В тот момент, когда прогремел взрыв, и автобус подбросило вверх, в моей голове крутились мысли о вкусном обеде и своём мнимом запрете на курение. Тогда с меня лился пот, ведь стояла невыносимая духота, и жизнь текла умеренным темпом, не предвещая никаких перемен и нововведений, что только огорчало и прибавляло несколько капель апатии ко всему происходящему. У тех, кто заложил триста грамм тротила в задний отсёк автобуса №6, эта самая апатия достигла своего апогея и начала уже выливаться за края, поэтому им был необходим салют из человеческого мяса и фонтан с экстравагантным бурым цветом. Никому и в голову не пришло, что в нашем маленьком уютном городке Беларуси, может случиться такое жуткое событие – акт терроризма путем подрыва общественного транспорта.

О произошедшем я помню лишь частично, ведь это всего около секунды времени, а дальше начинается борьба за выживание, в зависимости от физиологических факторов и фортуны. Но на фортуну и на всех богов мира можно не надеяться, если ты находился в задней части автобуса, ведь именно так была заложена бомба. Всем, кому судьбой было приказано находиться там – погибли. А со мной удача сыграла в русскую рулетку, поместив меня в середину салона, потрепав меня наполовину, заставив ответить за все мои поступки и слова, за всю мою клевету на небо и родителей. Теперь всё это настолько неважно, ведь я прожил всего 19 лет, а не две жизни, чтобы платить такую цену за свои слова.

Я помню, как автобус выехал с остановки «Богданчука» по направлению к «Заводу», и на этом отрезке дороги он начал разгоняться. Помнится, я почувствовал укол неудобства и легкой паники, потому что скорость автобуса была уже около пятидесяти, и он не собирался тормозить, а я понимал, что через секунд десять он должен остановиться на остановке, настолько быстро мы до нее добрались. Я более чем резким поворотом головы уставился на стоящих людей в задней части автобуса и сильнее сжал поручень, который был мокрым от моей ладони. Последнее, что я видел, так это то, что сидевшая в самом конце старая бабушка, уставившаяся в ландшафт городских улиц за окном, медленно перевела взгляд на меня, смотря мне прямо в глаза. В этот момент прогремел взрыв, стёкла лопнули, но не так как в фильма, где они лопаются целиком и распадаются на мелкие крупинки, в нашем случае лопнула и осыпалась только сердцевина, а острые осколки узкой треугольной формы по периметру окна никуда не делись, и вот та бабушка, которая смотрела на меня, словно пытаясь что-то мне сказать или попросить о помощи, в один момент от взрывной волны вылетела в окно, застопорившись телом на нескольких таких осколках, которые вспороли её от грудной клетки до брюшной полости. Дальше я не могу точно сказать, был ли то дым, или уже наступила темнота, но очевидцы давая показания, говорили, что задняя часть автобуса при взрыве раскрылась словно цветок, в форме «ромашки», окрашенной кровью моментально разорванных людей.

Когда я рассказывал о случившимся каким-то врачам и сотрудникам милиции, я рассказал про эту самую бабушку и про то, что с ней случилось, насколько её смерть была ужасной и несправедливой. Но врачи заверили меня, что это происки моей фантазии, потому что я потерял зрение через несколько миллисекунд после взрыва, и наблюдать за картиной кончины бедной пожилой женщины я уже не мог. В ответ я лишь пожимал плечами и говорил, что устал. Эти рассказы я травил только спустя два с половинной месяца после трагедии, когда эти компетентные врачи, наконец решили, что пришло время и поработать, и смогли что-то сделать с моим горлом, которое было выжжено полностью и из-за ожогов напоминало сморщенную гусиную шейку, только в увеличенном размере.

Непосредственно после взрыва наступила темнота, а после я помню лишь тёмный туннель и странный свет в конце него, который сочился лишь по бокам, а не из центра, как будто в конце туннеля находились суженные двери, давая проникать свету внутрь. Я долго шёл по чистой темноте, иногда слышал голоса, иногда чей-то смех.

- Тут полы помыли?

Как-то я услышал и такое:

-…по-прежнему критическое,- видимо голос врача.

Неизвестно сколько прошло времени, пока я гулял по этому туннелю, но потом он исчез, и я оказался на каких-то полях, а после картинка и вовсе исказилась, напоминая порезанную перспективу перевёрнутого пейзажа, наложенного на ещё один такой пейзаж. Я слышал лишь голоса и чувствовал, насколько хочу пить и как сильно затекло моё тело. Оно ныло от неумолимого желания пошевелиться, чего я никоим образом не мог сделать, потому что забыл, что нужно для того, чтобы пошевелить ногой или рукой. И сколько я не напрягал свои конечности и голову, моё тело оставалось неподвижным. Я слышал, как одногруппники звали меня выпить с ними, а мама просила больше не курить и жаловалась на то, что у нас больше нету жизни. Кто-то чёркал ручкой по бумаге, потом снова появлялись картинки, иногда полностью абсурдные – отделенные части тела, разгуливающие сами по себе; мои подруги, которые говорили голосами моих друзей, а после голосами пожеванной плёнки; похороны моей комнаты – она была обмотана в чёрную ленту, а после я видел, как рабочие забивали досками входную дверь. А я кричал им, чтобы перестали заниматься ерундой и отдали мне мои заметки, который хранились на компьютере. Они меня не слышали, и продолжали выполнять свою работу, а моя покойный дед стоял рядом и успокаивал меня, приговаривая что мои заметки это я сам, а раз меня больше нету, то и бездумные записи моей жизни больше не имеют ценности.

Впервые, когда я очнулся после непродолжительной комы, я почувствовал, как кто-то трогает мою руку. Я слышал пиканье приборов, но не мог понять: это звук включения моего компьютера или всё-таки медицинское оборудование. Было темно и я ничего не мог разглядеть. Кто-то держал меня за руку, и мне стало страшно, поэтому я спросил кто здесь. Сразу после звука своего голоса, в ушах поднялся такой звон, что мне подумалось, будто меня пытают ультразвуком или меня похитили и смотрят за моей реакцией, проверяя меня на прочность. После всё вернулось в норму, и я начал видеть какие-то разноцветные волны, который пульсировали и расходились разными формами и движениями, под разными углами и скоростью.

- Никита?

Я услышал голос, это была моя мама. Никогда прежде я не испытывал такой надобности в маминой ласки и её голосе, мне было страшно, и я не помнил о произошедшем, я лишь наблюдал за волнами и спросил:

- Мама?

Ответ пришёл незамедлительно с каким-то искажением в голосе, и я тогда так дёрнулся с перепугу, что почувствовал сильнейшую боль в грудной клетке и левой ноге, и услышал одновременно учащенное «пи-пи-пи», которое примерно на слух выдавало около 130 ударов в минуту моего сердца, а после снова была темнота.

Врачи зафиксировали клиническую смерть, и когда через минуту после остановки сердца они запустили его снова разрядом тока, я жадно глотнул воздух, хотя врачи уверяют меня, что я был без сознания и не глотал жадно воздух, т.к. не нуждался в нём, по причине, нацепленной на меня кислородной маски.

Почему я так испугался искаженного голоса своей мамы? Испугался до смерти – в прямом смысле, испугался так сильно, что не выдержало сердце. Всё потому, что её голос напомнил мне голос мёртвого человека, полученного при помощи ФЭГ, и вокруг была такая темнота, и я не понимал где нахожусь, что мне показалось, будто я общаюсь со своей матерью таким способом. А это означало что: во-первых, она мертва; во-вторых, отвечает мне, а значит в ближайшее время у меня съедет крыша, потому что я не смогу жить таким образом, зная, что могу общаться с собственной матерью при помощи ФЭГа, даже определенно не зная, она ли это отвечает или кто-то другой, не зная способна ли она на чувства любви, или превратилась в бездушного робота, для которого слово «любовь» ничего не значит.

После того инцидента, я как-то снова видел своих одногруппников, а потом чувствовал чьи-то прикосновения на лбу и руках, и кто-то вроде как перевязывал мне ногу, кажется я порезал ступню или что-то типо того.