Во время увольнений, бывая в гостях у Мартинеса и его приятелей, Уго впитывал в себя настроения обитателей пролетарских районов столицы. В 1973–1974 годах он уже приблизительно знал, чем отличаются небольшие, преследуемые полицией, левые партии от узурпировавших власть буржуазных партий COPEI и AD. Когда во время очередных каникул в Баринасе в 1974 году Чавес встретился с Федерико Руисом и тот попросил сделать пожертвование на нужды партии «Causa R», Уго, не задумываясь, вручил ему деньги. Другой сверстник и земляк Чавеса — Рафаэль Симон Хименес — вспомнил, как однажды встретил Уго в Баринасе и тот на обычный вопрос: «Как дела?» — ответил с многозначительной улыбкой: «Отлично, брат! Не за горами 2000 год, а ещё раньше я стану генералом. Вот когда я потрясу всю страну!» Академия дала Уго возможность больше узнать о существовании прогрессивных военных режимов в Латинской Америке. Особенное внимание преподавателей и кадет привлекало развитие событий в Панаме и Перу, где правили Омар Торрихос и Хуан Веласко Альварадо, националистически настроенные военные с сильным зарядом антиамериканизма. Дискуссии на эти темы — и в учебных классах, и в свободное время — вспыхивали постоянно.
В то время в академии в рамках программы двустороннего военного обмена вместе с другими панамцами учился (с 1971 по 1973 год) сын президента Торрихоса. Чавес часто играл в бейсбол с общительным парнем и подружился с ним. Друг из Панамы подарил Уго труды своего отца, под влиянием которых венесуэлец, по его позднейшему признанию, «стал убеждённым торрихистом». Чавес прочитал всё что мог о новейшей истории Панамы и народной борьбе за канал, узурпированный Соединёнными Штатами. Омар Торрихос противостоял местной олигархии, фактически вручившей страну североамериканцам и транснациональным корпорациям. Уго подолгу рассматривал фотографии Торрихоса. Какие необычные кадры: президент — всегда в военной форме! — дружески беседует с портовыми рабочими, крестьянами, индейцами! Этот президент не чурается народа! В 1974 году в составе группы прапорщиков Уго ездил в Перу, чтобы принять участие в праздновании 150-й годовщины битвы при Айякучо, в которой войска под командованием маршала Сукре нанесли окончательное поражение армии испанской короны. Чавеса включили в группу в качестве эрудита, его знания могли быть востребованы. В академии он обладал репутацией боливарианца, способного при необходимости выступить с докладом на любую тему об эпохе освободительных войн. Но Чавес всё же подстраховался и посвятил несколько дней чтению всего, что имелось в библиотеке академии о Республике Перу.
«Мне исполнился тогда 21 год, — вспоминал Чавес, — я учился на последнем курсе академии и уже ощущал в себе ясную политическую мотивацию. Для меня, военного юноши, опыт знакомства с национальной перуанской революцией был вдохновляющим. В Перу я лично познакомился с Хуаном Веласко Альварадо». В один из вечеров президент принял во дворце венесуэльскую делегацию и после беседы подарил каждому кадету свои книги с «Революционным манифестом», «Планом Инка» и текстами речей. На долгое время эти книги стали для Уго настольными. Их содержание он выучил почти наизусть, а речи Веласко Альварадо даже произносил вслух (конечно, без свидетелей).
Во время мероприятий, посвящённых битве при Айякучо, венесуэльцы не раз общались с членами чилийской делегации. Уго пришлось делать большие усилия, чтобы не выдать своих подлинных чувств. Эти парни в военной форме представляли «армию Пиночета», которая участвовала в заговоре против законно избранного президента Сальвадора Альенде. Президент погиб в осаждённом дворце, сжимая в руках автомат Калашникова. Достаточно было обменяться несколькими словами с чилийцами, чтобы почувствовать: эти ребята понятия не имеют о бедности, о ранчос, о пролетарских тяготах жизни. Все они — из привилегированных слоёв, высокие, крепкие, ухоженные, внешне скорее европейцы, чем латиноамериканцы. «Мы спасли континент от расползания коммунистической угрозы», — заученно повторяли чилийцы. Нет, 56 каких-либо симпатий у Чавеса они не вызывали: «Свержение Альенде в сентябре 1973 года стало для меня и, думаю, для других членов венесуэльской делегации трагическим событием и вызывало у нас осуждение, презрение к тем гориллам в армейской униформе, которые возглавили путч. Пиночет казался нам отвратительным типом».
Впечатления и наблюдения, сделанные во время пребывания в Перу, позднее пригодились Уго при написании курсовой работы по предмету «Политические науки». Он критически оценил достижения перуанского военного режима: «Этот эксперимент некогда революционной направленности последовательно сдавал позиции, ослабевал, даже с точки зрения используемой терминологии. Если проанализировать речь Хуана Веласко за 1968 год, то она очень похожа на выступления Фиделя Кастро, но в последние годы правления это уже было реформистское месиво. В проекте отсутствовала направленность на защиту народных интересов».
В 1975 году Чавес окончил Военную академию. Этот выпуск офицеров, обучавшихся по новым программам, получил имя Симона Боливара. Клятву верности республике и её демократическим идеалам принимал президент Карлос Андрес Перес. Он вручил каждому выпускнику офицерскую саблю.
На фотографиях, сделанных в тот торжественный день, Уго смотрится безукоризненно: военная форма сидит на нём как влитая, ремень подчеркивает стройность фигуры, ботинки вычищены до блеска. Без преувеличения можно сказать: бравый, исполнительный служака, дай приказ, и он без раздумий бросится его исполнять. Дисциплина превыше всего! Но это обманчивое впечатление. Уго был уверен, что ему и его друзьям по академии, их боливарианскому выпуску, суждено сыграть огромную роль в трансформации армии, сближении её с народом. Некоторые преподаватели намекали на то, что для этого необходимо уменьшить влияние Соединённых Штатов на вооружённые силы Венесуэлы, которое было неограниченным в период борьбы с партизанами. Изучение идейного наследия Боливара побуждало занять чёткую позицию: нам с Империей не по пути. Многие из друзей Чавеса, которые позднее учились или проходили переподготовку в военных академиях США, возвращались с убеждением, что «гринго» испытывают презрение к латиноамериканцам. Они используют «туземных» военных для полицейско-карательных функций, чтобы контролировать континент и держать в узде народы, населяющие его.
57 Сразу после академии Уго направили служить в родной Баринас, где его терпеливо дожидалась невеста Нанси Кольменарес. Новоиспечённый младший лейтенант и Нанси сыграли свадьбу, подыскали скромную квартиру, кое-как обставили её и были счастливы в первые годы семейной жизни. Семья пополнялась новыми членами: две дочери, Роса Вирхиния и Мария Габриэла, и сын Уго Рафаэль. Любовь Чавеса к ним была безмерна. Он старался быть нежным, преданным, всё понимающим отцом. Для некоторых «чавесологов» его аффектированное отношение к детям является косвенным подтверждением того, что Уго чувствовал себя обделённым родительской любовью.
Есть свидетельства, что Нанси не вызывала симпатий у свекрови. Из всех невесток донья Елена выделяла только одну — Кармен, жену Адана, которую называла «дочерью». Объясняя свои отношения с невестками, донья Елена не прибегала к дипломатическим формулам: «Дело не в том, что я плохо отношусь к ним. Я трудилась на износ, чтобы мои дети стали профессионально образованными людьми, и хочу, чтобы рядом с ними были достойные женщины». Её реквизитам «достойности» Нанси отвечала не вполне: Уго стремился к самоусовершенствованию, настойчиво пополнял багаж знаний, а Нанси хотела простого семейного счастья, революционных порывов мужа не разделяла, боясь, не без оснований, что это может обернуться бедой для них и детей. Самый первый подарок, который Нанси получила от мужа, — энциклопедический словарь, — остался невостребованным, она в него даже не заглянула, а потом и вообще задвинула на дальнюю полку. В жизни Нанси всё было просто и ясно, непонятных слов она никогда не употребляла.
Из всех спутниц жизни именно Нанси доставила Чавесу меньше всего хлопот. Ни одного сказанного публично критического слова, никаких упрёков, никаких жалоб.