И высокий франк со шрамом через все лицо поднялся. Всего нескольких шагов ему хватило, чтобы оказаться у выхода из трактира.

— Ну что ж, мудрый юноша, пойду-ка я потолкую с нашим новым проводником. Старики не смогли его уговорить, может быть, у меня получится?

И Максимус исчез столь же быстро, как и высокий франк за миг до этого.

— Да и нам пора собираться, — пробормотал Мераб.

— Думаю, торопиться все же не надо, ибо наш друг будет нас искать именно здесь.

Должно быть, посетители портового кабака видели все в своей жизни, раз не обратили ни малейшего внимания на бормочущего под нос юношу-иноземца. Быть может, он показался им обычным безвредным сумасшедшим.

Алим оказался прав: не прошло и четверти часа, как Максимус вернулся. Лицо его сияло, а глаза смеялись.

— Ох, достойнейший Мераб, ну и в историю мы с тобой попали…

— В историю?

— Конечно. Ибо этот уродливый драчун оказался вовсе не франком и, уж конечно, не наемником, хотя некогда был воином и не из последних. Не Жаком-бродягой, а достойнейшим визирем здешнего царства. А толстяки, сидящие за соседним столом, все как на подбор — царедворцы, мудрецы дивана. И собаки-заговорщики, прости мне, юноша, такие слова. Уважаемый визирь Шимас (именно так зовут этого высокого драчуна) выследил их здесь и пытается втереться в доверие.

— М-да, — проговорил Алим вслух. — Он, полагаю, откажется сопровождать нас в глубины континента.

— О да, — согласно кивнул Максимус и только тут сообразил, что отвечает не Мерабу, молчащему уже несколько минут, а кому-то другому.

Максимус тряхнул головой, пытаясь прийти в себя.

— Так вот, мальчик, уважаемый Шимас пообещал, что завтра на рассвете нас найдет его посланник — уважаемый человек, тоже некогда воин и его, визиря, соратник, который станет нам отличным проводником.

— Готов спорить, уважаемый Максимус, что сам визирь будет выводить заговорщиков на чистую воду. Более того, я уверен, что методы он изберет для этого… более подходящие наемнику Жаку, чем визирю и царедворцу.

Это вновь проговорил Алим и вновь вслух.

Максимус уставился в пространство посреди стола.

— Должно быть, не следовало здесь есть всякую дрянь, — пробормотал он. — И трезв как стекло, а слышу голоса, будто пьян уж который день подряд.

Мераб рассмеялся, рассмеялся и Алим.

— Нет, уважаемый, — сквозь смех покачал головой юноша, — ты трезв, и тебе ничего не мерещится. Просто пришла пора познакомить тебя с еще одним нашим спутником. Он невидим, и он маг. А еще он никогда не спит и все знает.

— Почти все, мой спаситель, почти все… — В голосе Алима звучало вполне различимое удовольствие.

— Спаситель?.. Маг?.. Невидимка?.. — растерянно повторял Максимус.

— Ох, уважаемый, какое у тебя сейчас удивленное выражение лица! Должно быть, такое было и у меня, когда я впервые беседовал с Алимом.

Максимус поднял глаза на Мераба.

— Друг мой, но ведь ты же просто пошутил? — Голос достойного воина звучал почти жалобно.

— Нет, уважаемый… Я действительно существую, и мой юный друг Мераб вовсе не шутил. Некогда, более чем давно, черный магрибский колдун лишил меня видимого тела, подарив взамен (пусть и сам не желая этого) множество знаний и почти бесконечную жизнь. Вот… Это мои пальцы касаются твоей руки.

Максимус отдернул руку — было видно, что он ощутил прикосновение сухих прохладных пальцев.

— А вот твой кошель…

Тугой кожаный кошель лег в ладонь перепуганного воина.

— Я просто невидим. Ну и, конечно, для того, чтобы насытиться, мне нужна не еда, а лишь солнечный свет. Хотя лунный получше будет.

Почтенному воину явно было не по себе. Быть может, он все еще не верил в происходящее, но голос, что звучал ниоткуда, угрозы не таил.

— Да будь что будет, — наконец проговорил Максимус. — Мудрец, ну и отлично. А то, что невидимый… Быть может, когда-то и от невидимки бывает толк.

— Воистину так, добрейший Максимус, воистину так.

Драчун-визирь сдержал слово, и на следующее утро странников нашел не менее высокий, но куда более похожий на проводника Рамиз-ага, посланный Шимасом в помощь Максимусу и его людям.

И вот уже десятый день верблюды шли вперед под его водительством. Конечно, Рамиз не знал, где на самом деле находится страна Мероэ, однако ему было ведомо, где еще недавно находили склепы повелителей этой легендарной страны.

Разума Максимуса хватило на то, чтобы не открывать посланнику Шимаса истинной цели своего путешествия. Ибо кто знает, как повел бы себя достойный воин, узнав, что удивительная экспедиция ищет вовсе не следы исчезнувших народов, а вполне прозаическую славу для своего властелина.

Однако сейчас, поднимаясь вдоль русла Уаби-Шебелле в предгорья Джимы, где, по слухам, еще живы люди, видевшие то ли последнего из жителей Мероэ, то ли последнего, кто нашел погребение последнего жителя неведомой страны, Рамиз вел долгие беседы с Максимусом и Мерабом. Сетовал воин лишь на то, что повеление визиря надолго оторвало его от семьи… Ну и на то еще, что странники решили путешествовать на верблюдах.

— Аллах всесильный, — ворчал Рамиз, когда караван в очередной раз остановился для привала. — Если бы не ваши унылые и пыльные корабли пустыни… Воистину, мы бы уже поднимались в горы.

— Не ворчи, уважаемый. Конечно, любая лошадь скачет быстрее верблюда. Однако мы рассчитывали на безлюдные места, где не то что коней, а и воды не найти днем с огнем.

— И это в наш-то просвещенный век! Неужели у вас книг нет, неужто карты вы все еще рисуете, сообразуясь с указаниями неумного повелителя, поворачивая реки так, чтобы они текли в сторону его столицы?

— Увы, Рамиз, сколь бы ни был просвещен наш век, следует предусмотреть все, даже если карты рисуют более чем правильно, а повеления властелина нашего касаются лишь починки небес.

— Починки небес, уважаемый?!

И ошарашенный Рамиз вынужден был выслушать более чем поучительную историю о халифе на час и о его восхитительно безумном «втором лице».

Мераб участия в этих беседах почти не принимал: он наслаждался картинами богатой природы, радуясь, что никакой пустыни нет и в помине, и лихорадочно записывал все, что замечал по пути. В тиши вечерних привалов он безмолвно беседовал с незримым Алимом, который, хоть и был родом из Магриба, однако по ущелью прекрасной Уаби-Шебелле не путешествовал никогда ни в облике человеческом, ни в облике магическом.

Неспящий маг благосклонно относился к тому, что юноша записывает мысли, вызванные всем увиденным, и к тому, что тот читает при любой удобной возможности.

Мераб же потихоньку начинал роптать:

— Мне кажется, уважаемый, я весь состою из одних книжных слов. Они роятся у меня в голове, они выскакивают первыми, едва кто-то обратится ко мне с вопросом. Эти слова вызывают картины, сравнимые даже с живыми картинами прекрасной природы. Мне кажется, что я все время сопоставляю кем-то когда-то записанное с тем, что вижу.

— Друг мой, — отвечал мудрец. — Все, что подарил тебе щедрый Аллах, когда-нибудь сослужит добрую службу. Считай, что ты сейчас превратился… ну, к примеру, в лавку ростовщика. Знания отданы тебе в рост, а потом ты пустишь их в дело.

И Мераб умолкал — конечно, ничего хорошего нет в том, что тебя сравнивают с лавкой ростовщика. Но мысль о том, что когда-нибудь его знания пригодятся, что он пустит их в дело, грела душу юноши.

Наконец тропа вдоль реки стала подниматься вверх. Послеполуденное солнце скрылось за темными тучами, однако ожидаемая прохлада не наступила, напротив, стало еще жарче. Воздух над рекой помутнел и стал дрожать, как над пламенем, а сама Уаби-Шебелле стала серой, почти бесцветной. Верблюды все так же меланхолично двигались по тракту, но всадники просто изнывали от необыкновенной, почти невыносимой влажной жары.

Знаком Рамиз заставил всех спешиться.