— Ты знаешь, Алим, — пробормотал Мераб, — они своими глазами во мне сейчас дырку сделают.

— Скорее дюжину дюжин дырок, мальчик, — отвечал невидимый маг, ибо людей становилось все больше.

Последним из воздуха вышел высокий и очень худой старик. Спина его была прямой, плечи свободно развернуты, однако шевелюра совершенно поседела. Так же были седы и брови, нависающие над ясными серыми глазами. «Воистину, — подумал Мераб, — этот человек очень стар и знать должен все и обо всех».

Повинуясь жесту старика, все в комнате умолкли. Старец, не собираясь усаживаться, минуту покачался с пятки на носок, а затем подошел к юноше.

Он положил теплые сухие пальцы на виски Мераба и на миг прикрыл глаза. Затем взглянул в самую душу юноши и, взяв его ладони в свои, поднял и развернул перед своими глазами.

Никто не проронил ни слова; молчал и Мераб. Затем старик, невероятно удивив юношу, протянул руки вперед и…

«Аллах всесильный, да он же видит Алима! Вот он касается его висков, вот проводит пальцами по лбу, вот всматривается в глаза…»

Наконец необыкновенный старик опустился в кресло, стоявшее у окна. Минуту длилось молчание. А потом мудрец заговорил.

В полной тишине его низкий голос казался голосом самого мироздания:

— Да, мои братья и сестры, это он. Это Избранный…

Мераба передернуло. Несмотря на все почтение, с каким старик проговорил это слово, юноша ощутил, что он стоит на самом краю пропасти и вскоре будет вынужден сделать шаг вперед.

— Избранный, уважаемый? — переспросил Мераб.

— О да, юноша. Несмотря на твой возраст, несмотря на то, что ты появился здесь, в заповедной стране Мероэ, совсем недавно, именно ты Избран…

— Чем, уважаемый? Кем и для кого может быть избран юноша? — Требовательный голос Алима заставил старика улыбнуться. Как показалось Мерабу, улыбнулся он чуть печально.

— Чтобы ответить на эти вопросы, мне, должно быть, понадобится не один год. Этого времени нет ни у твоего юного друга, невидимка, ни у тебя, ни у меня.

Алим проворчал:

— Однако ты меня видишь, по-моему, вполне отчетливо.

— Конечно, вижу. Трудно не видеть обладателя столь многих знаний. Ведь именно знания, опыт освещают душу человека. Только они делают его по-настоящему видимым, заметным.

Мераб молчал. Должно быть, этот старик и сам когда-то хотел стать таким избранным… Или, быть может, чтобы им стал кто-то из выученных стариком…

— Однако, почтеннейший, — продолжал настаивать Алим, — тебе придется все-таки объяснить мне и моему другу, что значит быть Избранным. Кем и для чего…

Старик молчал. Быть может, не хотел отвечать на вопросы невидимого мага, а может, просто взвешивал, с чего начать. Наконец он заговорил, и Мераб ощутил, что где-то уже слышал эти слова. Однако когда и где — никак не мог припомнить.

Рассказ же продолжался.

— Призвал твоего юного друга, невидимка, Медный город… Древняя легенда гласит, что прекрасный Медный город не за горами и долами, не за океанами и морями, а за пределами разума ограниченного и нелюбопытного. Путь в этот город открыт лишь избранным. Живут в этом удивительном городе люди сильные и смелые, отважные и разумные. Живут они без страха перед будущим, ибо оно им ведомо, живут и без страха перед нищетой, ибо люди эти небедны и щедры. Также неведом жителям Медного города и страх перед врагом, ибо нет у них врагов ни среди людей, ни среди зверей.

— Город-мудрец, — вновь перебил Алим, — но как же это может быть… И потом, город, если он жив, не может говорить голосом, более напоминающим голос умершего бога.

— В этом-то все и дело, мудрец. Ты недослушал, однако я продолжу, а потом уж ты и сам все поймешь. Дороги в этом городе, согласно человеческой легенде, все сплошь выложены камнем. Но то не просто камень — это огромные самоцветы, обработанные так, чтобы превратиться в яркий и прочный ковер без колдобин и выбоин. Ибо знают жители Медного города, что самое большое богатство в жизни человека не самоцветы или золото, а сама жизнь, спокойная, несуетная и мудрая. Человеку куда больше счастья доставит созерцание детской игры, чем блеск мертвых украшений, а для слуха станут отрадными звуки прекрасной музыки и добрых слов, а не звон сыплющихся монет.

Все, кто находился в покоях, согласно закивали. Должно быть, не об одном Медном городе так могла говорить легенда, должно быть, и в стране Мероэ подобные воззрения были в чести.

— Легенда говорит также, что едут по этим удивительным дорогам не повозки, запряженные лошадьми или ослами, идут по ним не рабы, несущие паланкины. А движутся по дорогам из камней самоцветных самоходные экипажи, и управляют этими экипажами не только мужчины, но и женщины…

И тут Мераб вспомнил! О Медном городе некогда рассказывал мудрец Мустафа, его воистину терпеливейший учитель. Рассказывал в награду за то, что его ученики все же чему-то смогли выучиться. Исчезли стены покоев мудрости, и перед Мерабом опять предстала классная комната, какой могло ее запомнить лишь любящее сердце. Предстали перед Мерабом и лица его приятелей, тех, кто вместе с ним слушал тогда о чудесах мира и удивлялся тому, сколь этот мир разнообразен и сколь воистину бесконечен в своем разнообразии. Голос старика, низкий и сильный, превратился в дребезжащий тенорок усталого Мустафы:

— Рассказывают, что женщины Медного города пользуются такими же правами, что и мужчины; они избирают себе спутников жизни, согласуясь с собственным вкусом, а не следуя лишь повелениям родителей или подсказкам свах; девушки вольны учиться и избирать себе профессию наравне с юношами. И что женщины Медного города столь же прекрасны, сколь свободны и сильны. А гармония в семьях этого города творит богатство этого города наравне с мудростью правителей и золотом казны.

Старик умолк, но лишь на миг.

— Вот так рассказывает о заповедном Медном городе легенда, что ходила среди людей мира и дошла до нас, заповедной страны Мероэ. Дошла долгие тысячи лет назад.

— Тысячи… — пробормотал Алим. — Во-от в чем дело…

— Да, невидимый мудрец, ты уже начал понимать. Однако… Многие люди, услышав эту легенду, мечтали попасть в прекрасный, как сон, Медный город, дабы стать его жителями. Другая легенда, которая пришла вместе с первой, гласила, что под силу это лишь тому, кого изберет сам город, чьи помыслы будут чисты, а душа возвышенна. Кто будет стремиться выстроить в городе хоть один дом или посадить хоть одно дерево, и не для того, чтобы его, никчемного человечка, имя осталось в памяти людей, а лишь для того, чтобы сам Медный город становился все прекраснее.

Избранниками хотели быть многие, и люди, с обычной точки зрения более чем достойные, также. Однако Избранными они не становились — гордыня превращалась в непреодолимую преграду… Ибо даже знание того, что ты Избранный, — это уже немалый повод гордиться собой.

— Готов спорить на собственную голову, — проговорил Алим, — что с течением времени таких Избранных находилось все меньше…

— Воистину, твоя голова останется при тебе, мудрец, надолго. Ты прав: избранников легенды становилось все меньше, жизнь Медного города, которую чувствуют многие из нас, уже не била ключом, а едва теплилась. Однако возродиться Медный город не мог, ибо в пору, отделенную от нынешней даже не тысячами лет, а неведомо сколькими сотнями тысяч лет, сама Душа города решила, что возродить его сможет лишь тот, кто не будет знать ни о самом городе, ни о том, что он живой и может погибнуть. Те, кто стремится, мечтает дать городу новую жизнь, не попадут на его улицы, ибо движимы они все той же гордыней…

— Ну еще бы… Немалая, должно быть, честь — оживить легенду… Пусть даже о легенде той ведает кучка народу за высокими стенами…

— И вновь ты абсолютно прав, невидимка. Честь такая была бы более чем велика, пусть даже о подвиге этом знали воистину единицы. Вот так и угас Медный город… Некому стало топтать улицы из удивительных камней, некому носить украшения, что прекрасней самой мечты. Некому любить и давать жизнь детям… В тот миг, когда мы осознали это, печаль пыльной пеленой пала на наши души: больно, когда умирает легенда.