И в какой-то степени этот почтенный человек был прав, так как после съемки фильма «Два бойца» я в свободное время занимался тем, что раскрывал книгу и громко-громко читал по-русски, чтобы вернуться в первобытное состояние.

А то, как я овладел этим южным говором, об этом подчас говорили сами одесситы, которые спрашивали у меня, в каком месяце я эвакуировался из Одессы, и когда я говорил, что я, к сожалению, не одессит, — они смотрели на меня с презрением и говорили: «Ну да, так всегда бывает: когда человек выходит в люди, так он стесняется своего родного города. Одесса уж не такой плохой город, чтобы его стесняться».

О «Двух бойцах» можно много и долго рассказывать… Хочу прибавить лишь следующее: весь фильм от начала до конца снимался в ташкентском маленьком саду отдыха. Петергоф, Сестрорецк, Ленинградская набережная с адмиралтейским шпилем, ленинградские подворотни и встреча Таси с Сашей глубокой осенью во время ливня — все это снималось в городе Ташкенте в 60-ти и 70-ти-градусную жару.

И вот так бывает: есть такой зритель, который после нашей встречи и моего рассказа, выйдя на улицу, говорит своему соседу или соседке: «Ты подумай, как нас надувают. Я-то думал, что это все происходило в Ленинграде, что они рисковали жизнью, а они все это сварганили в Ташкенте и выдают за Ленинград». И мне хочется спросить у этого зрителя: когда он смотрит хороший спектакль, где на сцене играет его любимый актер и где актер по ходу действия вынимает пистолет и стреляет себе в висок и умирает — на сцене, почему, выйдя на улицу, этот зритель не говорит: «Как меня надул этот актер. Он ведь не умер, а я плакал». Он говорит: «Как хорошо сыграл артист такой-то и смотри, как взволновал» и так далее.

К чему это я говорю? Вы, зрители, уходя из кинотеатра, в большинстве своем запоминаете нас, актеров. И мы бесконечно счастливы этим обстоятельством. Но должен вам сказать, что в нашем успехе нам помогают многие… Вот вам работа художника, который сумел в Узбекистане так изобразить Ленинград, что ленинградцы и участники боев за Ленинград подчас сомневались: натура это или декорация.

На одной из таких встреч в Кронштадте один из участников боев за Ленинград во время моего выступления вставил такую фразу: «На том месте, где вы там, в конце фильма, стреляете из пулеметов, я лично дрался». Когда я ему сказал, что этого не могло быть, он стал мне подробно рассказывать описание места в Петергофе, где я стрелял из пулемета, а он на этом месте воевал. Вот насколько убедительно искусство художника, который на простой стене от руки изобразил петергофские дворцы. Вот это то, что я и хотел вам рассказать.

Я напомню вам первую сцену из фильма «Два бойца». Действие происходит после жаркого боя. Аркадий Дзюбин, решив поднять настроение своих товарищей-солдат, подшучивает над своим другом Сашей. Сцена называется «Рассказ о том, как Саша с Уралмаша из пистолета стрелял».

«Ну, а что, товарищи, никто из вас не знает, как Саша с Уралмаша из пистолета стрелял?! Это замечательная история: Сашенька наш где-то в бою нашел трофейный маузер. Маузер был по его росту. Пушка. Шикарная вещь. Но из него же нужно стрелять! А как это сделать, когда Саша бежит в атаку без оружия? Оно же ему не надо — он уничтожает фашистов ручками. У парня руки, дай Бог каждому. Одним словом, крепкий парень, не рахитик.

Ну вы все, конечно, помните ту красивую минутку затишья, которая была на нашем участке. Саша решил попробовать свой пугач. Что же делает этот парень? Он идет в аллейку, срывает беленький цветочек — ромашку или что… Прикрепляет ее к дереву и открывает тир. Но в ромашечку еще нужно попасть!

А когда такой парень начинает стрелять, остановиться ему, конечно, трудно… Ну, фрицы подумали, подумали, и с левого фланга как ударили пулеметы. За пулеметами — минометы… А немецкая полковая артиллерия подумала на Сашин пугач, что это наша артподготовка, и давай стрелять по Саше. По Саше и — по ромаше. По Саше и — по ромаше… Одним словом, что вам говорить: Саша еле живой пришел с этой аллейки и тут же поменял свое оружие на махорку.

И правильно сделал!

Вот я у вас спрашиваю, как можно стрелять из этого оружия, когда в нем не хватало самой главной части?

Какой?

А самая главная часть каждого оружия — есть голова его владельца!

… Эй, артиллерист! Ты Сашу не трогай, он умнее тебя в миллиард!

Что? Каких одесских ты видел? Моряков в бою? Женщин и детей — под германскими бомбами? Этих ты видел?

Слушай, артиллерист, ты Одессу не трогай. Там — горе и кровь. Я ж за твой красивый город Смоленск слова плохого не скажу.

…Ничего, ничего, Сашенька, это небольшой урок географии».

…Я могу сказать прямо: мне повезло. Мне сильно повезло. И прежде всего потому, что я встретил Лукова. Не будь этой встречи, не представляю себе, как бы сложилась моя творческая жизнь. Не будь этой встречи, не было бы у меня Аркадия Дзюбина — роли, очень дорогой мне и памятной^{46}.

Поначалу обо мне как о претенденте на роль Аркадия Дзюбина не было и речи. Я просто вымолил у Лукова пробу. Никто не верил в меня как в исполнителя Дзюбина. Почему? Ответ был прост: до этого я играл только так называемые «голубые роли». И было актом большого режиссерского мужества доверить именно мне эту роль.

Работал он со мной самозабвенно. Мы не расставались порой в течение суток. Бесконечные разговоры, варианты, пробы…

Какая высокая мера требовательности, какое вдохновение чувствовались во всем, чем дышал Луков в работе над этим фильмом и чем насыщал нас — Бориса Андреева и меня. Работа не всегда шла гладко. Но всегда я видел в его глазах море тепла. И это помогало работать и жить.

Был случай, когда его человеческие качества раскрылись по-особому ярко. В самую тяжелую минуту, когда я терял близкого друга и неотвратимая трагедия надвигалась на мою семью, в лице Лукова я видел самого чуткого и отзывчивого человека^{47}.

Мне очень трудно сохранять спокойствие, говоря о Лукове — человеке и мастере. Луков — неповторимое явление. Таких мастеров немного, но таким человечным должен быть каждый мастер.

Искусство воевало^{48}

Мне тогда посчастливилось. Наша рота курсантов Ташкентского пехотного училища имени В. И. Ленина после участия в массовых съемках фильма «Два бойца» отправилась домой, а меня оставили. Командир взвода лейтенант Ярцев приказал:

— Будешь помогать артистам по части обращения с оружием.

— Есть, помогать артистам!

Съемка отдельных эпизодов фильма велась в ташкентском парке имени Тельмана. Здесь-то мне и довелось впервые увидеть Бориса Андреева и Марка Бернеса.

Стоял октябрь 1942 года. В парке имени Тельмана напряженно работала съемочная группа. Но торопили постановщика и артистов тогда не только последние солнечные дни. Народу нужен был фильм, поднимающий в защитниках Родины ярость благородную. И съемочный коллектив спешил. А зажигал всех неистощимой энергией Леонид Луков. Был он режиссером-постановщиком, командиром строгим, требовательным, беспокойным. В коллективе его уважали и побаивались.

Однажды на место съемки пришла машина с аппаратурой. Привезли прослушать песни «Темная ночь» и «Шаланды, полные кефали» в исполнении Марка Бернеса. Всем очень понравились новые песни. Я подошел к Марку Бернесу, сидевшему там же, на скамейке, и наивно спросил, нельзя ли списать слова песни «Темная ночь».

— Есть закон, молодой человек, — сказал Марк Бернес, — не разглашать песни до выхода в свет фильма. А потом, вы знаете, какой у нас Луков: догадается об этом — выгонит.

Вскоре я узнал, какой у них Луков. Меня подозвали: