Инженерно-технические работники и служащие Черноморского Государственного морского пароходства: Карпов, Мельник, Якуб, Базюнь, Чернявская, Швец, Ковальчук, Брюквина, Нестеренко, Владимиров, Гринцвейг, Карп, Лозинская, Калин, Кичапов, Богачек, Плоткин, Гольдфарб.

Город неизвестен

Здравствуйте, дорогой Марк Наумович!

Извините меня за беспокойство… Вы, конечно, не обращайте внимания на эту заметку…

Марк Наумович, Вы знайте одно, что нам, т. е. молодежи, нравятся песни, которые Вы исполняете. Почти в каждом концерте по заявкам моряков и летчиков, рабочих и колхозников, студентов и т. д. исполняются Ваши песни. Я, да и не только я, а почти каждый, кто любит хорошую песню, очень любит и ценит Вас…

С дружеским приветом!

Ваш почитатель Виктор Фетисов

Тов. Бернес!

Мы тут написали письмишко в «Правду». На всякий случай посылаем копию Вам.

Мы понимаем, что Вы переживаете сейчас невеселые дни. Может быть, это письмо Вам будет приятно получить. Тем более, мы уверены, что мнение, изложенное в этом письме, является мнением многих Ваших слушателей.

Копия у нас получилась грязноватая, но Вы уж извините, перепечатывать мы не стали.

Жмем Вашу руку.

Д. Молдавский, Лукин^{77}

Без подписи (открытка)

Уважаемый товарищ Бернес!

Вы были и остаетесь любимым у народа артистом киноэкрана и эстрады! Ваши песенки, веселые и грустные, всегда слушаются с удовольствием, пластинки заигрываются до предела. Только завистью и ей подобным можно объяснить выступления неизвестного никому писаки. Пойте! Играйте! Доставляйте удовольствие советским людям^{78}.

Один день^{80}

17 сентября 1958 года я жил в гостинице «Одесса»…

Уже по одной этой фразе вы можете утвердиться в мнении, что актер, вспоминая об актере, обязательно начнет рассказ с местоимения «я».

Но я действительно жил в Одессе, снимался в фильме «Зеленый фургон» и каждое утро, поздоровавшись со швейцаром гостиницы, невольно останавливался, загипнотизированный его неизменной репликой: «Между прочим…» После этих, как бы невзначай сказанных слов, всегда следовало «чего-нибудь особенного». В то утро он сказал:

— Между прочим, через полчаса в Одессу приезжает Марк Бернес, и вам не мешало бы знать, что когда тебя на вокзале встречают друзья, так это всегда приятно.

…Никогда не думал, что на перроне соберется так много людей. Девчонки-киноманки, коллеги-артисты, друзья, знакомые, незнакомые… Выделялась солидностью одна пара — замминистра с супругой.

— Он не поедет ни в какую гостиницу, — уверенно заявил заместитель министра.

— Мы позаботились о санатории, где артист сможет и отдохнуть, и порепетировать, и побыть в прекрасном обществе.

Прибыл поезд, вышел Марк, встречающие с цветами бросились к нему, и вот уже по перрону движется настоящее шествие с Бернесом во главе.

Марк щедро раздарил цветы сотрудникам отеля. Встречающие разошлись, и, когда мы остались вдвоем, он признался, что в минуты встречи получил прекрасный заряд вдохновения и теперь с нетерпением ожидает вечера, чтобы выйти на сцену и спеть, как говорится, с полной отдачей. Потом он, часто поплевывая через левое плечо (чтоб не сглазить), стал хвастаться тем, что в последнее время от него отступили все болезни и у него отличное настроение.

После завтрака мы решили полюбоваться морем, но из этого ничего не вышло. На каждом шагу нас останавливали вежливые и любознательные одесситы:

— Я извиняюсь, но почему так мало ваших концертов объявлено в нашем городе, или вы чему-нибудь обижены на Одессу?..

— Скажите, а концерт будут давать по телевизору, чтобы не потеть в этой душегубке, именуемой филармонией?

— Марк Наумович, извините за нескромный вопрос: на какой улице вы родились? Что? Вы не одессит?! Перестаньте сказать. Я лично знаю сто человек, которые с вами в одной школе учились!

Чтоб избавиться от этой «пресс-конференции», пришлось снова укрыться в гостинице.

У входа швейцар передал мне свежую газету и тихо сказал:

— Постарайтесь, чтоб Бернесу этот номер на глаза не попадался.

На видном месте газеты чернел заголовок статьи: «Искоренить пошлость в музыке».

В коридоре Марк сказал:

— Уж очень хороший сегодня день, и настроение у меня подозрительно прекрасное. Как бы чего не случилось…

Я держал за спиной газету, не зная, как быть. Может, лучше показать, ведь все равно узнает. Нет, прочту-ка я прежде сам, а там решу. Придумав какой-то повод, я покинул Марка и по дороге к себе в номер прочел статью о Бернесе. Там писалось: «Пластинки, „напетые“ им, распространены миллионными тиражами, являя собою образец пошлости, подмены естественного пения унылым говорком или многозначительным шепотом. Этому артисту мы во многом обязаны воскрешением отвратительных традиций „воровской романтики“ — от куплетов „Шаланды, полные кефали“ до слезливой песенки рецидивиста Огонька из фильма „Ночной патруль“».

Не успел я зайти в свой номер, как раздался телефонный звонок:

— Я тебе говорил, Юра, что у меня подозрительно прекрасное настроение. Такое у меня бывает всегда перед какой-нибудь неприятностью. Зайди ко мне — прочитаешь в центральной газете, какой я пошляк.

Когда я возвратился в номер к Бернесу, там уже было полно людей. Все возмущались неправильной оценкой творчества артиста, создателя стольких патриотических, истинно советских песен. А «Шаланды» он в концертах никогда не пел. Эта песенка была спета в фильме «Два бойца» пятнадцать лет тому назад, так зачем же через столько лет клеймить позором не авторов фильма, а исполнителя?