После этого дебюта, не очень удачного, он не пал духом. Ему удалось выступить статистом даже в пьесах, которые ставил московский театр, приехавший в Харьков на гастроли. Тогда-то и пришла ему в голову мысль, возможно, не очень похвальная с педагогической точки зрения, уехать в Москву.

Он так и сделал, забыв, как это ни странно, предварительно известить своих родителей. Началась его жизнь профессионального статиста. У него уже были знакомые в Малом театре, он начал выступать как статист и в других — в Экспериментальном и даже в Большом.

Он с товарищем жил под Москвой в поселке Кунцево в развалившемся сарае. Ездили на поезде и прямо с вокзала неслись в театр. Если опаздывали на последний поезд, то ночевали на вокзале.

Потом он вступил в бродячую актерскую труппу, пока наконец не получил крошечную роль в так называемом театре бывш. Корша.

Таково было начало карьеры Марка Бернеса, одного из самых популярных в настоящее время советских артистов. Популярность его прежде всего была связана не с театром, а с кино.

Так же как греческие города спорили за честь считаться родиной Гомера, так долго оспаривалось и место рождения Бернеса. Если уж быть верным правде, то он родился в небольшом украинском городке Нежине. Но после того как в фильме «Два бойца» он сыграл роль одесского парня Аркадия Дзюбина, одесситы признали его своим земляком.

Как раз в то время, когда этот фильм шел на экранах, у Бернеса был авторский вечер в Куйбышеве. Он рассказывал о своей роли, о работе над фильмом, рассказывал, что родился на Украине и никогда в жизни не был в Одессе. И тогда внезапно в зрительном зале раздался раздраженный голос:

— Ерунда!

В первый момент Бернесу показалось, что он ослышался. В зале наступило неловкое молчание.

— Может, я ошибаюсь, но мне показалось, что кто-то со мной не согласен, — сказал Бернес. — Странно, что кто-то знает, как я готовил роль, лучше, чем я сам. Возможно, он захочет объяснить мне подробнее, в чем дело…

Тут в пятом ряду поднимается молодой офицер в новеньком мундире и говорит: «Это я. Но я объясню вам все позднее…»

Авторский вечер продолжался, а когда Бернес переодевался в артистической, он увидел через приоткрытую дверь необычную сцену.

Появился этот офицер из пятого ряда, но до артистической он не дошел, два здоровяка набросились на него и буквально выволокли на лестницу.

В этом была какая-то загадочность, но Бернесу удалось приподнять завесу над тайной. Как оказалось, молодой офицер был родом из Одессы. Он рассказал своей молодой жене и всей ее родне, что знает Бернеса с детства, что они жили на одной улице и вместе играли в песочек. Что Бернес — свой парень, одессит с головы до ног…

И вдруг актер заявил, что все это неправда, заявил именно тогда, когда он, офицер, пришел на его авторский вечер вместе с родней, чтобы похвастаться своим знакомством с Бернесом перед женой и тещей.

Возглас офицера был криком раненой души человека, который во что бы то ни стало хочет спасти свою честь.

А кто и почему не пропустил офицера в артистическую и так грубо выдворил его? Это уже дополнительный штрих. Два здоровяка тоже были одесситами и, считая Бернеса земляком, защищали его от назойливого невоспитанного гостя.

— Пока мы живы, у нашего Марка волос с головы не упадет, — сказали они. А так как у одесситов масса темперамента, то скомпрометировавшему себя в глазах жены и тещи офицеру так и не пришлось поговорить с другом детства…

Земляки постоянно выражают Марку Бернесу свою симпатию, дружбу и благодарность. Его московский телефон, как и телефоны других известных актеров, конечно, не давался всем, но многие люди сумели это преодолеть: обращались в адресный стол, после чего прямо валили на Садово-Сухаревскую, 19/23. Не будем скрывать, что были среди них и такие, что хотели «протолкнуть» какое-то дело, одолжить немного денег или просто посоветоваться по какому-то сложному семейному вопросу.

Но были и совсем другие. Как-то пришел человек, принес какой-то громадный сверток, упакованный в газеты, и исчез, ничего не объяснив. Странный гость оказался скульптором-любителем, а сверток — вырезанным на дереве портретом Марка Наумовича такого веса, что его с трудом можно было поднять.

Марк Бернес относился к числу тех немногочисленных в Москве людей, у которых постоянно были огромные запасы варенья. Это вовсе не значило, что у Марка такое «хобби» — варить варенье или что его жена — столь запасливая хозяйка. Просто варенье постоянно приходило в конце лета со всех концов Советского Союза. Так благодарили артиста почитатели его таланта. Одна колхозница из-под Курска каждый год присылала Бернесу корзинку самых лучших яблок из своего сада.

Бернес получал очень много трогательных писем. Если какой-нибудь старый человек, живущий в тайге, в глуши, писал Марку Наумовичу, что в долгие зимние вечера самое большое для него удовольствие — слушать пластинки с его песнями, то для артиста трудно было найти большую награду.

Впрочем, что тут скрывать: Бернеса по-своему полюбили даже воры, хотя в то же время они его и возненавидели. Дело в том, что в фильме «Ночной патруль» Бернес сыграл вора-медвежатника по кличке Огонек — сыграл хорошо, убедительно. Но в конце картины его герой предает преступный мир и становится приличным гражданином. Поэтому воры приняли эту роль Бернеса со смешанными чувствами любви и ненависти.

Но, правда, бывало и так, что и у простых советских людей, искавших в фильмах Бернеса настоящие чувства и мысли, возникали к нему претензии. Взять хотя бы шофера Минутку из фильма «Великий перелом». Такой симпатичный парень, а позволил себя убить. Разве не лучше было, если бы вместе со всеми он дождался Победы, получил орден и вернулся к себе домой? Разочарованные зрители стали писать письма с претензиями на Московское радио. Писем было так много, что редакторы специальной передачи, посвященной письмам слушателей, почувствовали себя обязанными воскресить шофера Минутку. Так Минутка — Бернес восстал из гроба и запел свою шоферскую песню: «Эх, путь дорожка, фронтовая…»

О детстве и юности Марка Бернеса^{13}

Когда я приехала в Москву, мы тут же с Марком встретились. Жить ему в ту пору совершенно негде было. Работал он тогда уже в театре б[ывшем] Корша. Когда я приехала, Марк очень сильно заболел. Я тогда жила у тетки со стороны матери, то есть это была не Марка родственница. Я поговорила с теткой и попросила разрешения болеть Марку у нас. Марк в ту пору уже был окружен достаточным вниманием актеров театра. Марк довольно сильно болел стрептококковой ангиной, и я вызвала маму Фаню Филипповну из Харькова и Аню.

А в ту пору шла надстройка дома рядом с театром Корша. Марк работал на этой стройке как рабочий все свободное от репетиций и спектаклей время. Привозил строительные материалы. Ночью работал, вечером играл спектакли, днем репетировал — это было очень трудное время для него, да еще когда нечего есть.

И когда стройка завершилась и Марк получил квартиру, [его] мама захотела приехать в Москву, потому как в Харькове ей уже жить не хотелось. И Марк поменял свою одну комнату с Бабановой, которая жила на Серпуховке. Бабанова переехала соседкой в квартиру Марка, а мама, папа и сестра Аня переехали из Харькова на Серпуховку^{14}.

Хотя мама и папа Марку никогда ничем не помогали, Марк отдал свою первую квартиру в Москве маме и папе. Это говорит о таком хорошем качестве Марка. Дом в Харькове был маленький, но всегда в образцовом порядке. В доме был матриархат. Фаня Филипповна до смерти была очень хорошей хозяйкой. Дом был чистый, гостеприимный.

Марк все время работал над собой. Театр — это была мечта с детства. Марка очень полюбили актеры старшего поколения. Очень любила его Блюменталь-Тамарина, она относилась к нему с такой материнской любовью, лаской. Его любили и дружили с ним Болдуман, Радин^{15}.