Дебендро извлек из кармана флягу с бренди и отхлебнул несколько глотков. После выпитого он обнаружил, что у Хиры очень красивые глаза. Они и в самом деле были красивы — огромные, черные, блестящие и тревожные.

— У тебя глаза так глаза! — сказал он Хире.

Та тихо рассмеялась.

В углу Дебендро заметил сломанную скрипку. Он взял ее и, тихонько напевая, провел смычком по струнам. Скрипка жалобно запела.

— Откуда у тебя скрипка? — спросил Дебендро.

— Я купила ее у нищенки, — ответила Хира.

Дебендро еще раз провел смычком по струнам, прислушался и запел великолепным голосом восхитительную песню о чудесных чувствах...

Глаза Хиры заблестели еще больше. На мгновение она забыла обо всем... Забыла, что она Хира, что ее гость — Дебендро... Ей казалось, что она жена Дебендро, а он ее муж. Словно бог создал их друг для друга и давно уже соединил вместе. Словно давно уже они счастливы взаимной любовью. Погрузившись в мечты, Хира не заметила, как начала рассуждать вслух. Но из ее бормотания Дебендро лишь понял, что она отдала ему свое сердце.

Вдруг Хира очнулась, голова у нее закружилась, и она как безумная закричала:

— Сейчас же уходите вон из моего дома!

— Что с тобой, Хира? — удивился Дебендро.

— Или вы, или я!

— Ты что, выгоняешь меня? За что?

— Уходите! Или я позову людей! Вы пришли погубить меня! — Хира металась как сумасшедшая.

— Ну и женщины... — вздохнул Дебендро.

— Женщины?! — рассвирепела Хира. — Женщины плохи?! А мужчины, такие, как ты, хорошие? Где твоя совесть? Тебе дела нет до других! Думаешь только о себе, только и смотришь, какую бы еще женщину погубить. Зачем ты остался у меня? Чтобы погубить? Разве не этого ты хотел? Ты думал, я падшая женщина? Иначе ты не посмел бы здесь остаться. Но я не падшая. Мы несчастные люди. Живем тяжким трудом. Нам некогда думать о любви. Не знаю, может, я и стала бы падшей, если бы была богата...

Дебендро нахмурился, и это обрадовало Хиру.

— О господин, — уже спокойнее сказала она, пристально глядя на него своими красивыми сверкающими глазами, — когда я вижу вас, я теряю рассудок! Но вы не думайте, что я падшая. Я счастлива, когда вы со мной, потому и не могла запретить вам остаться здесь... Но как вы могли остаться, зная, что я слабая женщина и не могу противиться вам? Вы низкий человек, вы проникли в мой дом под благовидным предлогом, чтобы погубить меня. Уходите отсюда, сейчас же!

Дебендро сделал еще один глоток и пробормотал:

— Хорошо! Хорошо! Очень хорошо, Хира! Ты произнесла прекрасную речь! Не согласишься ли ты выступить с нею в обществе «Брахма-Самадж»?

Его насмешка задела Хиру за живое.

— Я не позволю вам смеяться надо мной, — сказала она голосом, в котором слышались слезы гнева. — Нехорошо смеяться над любовью бедного человека. Я не верю в предрассудки и не считаюсь с ними. Но я горжусь тем, что я не падшая женщина. Я поклялась в душе, что никогда не стану добиваться вашей любви ценой позора. Если бы вы любили меня хоть немного, я отказалась бы от этой клятвы. Я не верю в предрассудки и пренебрегла бы позором ради вашей любви. Но вы не любите меня. Тогда ради чего я должна запятнать свое имя, лишиться чести, опозорить себя? Вы не упустите женщину, если она попала к вам в руки. Возможно, и меня вы сначала боготворили бы, но со временем забыли... А если бы и помнили, то только для того, чтобы посмеяться надо мной в кругу своих друзей. Ради чего же я стану вашей рабыней?.. Но если бы вы полюбили меня, я целовала бы ваши ноги...

Дебендро молча выслушал признание Хиры. Он понял ее состояние.

«Теперь ты у меня в руках, — подумал он, — и я заставлю тебя плясать под мою дудку. Как только мне это понадобится, ты сделаешь для меня все, что нужно». С этими мыслями он покинул дом Хиры.

Но Дебендро не знал этой женщины.

Приятная новость

В полдень Сришчондро-бабу пошел в контору. Все домочадцы отдыхали после обеда. Гостиная была заперта на ключ.

Во дворе у входа в контору на подстилке дремал, положив морду на лапы, терьер. Какая-то влюбленная служанка, улучив момент, подсела к смешливому слуге, тайком покуривала и шепталась с ним.

У себя в спальне Комолмони вышивала ковер. Прическа у нее растрепалась, но вокруг никого не было, кроме Шотиш-бабу, без конца лопочащего что-то и пускающего слюнку. Сначала Шотиш-бабу старался стащить у матери шерсть, но, обнаружив, что стража не дремлет, принялся лизать глиняного тигра. Сидящий неподалеку кот наблюдал всю эту картину. У него был чрезвычайно серьезный и невозмутимый вид, как у существа знающего и опытного. «Что за жизнь у людей? Вечно заняты какими-то коврами или куклами. Нет у них настоящего дела, не заботятся они о пище для котов. Что с ними будет на том свете?»

Ящерица у стены, задрав голову, следила за полетом мухи. Вероятно, она тоже в душе была недовольна поведением мушиного рода.

Прилетела бабочка. Вокруг Шотиша, уплетавшего сладости, собралась стая мух и муравьев, которые тоже пускали слюнки.

Через некоторое время ящерица, так и не поймав муху, уползла в другой угол. Зевнул кот и, не предвидя немедленных изменений в человеческой морали, степенно удалился. Улетела бабочка.

Расстроенная Комолмони отложила вышивание и завела разговор с Шотиш-бабу:

— Скажи, пожалуйста, Шотиш-бабу, зачем люди ходят в контору?

— Буль-буль-буль... — ответил малыш.

— Шотиш-бабу, никогда не ходи в контору.

— Гум! — ответил Шотиш.

— Что такое «гум»? — спросила Комолмони. — Чтобы сказать «гум», не надо ходить в контору. Не ходи, а то боу[39] будет ждать тебя и плакать.

Слово «боу» Шотиш знал хорошо. Комолмони часто пугала его «боу», которая придет и побьет его.

— Боу побьет! — сказал он.

— Имей в виду, если пойдешь в контору, боу побьет. Трудно сказать, сколько бы продолжалась такая беседа, если бы в комнату не вошла, протирая сонные глаза, служанка с письмом в руках. Комола взглянула на конверт — письмо оказалось от Шурджомукхи, — распечатала его и стала читать. Прочитала раз, потом еще и еще раз, и лицо ее сделалось печальным. Шурджомукхи писала:

«Дорогая! Ты уехала в Калькутту и совсем забыла меня, ничего не пишешь. А разве ты не знаешь, как я всегда жду твоих писем?

Ты спрашивала о Кундонондини. Она нашлась. Ты будешь рада узнать об этом. Помолись Дурге. Могу сообщить тебе еще одну приятную новость: скоро свадьба моего мужа и Кундо. Эту свадьбу устраиваю я. Замужество вдов разрешается шастрами — значит, в этом нет греха. Свадьба состоится на днях. Ты уже не успеешь приехать, иначе я пригласила бы тебя. Если сможешь, приезжай ко дню украшения ложа[40]. Я очень хочу тебя видеть».

Комола ничего не поняла и решила посоветоваться с Шотишем. Между тем малыш отыскал где-то книжку и с большим аппетитом жевал ее.

— Как ты думаешь, Шотиш-бабу, что бы это могло значить? — спросила она, прочитав ему письмо.

Мальчик понял, что от него требуется; он потянулся к матери, держась за ее руки, и попытался укусить ее за нос. Комола тут же забыла про Шурджомукхи.

Через несколько минут она снова принялась за письмо.

«Да, здесь Шотиш-бабу не поможет, здесь без моего господина министра не обойтись, — подумала она. — Что же, контора все еще держит министра?»

— Шотиш-бабу, иди ко мне, давай будем сердиться, — сказала она сыну.

В это время «господин министр» Сришчондро вошел в комнату и сбросил с себя пиджак. Комолмони принесла ему воды, а затем взяла Шотиша и, притворившись сердитой, легла на свою постель. Сришчондро, видя, что жена недовольна, улыбнулся и с трубкой во рту расположился на тахте в другом углу комнаты.

— О кальян, — обратился он к трубке, призывая ее в свидетели, — сохрани в чреве своем влагу, а в голове огонь! Будь свидетельницей того, что тот, кто сердится на меня, сейчас заговорит со мной, за-го-во-рит, за-го-во-рит! А не то я выкурю целых десять трубок табака!

вернуться

39

Боу — жена, женщина, хозяйка.

вернуться

40

По существующей в Индии традиции в первую брачную ночь супружеское ложе украшают цветами.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: