В несчастливый час появилась Шойболини на свет. В неблагоприятный день Чондрошекхор женился на ней. Постепенно читатель узнает, какой на самом деле оказалась Шойболини. Однако пока попытки Фостера понравиться ей оставались безуспешными.

Однажды Фостер получил письмо из Калькутты. Оказалось, что на его место в фактории Пурондорпура назначен новый человек. Он и привез это письмо. Фостеру же следовало немедленно выехать в Калькутту, где его ожидала новая должность.

Красота Шойболини пленила Лоуренса. Но он видел, что его чувства остаются безответными. Однако англичане, жившие в то время в Бенгалии, не могли отказаться от соблазна или признать свое поражение. Они не допускали и мысли о том, что им что-то недоступно и поэтому нужно отступиться. Они ни за что не признали бы, что их действия беззаконны и потому недопустимы. Мир еще не видел столь беззастенчивых в своем могуществе людей, какими являлись англичане, устанавливавшие британское господство в Индии.

Лоуренс Фостер как раз и был человеком такого склада. Он не умел ограничивать своих прихотей и, как и многие его соотечественники, позабыл такие слова, как «бог», «вера». В общем, Фостер решил: «Теперь или никогда», — и даже не подумал о возможных последствиях.

Вечером, накануне отъезда в Калькутту, Фостер, взяв с собой несколько вооруженных охранников из фактории, паланкин и носильщиков, направился в Бедограм. В ту ночь жители деревни с ужасом узнали, что грабят жилище Чондрошекхора. Хозяина дома не оказалось. Получив приглашение из Муршидабада, он отправился к навабу и до сих пор еще не вернулся. Жители Бедограма услышали крики, шум, выстрелы, плач. Все проснулись, выбежали на улицу и увидели, что дом Чондрошекхора ярко освещен горящими факелами. Однако никто не рискнул подойти ближе. Издали люди наблюдали за тем, как грабители по одному вышли из дома, а за ними следом появились носильщики с паланкином на плечах. Рядом с паланкином шел сахиб[77] из фактории в Пурондорпуре. Все остолбенели от страха.

Когда грабители скрылись из виду, соседи вошли в дом. Из вещей украли немногое, почти все оказалось на месте. Не было только Шойболини!

— Наверное, она где-нибудь спряталась, — предположил кто-то.

Но старики покачали головами:

— Нет, она не вернется. А если даже и вернется, Чондрошекхор не примет ее обратно. В паланкине несли ее.

Те, кто все-таки надеялся на возвращение Шойболини, остались ждать. Они долго стояли возле дома. Потом им надоело стоять, и они стали ждать сидя. Кое-кто даже задремал. Наконец, потеряв терпение, все разошлись по домам.

Шундори, молодая женщина, с которой читатель уже знаком, ушла последней. Она являлась двоюродной сестрой Чондрошекхора и жила с ним по соседству. С Шойболини они были подругами. О Шундори рассказ пойдет впереди.

Итак, Шундори прождала подругу всю ночь. Только на рассвете она вернулась домой и стала горько плакать.

Фостер сопровождал паланкин до берега Ганги, где его ждала большая лодка, в которую и опустили паланкин. В лодке уже находились слуги-индусы и стражники, правда, в последних вряд ли была нужда.

Сам Фостер отправился в Калькутту другим путем, рассчитав, что, плывя против ветра, лодка будет там только через неделю. Поэтому, позаботившись о том, чтобы Шойболини не испытывала неудобств, он покинул ее. Фостеру нечего было опасаться, что в его отсутствие кто-нибудь захватит лодку и освободит Шойболини, Он знал: никто не посмеет и близко подойти, услышав, что лодка принадлежит англичанину. Итак, отдав приказания, Фостер уехал.

Просторная лодка Шойболини, легко покачиваясь на волнах, нагоняемых утренним ветром, плыла на север. Что-то тихонько шепча, волны ударялись о борта. Но не верьте утреннему ветру! Можно поверить плуту, обманщику, мошеннику, только не ветру! О, этот чудесный утренний ветерок! Подкрадываясь незаметно, словно воришка, он тихо играет то с лотосом, то с жасмином, то с веткой ароматного цветка бакуль. Одному человеку он приносит аромат цветов, у другого прогоняет ночную усталость, третьему охладит разгоряченную голову; а увидит локоны девушки — поиграет ими и улетит прочь. Этот игривый утренний ветерок украшает реку мелкими белыми гребешками, разогнав мимолетные облачка, очищает небо; он заставляет тихонько покачиваться ветви деревьев на берегу реки; весело играет с купающимися женщинами, и, ударяясь о борт лодки, поет нежную песню. Можно подумать: «Какой спокойный и веселый характер у этого ветра. Если бы все в мире было таким! Пусть же плывет лодка!»

Вот поднялось солнце, и на воде заблестели его лучи. Лебеди покачиваются на волнах, словно танцуют; глиняные кувшины красавиц, резвящихся в воде, тоже колышатся, они тоже танцуют; иногда волны осмеливаются подняться на плечи красавиц; они разбиваются в брызги у ног той, что стоит на берегу, и, может быть, восклицают: «Приюти нас у ног твоих!» А потом, смыв немного красной краски с ее ноги, сами становятся розовыми. Только тогда начинаешь замечать, что ветер понемногу усиливается, он уже не похож на мелодичные строки Джаядевы[78] или на нежные звуки вины. Шум его все растет и крепнет. Вот он превращается в мощный рев, волны круто вздымаются вверх, гребни их пенятся; становится совсем темно. Ветер начинает швырять лодку из стороны в сторону, но вдруг повернет ее вспять, и ты, уже поняв, что все это значит, совершаешь пронам[79] богу ветра и причаливаешь к берегу.

Так случилось и с лодкой Шойболини. Едва они отплыли, как ветер усилился. Судно бросало из стороны в сторону, и стражники причалили к берегу.

К лодке сразу же подошла женщина в сари, украшенном красной каймой[80]. Это была напитани[81], она держала корзинку с алта[82]. Увидев чернобородых мужчин, она закрыла лицо краем сари. Обладатели бород с удивлением посмотрели на нее.

Недалеко от лодки на песчаной отмели готовили еду для Шойболини. Даже сейчас соблюдался обычай индуизма: готовил пищу брахман. За один день нельзя, конечно, привыкнуть к новой жизни. Но Фостер был уверен, что если Шойболини не убежит или не покончит с собой, то когда-нибудь она обязательно сядет с ним за один стол и станет есть еду, приготовленную не индусом. Однако к чему спешить? Нетерпение может все погубить. Поэтому Фостер по совету слуг отправил с Шойболини брахмана. Брахман готовил еду, рядом находилась служанка, которая ему помогала.

Напитани подошла к ней.

— Издалека ли плывете?

Служанка рассердилась. Еще бы, ведь она получала жалованье от англичанина!

— Из Дели мы плывем или из Мекки, тебе-то какое дело?

Напитани смутилась:

— Да нет, я не к тому. Ведь мы из касты парикмахеров, вот я и хочу узнать, не нужны ли кому-нибудь в вашей лодке мои услуги?

Служанка немного смягчилась.

— Ладно, пойду спрошу.

Она направилась к Шойболини узнать, не нужна ли ей напитани, чтобы покрасить подошвы ног. Шойболини была рада возможности отвлечься от своих печальных мыслей и охотно согласилась:

— Хорошо, покрашу.

Тогда служанка, получив разрешение стражников, провела напитани в лодку, а сама опять принялась помогать брахману.

Увидев Шойболини, напитани еще ниже опустила покрывало на лицо. Потом начала красить ее ноги.

Шойболини некоторое время внимательно смотрела на женщину, а затем спросила:

— Напитани, где ты живешь?

Женщина не ответила.

Шойболини снова спросила:

— Как тебя зовут?

И опять не получила ответа.

— Ты плачешь?

— Нет, — тихо ответила женщина.

— Нет, плачешь.

С этими словами Шойболини сдернула покрывало с лица напитани. Глаза женщины были действительно заплаканы, но сейчас она улыбалась.