Шойболини легла и снова погрузилась в свои думы. Под утро она забылась тяжелым, тревожным сном. Когда женщина проснулась, уже наступил день и вся комната была залита солнечным светом. Шойболини открыла глаза и окаменела от страха и удивления. Перед ней стоял незнакомый человек.

В одном из монастырей Мунгера уже несколько дней жил саньяси[101] по имени Романондо Свами. Брахмачари, уже известный читателю, почтительно с ним беседовал. Многие считали саньяси непревзойденным мудрецом. Он и в самом деле обладал большими знаниями. Люди верили, что только этот человек сведущ в науках и философских системах древней Индии.

— Слушай, сын мой Чондрошекхор! — говорил он. — Мудро применяй знания, которые ты приобрел. Пусть никогда не будет в твоем сердце места для горя. Ибо горе не существует помимо радости. Для мудрых счастье и горе неотделимы. Если бы они существовали раздельно, то все люди, которых мы называем счастливыми или добродетельными, должны были бы называться несчастными.

Романондо Свами упомянул Джаяти, Харишчандру, Дашаратху и других легендарных индийских царей. Назвал Шрирамачандра, Юдхиштхира, Нала[102]. Он доказывал, что всесильные добродетельные властители всю жизнь оставались несчастными и только иногда обретали радость. Он назвал также Васиштху и Вишвамитру[103] и объяснил, что они тоже были несчастны. Романондо Свами рассказал об Индре[104] и других богах, которых преследовали демоны, — значит, говорил он, и боги бывают несчастны. Наконец со всей силой своего божественного, покоряющего красноречия он стал говорить о бесконечной, непознаваемой душе творца всего сущего. Он сказал, что всеведущий способен чувствовать безмерное горе страдающего мира. И разве не понятно, что при этом страдает и он сам? А ведь если он не будет страдать, разве можно назвать его милосердным? Между горем и состраданием извечно существует связь: если бы не было горя, откуда взялось бы сострадание? Поскольку же создатель милосерден, он всегда несчастен, потому что бескрайняя вселенная исполнена бескрайнего горя.

— Ты спросишь, как же может страдать творец, если он всегда пребывает в состоянии безмятежности? Я отвечу: тому, кто неизменно спокоен, свойственно желание сохранять или разрушать мир, и его мы не можем назвать высшим божеством. Но, с другой стороны, нельзя назвать неизменно спокойным того, кто является творцом всего сущего. Он страдает и поэтому вечно счастлив. Горе не может существовать отдельно от радости. Но и это не так, потому что он пребывает в вечной радости. Вот почему горя не существует, что и требовалось доказать. Есть ли средство уничтожить это бесконечное горе? — продолжал Романондо Свами. — Такого средства нет. Но если бы все объединились для борьбы с всеобщим горем, то его можно было бы одолеть. Подумай, ведь творец сам все время стремится уничтожить горе в созданном им мире. Если на земле не будет страданий, не будет страдать и верховный творец. Боги стремятся уничтожить все беды и горести, в этом их счастье, другой радости у богов, лишенных страстей и волнений, нет.

Романондо Свами восхвалял доброжелательность древних риши[105], говорил о доброте Бхишмы[106] и других героев. Он объяснил, что только тот может быть счастливым, кто приносит людям добро. Он красноречиво восхвалял законы, которые учат делать добро, так и сыпал примерами из «Дхармашастры», вед, пуран[107]. Всколыхнув океан слов, он, словно цветы в гирлянде, нанизывал одну фразу на другую, и все они звучали мелодично и были исполнены глубокого смысла; он опустошал сокровищницу литературы, извлекая оттуда множество стихов, полных тонких чувств и красочных сравнений. Он как бы обволакивал собеседника своей искренней, чарующей верой в добродетель. Его слова, произносимые мягким, но очень выразительным голосом, напоминали Чондрошекхору то трубный глас, то мощные раскаты грома, то нежные звуки вины.

Брахмачари был потрясен и очарован, его охватило глубокое волнение. Он поднялся и, подойдя к Романондо Свами, взял прах от его ног.

— Высокочтимый учитель! — воскликнул он. — Сегодня я принял вашу веру.

Романондо Свами крепко обнял Чондрошекхора.

Навабу передали письмо, принесенное брахмачари. Из него Мир Касим узнал, где находится Долони. К дому Протапа Рая был послан паланкин, чтобы доставить Долони и Кульсам во дворец.

Однако в доме Протапа оставалась одна Шойболини, и люди наваба решили, что это и есть Долони-бегум. Шойболини сообщили волю Мир Касима, и в ее уме мгновенно созрел дьявольский замысел.

Поэты в своих стихах нередко прославляют надежду. Надежды подчас сулят нам много радости, но они же нередко являются и причиной многих несчастий. Сколько, например, преступлений происходит в надежде на получение богатства. И только добрые дела совершаются бескорыстно. Те же добрые дела, которые делаются в надежде попасть в рай, нельзя считать добрыми.

Так вот, ослепленная неожиданно возникшей надеждой, Шойболини, не раздумывая, села в паланкин. Евнухи доставили ее в крепость и привели в гарем наваба. Мир Касим сразу же понял, что произошла какая-то ошибка. Но и понял он то, что ни одна женщина из его гарема и даже сама Долони, не может соперничать с этой удивительной красавицей.

— Кто ты? — спросил наваб.

— Я дочь брахмана, — ответила Шойболини.

— Зачем ты пришла сюда?

— Меня привели слуги наваба.

— Они приняли тебя за бегум. Почему же не явилась она?

— Ее там не было.

— А где она?

Шойболини видела, как Гольстон и Джонсон уводили Долони и Кульсам из дома Протапа. Но тогда она еще не знала, кто эти женщины, и думала, что это служанки или танцовщицы. Только когда слуги наваба привели ее во дворец, приняв за бегум, она поняла, кем являлись те две женщины, и теперь обдумывала, что ей лучше сказать.

Не дождавшись ответа, наваб снова нетерпеливо спросил:

— Ты видела ее?

— Да.

— Где?

— Там, где мы были прошлой ночью.

— Где это? В доме Протапа Рая?

Шойболини молча кивнула.

— Ты не знаешь, куда она ушла?

— Ее увели двое англичан.

— Что ты говоришь?! — вскричал наваб.

Шойболини повторила свой ответ.

Наваб замолчал. В волнении он стал кусать губы и щипать бороду. Потом приказал позвать Гургана Хана.

— Ты не знаешь, почему англичане увели бегум? — спросил он Шойболини.

— Не знаю.

— А где в то время был Протап?

— Они увели его тоже, — последовал ответ.

— Кто еще находился в доме?

— Один слуга, но и его забрали.

— Тебе известно, почему их всех забрали?

Шойболини до сих пор говорила только правду, но теперь решила солгать:

— Нет, не знаю.

— Кто такой Протап? Где его дом? — продолжал расспрашивать наваб.

Шойболини рассказала все как есть.

— Зачем же он оказался здесь? — спросил Мир Касим.

— Чтобы поступить на государственную службу.

— Кто он тебе? — заинтересовался наваб.

— Это мой муж.

— Как тебя зовут?

— Рупаши, — не задумываясь, ответила Шойболини. Грешница, она явилась сюда именно ради этого ответа.

— Хорошо, теперь ступай домой, — сказал наваб.

— Где мой дом? Куда мне идти? — печально возразила Шойболини.

— А куда бы тебе хотелось пойти? — удивленно спросил наваб.

— К моему мужу. Отправьте меня к нему! — взмолилась Шойболини и продолжила уже более решительным тоном: — Вы раджа, поэтому я обращаюсь к вам. Моего мужа схватили англичане. Или освободите его, или пошлите меня к нему! Если вы не сделаете этого, я умру здесь, на ваших глазах. Только для этого я и явилась сюда.