— Подожди, пап. Я теперь должна всё это продумать. Просто скажи мне… а как ты? Как ты всё-таки это пережил?

— Пережил… при чём тут жизнь? Но по сути ты права — чтобы это пережить, мне надо было вернуться. Там я был очень одинок, так одинок, что не находил покоя. Такого обычно не случается, и я, может быть, стал исключением из правил, и потому я здесь. Вы все — мои самые близкие люди. Я хочу быть выслушан и понят, чтобы снова быть в ладу с собой.

— Тебе с нами хорошо?

— Да, мне хорошо с вами, хорошо жить, но не на сто процентов. Но это и есть жизнь, где нет идеала. Не уверен, что ты меня до конца понимаешь. Наверное, понимаешь до определённого предела, насколько здесь один человек может понять другого. Всё, я устал.

— Хорошо, последний вопрос. Ты сказал, что ты там один. Разве нет ни одной женщины, с которой ты мог бы общаться?

— Почему? Общаюсь с разными, но… я всё равно один. Ни приятельницы, ни коллеги, ни друзья, ни родственники не могут заменить мне маму. Разве это непонятно? Там нет будущего, нет настоящего, есть одно только прошлое. Оно расстилается перед каждым бесконечной мозаикой, открывающей всё новые и новые грани. С кем мне там обсуждать открывшееся? С кем?

Ирина кивнула, прикоснулась к отцовской горячей руке. Раньше они практически никогда друг друга не касались. Почему? Было не принято или они не могли преодолеть стеснение, неловкость физического контакта, странное неудобство показаться навязчивым? Ирина поднялась наверх и в смятении легла на кровать. Мама с Минцем — это не укладывалось в голове. Как она могла? Какое предательство! А она? Когда она умрёт, она тоже маме будет не нужна? И внучки будут не нужны? Не может быть. Такого не будет. Лучше было вообще об этом не думать. Папа был прав.

Дни после Нового года проходили в атмосфере постпраздника. Несколько раз пересматривали новогодний концерт, который нравился всем всё больше. Папа научился включать ютуб и радовался множащемуся числу просмотров. Родственникам и близким друзьям они, правда, ссылку не посылали. Как можно было это сделать? Мелихов ведь был одним из самых активных и ярких участников, и что бы, интересно, сказали знакомые, увидев его? Ира не хотела проверять, хотя ей было очевидно, что самому отцу вся проблема его пришествия была абсолютно безразлична.

В связи с известными обстоятельствами у них возникали жаркие споры по поводу Алины, Ириной двоюродной сестры, живущей в Брюсселе. В прошлом году Алина потеряла мужа, очень пожилого, и, как считала Ирина, малоприятного господина. Теперь Алина осталась по сути совсем одна в чужом городе, и не было ничего, способного отвлечь её от потери. Алина постарела, похудела, жаловалась на здоровье и тоску. До прихода отца Ира постоянно приглашала сестру переехать к ним. Конечно, этот вариант вторичной эмиграции не был идеальным, но, как они все считали, был, скорее всего, единственно приемлемым выходом из ужасной ситуации. Ира верила, что вблизи их семьи Алина отогреется душой и её вселенскому одиночеству придёт конец. Она предвидела и трудности, но мысль, что Алина, рядом с которой прошла вся её жизнь, прозябает никому не нужной старушкой, причиняла ей боль. Так продолжалось до известного времени: долгие телефонные разговоры, скайп, попытки уговорить Алину хотя бы попытаться переехать. Но теперь, мучаясь угрызениями совести, сестру она больше не приглашала. И всё из-за отца.

Отец расспрашивал о родственниках — о тех, кто умер, он знал, но оставшиеся, теперь пожилые, близкие его очень интересовали. Когда его старшая племянница Иза появлялась в скайпе, он даже украдкой смотрел на неё из-за двери. Сказал, что стала толстая, но в целом молодец. Правильно, что ездит отдыхать и всем интересуется. Когда Ира указала ему на совершенно не тронутый временем рассудок Изы, он спокойно ответил, что и не удивляется, ведь не в кого маразметь. Несколько раз он порывался сам подойти поговорить с ней, настаивал, что имеет право, но Ира не позволяла:

— Пап, ну как можно думать только о себе? Тебе, понимаю, хочется поговорить… но поставь себя на её место. Это же шок! Как ты ей будешь объяснять? Стоит ли оно того?

Папа прекращал настаивать, но Ира знала, что в следующий раз он опять начнёт. От деятельности Алининого брата Эрика он был просто в восторге:

— До сих пор работает? Вот так и надо! Зря он, конечно, в Израиль поехал, надо было в Америку.

— Пап, ну почему ты всегда столь уверен в своём мнении? Почему не в Израиль?

— Потому что Америка перспективнее.

— Да с чего ты взял? Израиль — родина высоких технологий. Эрик — научный руководитель серьёзных лабораторных исследований. Работает над созданием батарей к космической технике.

— Ну, правильно, он же наш выпускник. Я не удивлён.

— Да не про это сейчас речь, а про Америку и Израиль.

— Сама знаешь, какой ужасный в Израиле климат и как там неприятно жить. Сама почему-то уехала в Америку.

Папа говорил это таким тоном, что дальнейшее продолжение спора казалось бессмысленным. «Это так, потому что он так считает! О чём тут говорить? А те, кто не согласны — они просто не понимают». В этом был весь папа. И он, разумеется, не изменился. Когда Ирина начинала раздражаться папиной упёртостью, она сама себя одёргивала: вот и хорошо, что он прежний. Если бы изменился, он был бы уже не её Мелихов, не тот, который был ей так нужен.

С Алиной всё обстояло сложнее. Отец был категоричен: пусть немедленно приезжает!

— Пап, не всё так просто. Во-первых, Алина не хочет…

— Не хочет потому, что плохо приглашаете. Я вот звал свою сестру из Казани, так она всегда у нас подолгу жила.

— Ну что за бред — сравнивать твою сестру с Алиной? Лида жила у нас на кухне на раскладушке, сидела у окна, уставившись в одну точку. А когда ты её поселил с Любой, они и вовсе через пару месяцев переругались. Забыл?

— Ты зачем мне это говоришь?

— А затем, что не факт, что Алине будет с нами хорошо.

— А сейчас ей хорошо?

— Ей плохо, но может быть ещё хуже.

— Глупости говоришь. Ты, кстати, сказала — во-первых, а во-вторых?

— Есть проблемы со статусом. Что с тобой это обсуждать! И потом — проблема твоего присутствия.

— Что?

— То! Не хватало Алине ещё и твоё возвращение переваривать. Не слишком ли это для неё будет?

— Ты вот меня в эгоизме всё время обвиняешь. Да ты сама эгоистка! Только и думаешь, как ты будешь Алине про меня объяснять. Так и объяснишь, как есть. Ты бы лучше о ней думала. Бедная девка. Да что ты вообще можешь знать об одиночестве! Не будет ей с нами хуже. Я знаю, что говорю. Сам ей позвоню, если ты не хочешь. Поняла меня? Я найду, как её убедить.

Ирине казалось, что отец сам Алине звонить не будет, но до конца в этом уверена она быть не могла. Чёрт его знает, с него станется. Возьмёт и позвонит. И тогда может статься, что их налаженная спокойная жизнь превратится в ад. С ним самим ещё только начало устанавливаться хрупкое равновесие, а тут Алина, с которой не всё будет гладко. Мелихов забыл, как сам с племянницей не ладил, как она на него обижалась? Какое всё-таки у отца счастливое качество — помнить то, что сейчас ему важно, и напрочь отбрасывать ненужное и нежелательное. У неё так не получалось. Может случиться так, что в итоге Алина к ним всё-таки выберется, не насовсем, а просто в гости, но что это меняет? Мелихова-то она всё равно увидит! И что будет? Ирину не покидала тревога, и она попробовала поделиться своими опасениями с Федей:

— Федька… слушай. Алинка-то всё-таки к нам приедет. Я уверена.

— Ну и хорошо.

— А папа?

— Ир, ну что ж… мы же не можем всегда его скрывать. Скажем как есть. Разве у нас есть выбор?

Ира понимала, что Федя прав, но перспектива встречи отца с родственниками её пугала. Какова была бы их реакция? Верующих нет, у всех практический, рациональный ум. Как им принять нечто вроде привидения? А вдруг им будет противно, мерзко, муторно? Ей же тоже пришлось себя преодолеть, чтобы к нему прикоснуться, и её семья испытала то же самое. Но ей он родной, а остальным — не до такой степени. Надо называть вещи своими именами.