— Давайте всё моим родителям объясним как есть, всё равно же придётся.

— Ладно, Лёнь, вот ты этим и займись, введи их в курс дела, только заранее, а не на самом празднике, — соглашалась Ирина.

— Нет, зачем заранее? Они будут знакомиться, вот мы и скажем, — упорствовал Лёня.

Так в результате никому ничего не сказали, а Ирина предложила представить его своим двоюродным братом из Нижнего Новгорода. Папа не возражал, ему все эти тонкости были, похоже, безразличны. В гостях они нашли общий язык с Лёниным папой и довольно невежливо разговаривали о каких-то никому не интересных технических материях. В отличие от остальных, Мелихов внимательно слушал Вовины байки про «у меня на работе», причём было видно, что он интересуется не столько технической стороной дела, сколько юридическими и финансовыми аспектами бизнеса. Ну да, Ира не удивлялась, отец же всегда говорил, что он бы в Америке преуспел, открыл бы фирму, стал богатым. Сам мог бы быть на Вовином месте, консультировать, делать экспертные оценки проектов.

Папа уселся возле Ани и принялся её обхаживать: что-то тихонько говорил, наклонясь к самому уху, подливал вина, следил, чтобы она не сидела перед пустой тарелкой, а потом потребовал от Лили, чтобы она поставила хорошую музыку — «ну, ты знаешь, какую я люблю». И, когда Лиля нашла в своём телефоне нечто подходящее, пригласил Аню танцевать. Она смущённо отказывалась, но Мелихов так настаивал, что ей пришлось покориться. Он вертел свою даму в довольно быстром ритме, прижимал её небольшое тело, ловко проводил между столиком и диваном, и при этом напевал вместе с радио. Никто больше танцевать не пошёл, но отца это совершенно не смущало. Какая разница, что делают другие! Все удивлённо переглядывались, парами у них никто никогда не танцевал. Изрядно приняв на грудь, могли вдруг начать танцевать, но не парами, это было немодно. Мелихов возвращал Аню на место, наливал себе и Вове ещё по рюмочке, и они, довольные друг другом, о чём-то своём переговариваясь, с удовольствием выпивали и снова картинно чокались.

Лёня с Олегом сперва не отставали, но потом постепенно сошли с дистанции. Аня явно не хотела находиться в центре внимания, танцуя с Мелиховым, но с его натиском сделать ничего не могла. Ирине стало её жаль, и она вмешалась: «Оставь Аню в покое, она устала. Потанцуй со мной». Отец станцевал с дочерью всего один танец, пригласил Лилю, потом Марину. Он был в заводе, в хорошем настроении. И потом случилось то, чего никто не ожидал. Маринина Женя жадно следила за танцами и потом сама подошла к новому дедушке:

— Дед, а потанцуй со мной. Тут, как ты, никто не танцует.

— Давай, Женечка. Конечно. Буду рад.

— Только надо музыку найти. Ты какую хочешь?

— Мне, Жень, всё равно. Любую.

Женя довольно долго копалась в телефоне, а потом зазвучал довольно быстрый фокстрот. Женя потащила деда в сторонку, они о чём-то шептались. И началось… Не то чтобы они потрясающе танцевали — нет, конечно, дело было не в сложности хореографии. Просто дед с Женей смотрелись как одно целое, он её вертел, крутил, нагибал. Женя забрасывала на него ноги. Он её то прижимал к себе, то резко отталкивал. И хотя выглядело это всё несколько старомодно, но они ни разу не сбились, не вышли из ритма, понимая друг друга на уровне мельчайших движений. Гораздо больше её по росту и весу, дед держал Женю крепко и был ей надёжным партнёром. Тем более что от него исходил мачизм, который Женя подсознательно чувствовала. Так слаженно в семье больше не танцевал никто. А самое главное, было видно, что оба они обожают танцевать, наслаждаются возможностями своего тела, выражают эмоции в танце и получают от этого особое удовольствие, другим недоступное. Надо же! Эти люди с немыслимой разницей в возрасте нашли друг друга, чтобы испытать взаимное восхищение. Последним они станцевали нарочито-страстное танго, в конце Мелихов прижал к себе Женю, приподнял и поцеловал, а потом отпустил, а она отошла и закружилась в традиционном поклоне. Ирина даже не представляла, что отец умеет так танцевать. Он всегда танцевал в компаниях, но никогда — так умело. Ну да, он же учился, ходил в танцевальную школу до войны, рассказывал об этом. Но потом не имел шанса продемонстрировать все свои умения, партнёрши недоставало. А теперь Женя оказалась ему под стать. Дед и правнучка нашли друг друга. Ирина гордилась обоими. Вокруг папы с Женей образовался круг, все на них смотрели, иногда даже хлопали. Было видно, что отец устал и им пора собираться домой.

«Ну, Ир, я доволен, хороший был вечер», — сказал папа, прежде чем закрыть дверь в свою комнату. «Ещё бы ты не был недоволен, добился своего, стал центром внимания!» — Ира и сама не понимала, умышленно отец так сделал, стремясь себя показать, или танцы с Женей были экспромтом. Теперь предстоял день рождения Олега у Марины в доме. Стоит ли ей волноваться или всё будет отлично, потому что иначе и быть не может? В глубине души Ира знала, что очень даже запросто может быть иначе и шанс, что что-то неприятное произойдёт, был велик.

И ещё её расстраивало, что папа живёт обычной жизнью их семьи, получает от этого удовольствие, а о том, где он почти тридцать лет находился, он явно говорить не хочет. А она должна знать, что бы там ни было. Он просто обязан ей хоть что-то рассказать. Не стоит делать вид, что его возвращение из мира мёртвых, а проще говоря, с того света — это плёвое дело и что оно не стоит их внимания. Ира и сама не могла бы сказать, испытывает ли она обыкновенное любопытство или за ним кроется нечто большее. Раз он вернулся, значит, на то была причина. Ему надо было в чём-то убедиться, но и ей тоже… она должна узнать правду о том, что там с умершими происходит, даже если завораживающая тайна смерти будет невыносимо пугающей. Пусть! У неё нет другого выхода. Раз отец избегает этого разговора, она припрёт его к стенке своими вопросами. Куда он денется! Расскажет. Надо только задать ему правильные вопросы. Но это-то и было самым трудным. Что конкретно спросить? Отец теперь казался таким обычным, весёлым, успокоенным, полным жизни, что любой вопрос про смерть мог его ранить, показаться убийственно неуместным. Он смотрит телевизор, закладывает посуду в машину, сидит за столом… а она ни с того ни с сего встрянет? Как найти идеальный момент? А вдруг он откажется отвечать? Да всё равно надо решиться, другого выхода у Ирины не было. Отец развешивал свои постиранные рубашки, и вышло действительно ни с того ни с сего:

— Папа, давай поговорим про то, как это было.

Отец сразу понял, о чём Ира хочет говорить, и резко дёрнулся. На его лице появилась гримаса замешательства и недовольства, смешанных с покорностью обстоятельствам. Всем своим видом он как бы говорил ей: ну зачем? Зачем ты всё портишь? Зачем тебе это надо? Тяжёлое, недоступное твоему пониманию событие. Наверное, у него ещё была надежда как-нибудь уйти от неприятного разговора.

— Ой, Ир, ты опять за своё? Тебе обязательно надо меня мучить?

— А что, папа, разве мой вопрос такой уж глупый? Я хочу знать…

— Что ты хочешь знать? Что? Зачем тебе об этом вообще думать? Все умрут, и, когда умрут, узнают… всё узнают в свой час. Я не хочу об этом говорить.

— Ничего. Через не хочу. Ты должен.

— Я тебе должен? Почему это?

— Потому что я хочу знать тайну смерти. Потому что ты вернулся. Я больше никого не знаю, кто вернулся. Только ты один… тебе разрешено? Кем? Почему? Я обязана знать. Когда, как ты говорил, у тебя в голове всё погасло и ты перестал испытывать боль… это означало конец, смерть? Говорят, в голове как бы вся жизнь за один миг проносится — это правда?

— Нет, неправда. Ничего не проносится. Но ты права. Моё сознание отключилось, и… предупреждая твой вопрос — я не видел ни врачей, ни тебя, вернувшуюся с работы, ни своего лежащего на полу тела. Моя душа, как принято себе это представлять, не отделилась от тела, не воспарила вверх и не наблюдала за событием. Нет ни ангелов, которые уносят душу, ни встречающих нас там близких.