Но и „крылья“ человеческих стремлений и достижений прежде всего — работа. Только работа может создавать настоящие ценности, только труд — труд строительства, создания машин, инструментов, картин и литературных произведений, труд учения и научного исследования, труд искусства театра и кино…

Труд дает основное — силу „полета“. Крылья человека, широко раскинутые над жизнью, — это обязательно еще и знание. Не то, которое дается дипломом или опытом избранной работы, нет, этого мало. Живой интерес к окружающему открывает нам одновременно и необъятные дали мира, и великую взаимосвязь и обусловленность жизни, и все изобилие и разнообразие красоты человека и природы. Понимание устройства мира, знание причин — почему „так, а не иначе“ в экономике и психологии, в технике и искусстве, дает ту личную свободу понимания, свободу мудрости, которой так не хватает молодежи.

Труд, знающий свои цели и место в обществе, перестает быть простой обязанностью, становится общественной деятельностью. Обогащенный широтой знания, труд делается творческим. Человек, знающий всю великую многогранность жизни, ее железные законы, которые так умно используются человеком для победы над природой, навсегда утрачивает равнодушие, становится смелым и дерзким.

Рабочим — но не простым исполнителем, а хозяином производства, ученым — но не регистратором случайных фактов, а борцом, пробивающимся сквозь тьму неизвестного к новым открытиям, мечтателем — но не пустым, а созидающим.

Именно такими и представляетесь вы мне на вашем пути к будущему великому завоеванию человечества — коммунистическому обществу!»

Неизвестно, с каких пор у некоторых ученых сложилось мнение, что вооруженные силы стран Западной Европы и мусульманского Востока, сражавшиеся в бесчисленных войнах X–XV веков, по структуре своей были абсолютно противоположны. И если боевые порядки крестоносцев возглавляли тяжеловооруженные, закованные в железо и восседающие на одетых в броню конях рыцари, то противниками их выступали легкие конники, стрелки из лука. Но в таком случае что же выводила на поле боя Русь, которой приходилось отражать нападение тех и других? По традиционной точке зрения — только пехоту, набранную из ополченцев, и небольшие конные дружины. Им-то и довелось громить азиатских кочевников, орденских, польско-литовских и шведских рыцарей.

Отсюда логично вытекало другое положение. Сторонники его считали, что, как только в пределы Руси внезапно вторгался враг, старший из князей обращался к своим подданным, и тут же все способные носить оружие (подчеркиваем — носить, но не владеть им!) собирались в столицу, там экипировались и после строевого смотра выступали на позицию. Разгромив неприятеля, они возвращались к мирному труду. В плену этой версии оказались и некоторые писатели. Так, В. Комянский в повести «Поле половецкое» живописует погоню одного из героев на «застоявшемся за зиму, откормленном, баском жеребце» за юрким половецким конником. А в романах В. Яна и В. Каргалова вражьи стрелы выбивают одного за другим русских воинов, попадая в лица и в вырезы кольчуги на груди, хотя и известно, что кольчуга не дамское платье с обширным декольте! Если бы стрелы столь легко поражали кольчужников, то от такого дорогого и ненадежного средства защиты не замедлили бы отказаться, но «железные рубахи» оставались на вооружении до конца XVII века.

Впрочем, и степные конные лучники вряд ли были столь уж грозными, как принято считать. Хорошо обученная пехота, вооруженная длинными копьями, в рядах которой находились еще и стрелки, для них была непреодолима. Ведь на фронте соприкосновения противников пеших воинов обязательно будет втрое больше, чем всадников, и в перестрелке последние понесут большие потери. Им же приходится вести огонь с ациклично качающейся опоры, одновременно управляя конем, натягивая тетиву и рефлекторно удерживаясь в седле. Понятно, что в боевую работу включается меньше мышечных групп и конник проигрывает, кроме того, и в дальнобойности. Да и поражаемая площадь у него обширнее, чем у пехотинца.

Другое дело — конные рыцари. Мечи, секиры и копья пеших ратников не могли нанести серьезного ущерба бронированным всадникам, и стоило некоторым из них прорвать первые ряды пехоты, как той оставалось лишь с честью погибнуть. Пожалуй, такой натиск выдержала бы только «царица полей» античности, когда стойкость и «сработанность» легионеров достигались длительным обучением. Да только в отличие от рабовладельческого строя натуральное хозяйство средневековья не могло создать условий для длительного содержания профессиональных армий. Поэтому очевидно, что набранные «с бору по сосенке» ополченцы не могли рассчитывать на успех в схватке с великолепно подготовленными вояками, каждый из которых в совершенстве знал «свой маневр». И стоит проанализировать соотношение средств нападения и защиты X–XI веков, неизбежно придется сделать парадоксальные выводы. Из них следует, что пехота, занявшая укрепление, успешно отражала атаки легкой и тяжелой конницы, но на равнине становилась добычей и тех и других. Рыцари громили пехоту и легких конников, но лишь при определенных условиях: первых — в чистом поле, а вторых — если те почему-то не могли маневрировать и рассредоточиваться, уходя из-под удара.

Но почему же тогда войска Востока и Запада сражались с переменным успехом? Это становится объяснимо лишь в том случае, если по уровню развития военного искусства, личному составу, оружию и боевой подготовке они были если не идентичны, то аналогичны.

Но тогда выходит, что и на Востоке существовало рыцарство, а не только иррегулярная конница кочевников? Совершенно верно. Об этом свидетельствуют многие исторические источники. Например, на миниатюре XVII века «Разгром армии Тохтамыша» отчетливо видны всадники в кирасах, пластинчатых «юбках», наколенниках, поножах, восседающие на конях, прикрытых поверх попоны коваными доспехами. Очень похоже на изображение западноевропейских рыцарей!

Конечно, разница между войсками Востока и Запада была, и объяснялась она господствующим способом ведения хозяйства. В Европе им было земледелие, в степях Азии — скотоводство. Далеко не каждый европеец отправлялся в бой на коне, зато вождю кочевников ничего не стоило посадить всех воинов на коней. Но в Закавказье и Средней Азии существовали земледельческие феодальные государства, и, значит, там развивались ремесла и были все условия для появления рыцарства.

Русь, волею исторических судеб оказавшаяся между двух огней, уже в IX–X веках создала «сбалансированную армию». Во главе ее были дружины тяжеловооруженных всадников, за которыми шла национальная по составу пехота. Кроме того, в начале X века на Руси появились отряды конных лучников — кочевников, добровольно поступивших на службу к князьям, которые принимали под свой стяг только укомплектованные «части». Так, в Лаврентьевской летописи (XII в.) упоминается некий «Алтунапа с 50 чади», приравненный хронистом к боярину или удельному князю, по социальному положению равных рыцарям.

Да, на Руси существовали воины, способные на равных сражаться со своими соперниками из других стран. Если по-прежнему игнорировать это, то придется допустить, что профессиональных вояк-агрессоров побеждали плохо вооруженные ополченцы. Вряд ли стоит сомневаться в том, что в боевой обстановке многочисленное ополчение становится неуправляемым, а уничтожить его хорошие стрелки могут, не доведя дело до рукопашной. Ведь, развернувшись по фронту на 100 метров, хорошие лучники, выпуская на дистанции 150 метров до 12 стрел в минуту, осыпали ратников, с трудом передвигавшихся по пересеченной местности под бременем оружия и снаряжения, 700–1000 стрел, причем каждое попадание делало «пешца» небоеспособным.