Когда Андрей ушёл, Марина не особенно горевала, чётко понимая, что никогда его не любила. Он ошибся, и она тоже: угрюмый, не тонкий, невыносимо эгоистичный и какой-то скучный. Радости от него было немного, делал вид, что весь в творчестве, в карьере, в своих планах, а она… в общем не до неё. Марина до сих пор заводилась, когда вспоминала его фразу: «Тебе надо было в общем вагоне ехать, а ты в первый класс села…» А «первый класс», значит, для него, для таких как он. Противно.

А потом были узкие таллинские улицы, маленькие тёмные кафе в подвалах, всё такое не советское, загадочно-романтичное. Их съёмочная площадка среди развалин старого замка. Лето длинное — делай что хочешь, работа кажется интересной и значительной, сама она, Марина — профессиональная и незаменимая. Без неё никакой и съёмки бы не было. Она тоненькая, длинноногая, в старых чёрных вельветовых кордах, деловая и очень «московская». На голове модно повязанная косынка, на глазах стильные тёмные очки. Как она всеми распоряжается, строгий голос, усиленный мегафоном. По периметру площадки — зеваки. Говорят — не по-русски. Рижская же студия. Что-то они там такое снимали экстремально-любовное. Он играл маленькую эпизодическую роль «гостя с гитарой». Ну спел что-то бодро-щемящее, но какой красивый! Вежливый, деликатный, европейский лоск, акцент. Да ещё почти на 15 лет старше. Светлые, холодноватые глаза, большие ладони с длинными тонкими пальцами, крепкое высокое тело. А ещё хорошо сшитые брюки, свитер крупной вязки. Польские корни, семья известного винодела, умеет играть на скрипке. Вот тебе и длинные сильные пальцы. Скрипка, правда, была только на уровне детской музыкальной школы, а потом Георг после ПТУ работал на заводе ВЭФ регулировщиком автоматической телефонный связи. Учился на историческом и юридическом факультетах университета, но всего два года. Надоело. Этого ничего Марина поначалу не знала. Он не всё рассказывал, да даже если бы и рассказывал, Марине тогда всё в нём нравилось.

Они вернулись в Москву вдвоём. По ночам он шептал ей на ухо нежности, вроде по-русски, а вроде и нет. Марина просто прижималась к его плоскому животу и балдела. Они долго были женаты. Марина ездила к Георгу на хутор. Приземистый дом из брёвен, натуральное хозяйство, заросший огород, в значительном отдалении угрюмые неразговорчивые соседи, не больно-то радушные к русским. Но это была его родина, своя земля, свой дом, язык, простой, далёкий от московской суеты уклад. Марина никогда не была от хутора в восторге, но каждое лето, если они были свободны от съёмок, они туда ездили, и ей приходилось изображать из себя суровую хуторянку. До определённого момента ей всё это даже нравилось: она вешает на верёвки постиранное бельё, мужики её в грубых сапогах уезжают на старом «газике» за продуктами, кругом дикая природа.

С какого-то момента Марина начала замечать, что Георг не всегда вписывается в её окружение. Кирилл стал плотным сильным подростком, и Марина приятельствовала с семьёй его первой девушки. Вот их с Георгом пригласили в гости. Всё бы хорошо: еда, много водки и вина, красивый розоватый ковёр в гостиной, мягкий свет, удобная мебель, кипенно-белые модные обои. Все расслаблены, сыты, довольны. Марина прекрасно понимает, что эти люди собираются, чтобы не просто поесть, они хотят общаться. Но Георг сидит, откинувшись в кресле, положив руки на широкие подлокотники, смотрит на окружающих с едва заметной улыбкой и многозначительно молчит. Он мог бы рассказать о каких-нибудь съёмках, но сделать это интересно ему трудно, тем более, что монологи нежелательны, а дискутировать Георг не умеет. Хозяйка — еврейка, и Марина всегда сильно беспокоится, как бы муж не сказал что-нибудь неприятное про жидов. Антисемитизм Георга был наследственен и иррационален, иногда ему не удавалось сдержаться. Не дай бог! Марине в таких случаях хотелось уйти. Георг выглядел тем самым тормозным туповатым прибалтом из анекдота. А раньше она этого не замечала? Все эти его неторопливые банальные фразы, с повышающимся к концу тоном. Он никогда не повышал голос, не умел громко смеяться, его чувство юмора стремилось к нулю. Оказалось, что в Москве он совершенно не смотрелся неспешным, полным достоинства и скрытой силы, викингом, он смотрелся провинциалом, не смог найти ни друзей, ни приятелей, ни просто профессиональных контактов. Он продолжал сниматься во второстепенных фильмах, играл в эпизодах, почти всегда иностранцев с акцентом. Да даже и эти роли Марина находила ему сама, неутомимо предлагая его прибалтийские услуги. Ни одной главной роли Георг так и не сыграл. А когда-то Марина так радовалась, что замужем за актёром, что она сама безо всякого Андрея и его снобской семейки смогла войти в мир кино. А вот так: у неё муж знаменитый актёр… Георг… вы не знаете? Он снимался… там-то и там-то. Но на улице его никто не узнавал и автографов не просил. И всё-таки её муж — актёр, красивый, европеец, не какой-то там инженер.

Денег не было. А так хотелось хорошо одеваться, покупать у спекулянтов «фирму». В отпуск Марина никогда не ездила, ей хватало поездок на съёмки: то на море, то в горы, то в тайгу. Другие города, люди, гостиницы, вагончики, гримёры, операторы, администраторы. Шумная, крикливая, капризная толпа, а она — в центре, почти самая главная, всё на ней. Натуру выбирать — она, актёров увещевать — она, с местными улаживать — она, режиссёр и актёры… они, как дети. Что бы они все без неё делали? Какая она молодая, стройная, независимая, то резкая, то задушевная, то раздражённая, то умиротворяющая. Все её любили и ценили. Женщины доверяли ей свои секреты и беды, мужчины флиртовали, и готовы были услужить, если это было им не слишком трудно. А она? На репутацию связи на площадке повлиять не могли, в их киношном мире это было приемлемо, на Георга с каждым годом Марине было всё больше и больше наплевать.

Один раз у неё кое-что было с самим Кончаловским. Он на «Мосфильме» снимал «Сибириаду», а Марина работала у него вторым ассистентом. Один раз несколько дней подряд шёл дождь, они выбились из графика, мэтр сидел в номере и каждый день пил. Марина зашла к нему вечером по делу, он налил ей рюмочку, Марина просидела у него долго, он ей рассказывал о своих бабах, о горестях жизни, о том, что всё «хуёво», что всех женщин он не может воспринимать по-человечески, он их видит только через глазок воображаемого объектива, что они для него просто часть натуры. Разве это нормально: он смотрит и видит её в кадре, хорошо она выглядит или плохо, как её надо снять? Вот так? Или лучше так? Вот такой он ужасный человек, несчастлив, что ему делать, и сейчас этот чёртов дождь. Никто его не понимает, всем наплевать, все надоели, а вот Марина… «Ты хорошая баба, я чувствую, а тебя хочу… ты же не уйдёшь… не бросишь меня?» Марина не бросила, мэтр был сильно нетрезв, ничего такого уж особенного из себя не представлял, Марина прекрасно знала, что женщин у него было, как грязи, что она просто ему под руку подвернулась, что ни в её, ни в его жизни этот единственный раз ничего не изменит, да и жизнь-то у них с Кончаловским была разная. Да знала она это всё, конечно, не обольщалась, не строила иллюзий, но… она была с Кончаловским! Это вам не кто-нибудь! Это Кончаловский, а не какой-то там Георг…

С тех пор Марина себя зауважала, её прямо распирало от гордости. Нет, она никому про мэтра прямо не рассказывала, но упоминать его стала в разговоре с друзьями и приятелями как «Андрона». — «Мне Андрон говорил… А Андрон считает… Мы как-то с Андроном…»

А между тем у Марины начался новый роман, причём с человеком, которого она давно знала, но даже и предположить не могла, что он будет её гражданским мужем. Обычным мужем он ей быть не мог, у него уже была жена.

Гарри был бойфрендом дочери Георга, Алэны. Когда Марина только сошлась с Георгом, Алэна была подростком, угловатой, высокой девочкой с прямыми светлыми волосами, типичная скандинавка, но без кобылистого величия мифологической великанши. Алэна жила с матерью в Риге, говорила по-русски с тягучим, стильным акцентом и довольно часто приезжала к отцу в Москву. Марина готова была сделать для девчонки всё что угодно. И на съёмки она её брала, и врачей для неё искала, магазины, детские ёлки, дефицитные билеты, путёвки в дома отдыха. У них установились доверительные, но хрупкие отношения. Алэна хотела быть Марине подружкой, а не дочкой. Про настоящую её маму они старались не говорить. И вот, Алэна стала взрослой, поступила в медицинский институт в Риге и каким-то образом познакомилась в Москве с Гарри, кажется, на какой-то премьере в Доме кино. Марина любовалась их парой совершенно бескорыстно, она вообще не была слишком завистливым человеком. Он, стройный, черноволосый, один из первых начавший в Москве заниматься карате, в дымчатых очках, намного старше своей девушки. Гарри просто прекрасно смотрелся на фоне молоденькой прибалтки модельной внешности, с почти белыми волосами до плеч, длинными ногами и прозрачными серыми глазами. Марине даже показалось, что они любили друг друга. Она вообще верила тогда в любовь, хотя считала, что лично ей пока не везёт. Впрочем, своего Георга она в своё время любила, так ей казалось.