Шептались, между прочим, по-английски. По-английски я их и спросила:

- Кто вы, черт возьми, такие и за каким дьяволом попали в трюм?

Старший сверкнул глазами изумленно, но оставался невозмутим... как настоящий англичанин.

- Мэм, с вашего позволения, я Джонатан Мэшем, а это мой племянник Александр Мэшем, и корабль этот со всем имуществом неделю назад принадлежал нам.

- На вас напали в море.

- Вы очень проницательны, мисс...

- Кассандра, миссис Кассандра Лопес, к вашим услугам, - я даже удивилась, до чего легко вспомнила язык, на котором не говорила много лет, и манеры, с которыми на нем говорить полагалось. - Прошу прощения за состояние моего туалета (матросы хихикали в кулаки): я лишилась одежды в ходе схватки. Я приведу костюм в порядок, как только вы освободите место для этих негодяев.

Испанцев водворили в трюм - двенадцать сдавшихся и всех оставшихся живыми после схватки на палубе. Пипо сбегал и принес мне какую-то тряпку из тех, что валялись на палубе после танца с раздеванием, и я наспех обмоталась ею.

Мэшем-старший спросил:

- А позвольте, узнать, миссис Лопес, вы являетесь главой этого... гм... отряда?

Продолжая закручивать тюрбан на голове, позвала куманька:

- Каники, им до тебя какое-то дело!

Каники с двумя-тремя парнями успел проскочить по всем палубам, проверяя, не остался ли где-то кто-то. Никого не обнаружили, кроме стюарда Даниэля, который, совершив героический подвиг и открыв люк, поспешил испариться и сидел в дровянике при камбузе.

- Каники, они хотят с тобой поговорить. Они говорят, что это их корабль.

- Наверно, так оно и было. Оставим разговоры на потом. Если они не дураки, пусть поймут: отсюда надо удирать, и поживее. Скажи, чтоб становились по местам и готовились сниматься с якоря. Стрельба слышна далеко, а палили много. Чем дальше отсюда мы будем через час, тем лучше.

Ночь застала нас вне видимости кубинских берегов.

Отплыть удалось не так быстро, как хотелось бы. У нас оказалось несколько раненых. Пепе непонятно как вывихнул руку. Гриманеса лежала плашмя, кусая побледневшие губы. Все-таки она была заморыш, и не с ее здоровьем было выдерживать то, что выпало в тот день. Вот Долорес, той все оказалось нипочем: встряхнулась и пошла. Было еще несколько ножевых и пулевых ранений, но все не смертельных. Хуже всего пришлось Данде: ему прострелили грудь навылет. Развеселый ибо, схожий цветом с заветренной доской, лежал на подвесной койке в кубрике и дышал, похрипывая, а на губах пузырилась пена. Среди англичан уцелел один, что-то понимавший в медицине. Он положил тугую повязку, но с сомнением покачал головой: пробито легкое, вряд ли выживет.

Стали сортировать испанцев, лежавших на палубе - кто жив, кто нет - и тут-то я хватилась Серого. Его не было видно нигде. Кто-то вспомнил, что он никуда не уходил с барки. Кинулись обшаривать эту барку, привязанную за кормой, и нашли: истекающего кровью, со страшной ножевой раной, но живого. Из пасти сочилась кровь. Английский лекарь отказался его перевязать:

-Заниматься собакой, когда страдают люди?

Пипо направил на лекаря пистолет:

- Если ты не поможешь моему брату, я продырявлю тебя самого.

Англичанин не понял ни слова, но суть была ясна и так. Посмотрел на меня - но я не выпускала из рук своей Змейки.

- Прошу вас, сэр: нам лучше знать, кто в этих краях человек, а кто собака.

Глаза у лекаря стали дикие и круглые. Он положил повязку, - большего он не мог. Колотая рана была маленькая и глубокая, нанесенная кинжалом сзади, - судя по направлению удара. Видно, его достал один испанец, когда он атаковал второго. Один на один этот удар Серый не пропустил бы: он был боец не хуже нас.

Потом занялись испанцами - живыми и мертвыми. Мертвы были все восемь, в ком сидели стрелы. Право, лучше Идаха я не видала лучника. Двое были убиты пулями, один ранен в живот и умирал. Еще нескольким мачете раскроило головы. Внезапность - великая сила, она не дала нашим противникам воспользоваться преимуществом огнестрельного оружия. Потому-то так много лежало на палубе мертвых тел, потому-то почти не было потерь у нас, не считая двоих тяжелораненых.

Живых испанцев перевязали и спустили в трюм, убитых сложили у борта. Каники сказал, что их надо похоронить в море. Каники распоряжался на палубе, как настоящий боцман, и гонял нерасторопную, неумелую нашу команду не хуже, чем боцман англичан, лысый и низкорослый мужичонка по имени Джаспер своих матросов. Удивительно, но куманек и Джаспер понимали друг друга без меня. Они тарахтели на каком-то своем наречии - грот-топ-фор-бом-тарарам-то-непонятно-что, разбери поди, и ругали отборными словами свои команды: Филомено - сердясь на бестолковость, а лысый - по привычке. Среди англичан половина была раненых.

Мы направились в открытое море. Можно было, конечно скрыться в лабиринте островков Кайос-бланкос-дель-сюр, а ночью высадиться у мангрового побережья Сапаты. Это предложил Пепе, но Каники покачал головой: нет, нельзя, точнее, можно, но в этих местах от залива Кочинос до острова Пинос тянется цепочка островов, окруженных рифами. Он, Каники, не знает этих мест. Днем выйти из-за Кабо-Пальмийяс еще можно - рифы распознаются по бурунам. А ночью крутиться в этих опасных водах он не намерен:

- Это вам не суша, негры. Я за три года видал чертей, знаю, что такое соленая вода, - слушайте меня и молчите. - И - ко мне: - Надо бы спросить англичан, есть ли у них лоции этих мест.

Лоции были, но только половина островов и рифов на них оказались не обозначенными. В каюте, где пол был залит кровью, на столе развернули карту, и Филомено незажженным кончиком сигары указывал старшему Мэшему, где обозначать опасные места.

И вот "Леди Эмили", ловя парусами послеполуденный бриз, пошла петлять вокруг уймы островков, а потом повернула на юго-запад, в обход большой рифовой гряды, а когда ее обогнули - уже смеркалось. Впереди было открытое море, сзади - облака на горизонте, на том месте, где остался лежать остров, длинный и узкий, словно огромная ящерица, плывущая в море.

Барка тащилась следом на буксире, шлепая с волны на волну. Но только она не сидела так низко в воде, и ее не заливало.

Кони стояли в трюме, и им там не нравилось. Не было корма, а старый Дурень, похоже, страдал морской болезнью.

Провизии на корабле имелось много, но до вина Каники не дал никому дотронуться.

- Один раз я вам уступил, чертовы негры - и зря. Не упились бы вы как сукины дети - мы бы ставили сейчас безопасный лагерь на Сапате. А чем закончится заваруха, в которую мы попали - хотел бы я знать! Короче: увижу кого-нибудь пьяным - скину за борт немедленно.

Чем кончится заваруха - это был вопрос! Днем разбираться было некогда. Вечером Филомено велел Даниэлю накрыть ужин в кают-компании на нас и англичан, с целью выяснить, не спеша, все, что было интересно.

Белая скатерть, свечи, столовые приборы. Неудобные стулья, привинченные к полу; на спинках висят мачете в ножнах. Англичане без оружия, в новых рубашках и сюртуках, поглядывают на своих странных сотрапезников. Но хочешь, не хочешь, - приходилось иметь с нами дело. Даниэль подал суп.

Старший Мэшем начал первый.

- Итак, друзья, вряд ли я ошибусь, если скажу, что вы не принадлежите к законопослушной публике.

Я вела переговоры сама, отвлекаясь для того, чтобы перевести суть дела остальным.

Скрывать, что мы беглые, не было смысла.

- Поверьте, это обстоятельство нас огорчает не меньше, чем вас. Но уверяю, сэр, что от альгвасила вы помощи бы дождались не скоро. В моей жизни это не первый бой с кубинскими пиратами, и я точно знаю, что местные власти имеют долю в их добыче. Я знаю эту публику - в трюме сидит один старый приятель, которому я когда-то выбила глаз... Представляю, как они взяли ваш корабль - наверно, потрепанным после бури? Нет? Неважно. Дали предупредительный выстрел, приказали остановиться. Вы сопротивлялись, и судно взяли на абордаж. Большая часть ваших людей перебита. Так?


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: