— Нет, не боюсь.
Предложение Виктора показалось заманчивым. Идти самому с картой и компасом было заветным желанием Гриши. Не велика беда, что в верховьях пустынного дикого ручья немного жутковато. Особенно пугают густые заросли кустов и темных елей у русла ключа.
— Только на таборе никому ни слова, — предупредил Виктор.
Гриша согласно кивнул головой.
Вот это настоящее дело! И хотя подниматься вверх по ручью можно без карты (куда же собьешься, если с обеих сторон крутые склоны), Гриша все же через каждые сто метров доставал планшет, компас и ориентировался, стараясь отыскать на местности все, что на карте изображено изгибами горизонталей.
Позднее у Виктора часто стало появляться желание «поработать» над дневником, и Гриша привык ходить один. Под вечер он возвращался к своему начальнику и нередко заставал того сладко похрапывающим около небольшого костра.
Золота в шлихах не попадалось. Гриша уже начинал думать, что ничего нового о рудаковской жиле они так никогда и не узнают и все таинственное и необъяснимое, связанное с Большой тропой, останется навсегда тайной.
День сюрпризов
Каждый день (если удавалось возвратиться в лагерь засветло) Валентина Гавриловна или Павел Осипович смотрели шлихи под лупой. Ни одной золотинки! А в маршрутах никаких признаков золоторудного кварца. Нет утешительных вестей и из второго отряда. Вначале сезона неудачи огорчали мало: оставалась надежда — все еще впереди. Теперь же с каждым днем геологи все больше мрачнели. Помимо основной работы — составления карты — нужно дать и окончательное заключение: следует ли продолжать поиски золота в бассейне реки Каменной. Результаты работ говорили: не следует, но делать отрицательный прогноз не хотелось.
За последнюю неделю неузнаваемо изменилась тайга: поблекла зелень, на склонах вспыхнули пятна желтизны и багрянца. А вчера ночью упал первый снег. Правда, он растаял утром, еще до завтрака; и все же, несмотря даже на сильную жару в середине дня, чувствовалось; приближается осень.
Сегодня маршрут выдался особенно трудный. По водоразделу, похожему издали на гребень с поломанными зубьями, пройти не удалось. Братов спустился ниже и карабкался по самому крутику. Если смотреть на склон издали, особенно в ясную погоду, он похож на отвесную скалу с выступами в виде пиков и башен. В горах теряется ощущение глубинности; в поле зрения попадают предметы, удаленные на такое расстояние, какое в равнинной или холмистой местности находилось бы далеко за чертой горизонта. Наблюдателю хребет кажется плоским. II нужно на опыте убедиться в ошибочности своих представлений, чтобы научиться правильно видеть горы.
Братов знал все многообразие гор, побывал в самых глухих уголках и видел их с вершин, со склонов, со дна долин и ущелий. В хребтах есть такие места, куда и охотники не заглядывают. Кто и зачем станет забираться хотя бы вот сюда, на склон, карабкаться несколько часов подряд только затем, чтобы достичь голых каменистых скал. Под ногами геолога открывалась картина, какую можно наблюдать разве только еще с борта самолета. Видна вся долина от устья речки до ее истока, замкнутого полукругом скал. Широкое плоское дно ледниковой долины разделено надвое узкой, почти прямой, трепетно подвижной ленточкой водотока. В верховьях реки со скалистого уступа-ступени свисает серебристая на солнце нить водопада. Шум его не долетает до слуха. На бортах долины, чуть выше подножия, пролегла извилистая и ломаная линия верхней границы леса.
На крутом противоположном склоне долины на фоне ослепительно сверкающего снега Братов заметил несколько темных точек. Павел Осипович долго приглядывался и все не мог понять, неподвижны они или перемещаются. В первом случае это могут быть выступающие из-под снега глыбы, во втором — изюбры. Только через минуту Братов разглядел, что темные точки передвигаются по снежному полю. В жару животные, спасаясь от мошки, уходят на снег в горы, где прохладный ветерок отгоняет назойливых насекомых. Изюбры чутки и пугливы, и геологам редко удается видеть их вблизи — звонкие удары молотка издали пугают зверей. Сейчас разглядеть животных можно было бы лишь в бинокль, но Братов не носил его с собою.
Геолог перевел взгляд вниз. Перед устьем речка врезается в дно долины, пропилив в массиве горных пород узкую и глубокую щель — каньон. Вода, зажатая с боков, падает с уступа на уступ, многопудовой тяжестью бьет в каменные стенки и дно, упрямо прорывая себе самый короткий путь в долину реки Каменной. Дно каньона — настоящая утроба гор: там всегда сыро, мрачно и даже в средине июля сохраняются толстые глыбы голубовато-зеленого и прозрачно-синего льда. В ущелье неистовый рев потока глушит все другие звуки. Но наверх, где стоит Братов, этот шум едва долетает отголоском однотонной унылой песни.
Зима никогда не покидает горы совсем — она рваными клочьями снега остается в тенистых расщелинах, на макушках хребтов, на дне глубоких ущелий. Снег на склонах за лето уплотняется и твердеет, идти по нему опасно: стоит поскользнуться, как покатишься вниз, и понадобится лишь несколько секунд, чтобы вылететь на глыбовую россыпь у подножия горы. Пересекая снеговой намет, Братов осторожно продвигался. «Среди камней нелегко будет искать труп», — не всерьез подумал он, глянув вниз на убегающее из-под ног снежное полотно. И вдруг он приметил торчащий из-под снега острый угол глыбы. Внимание геолога привлекли белые жилки на темном фоне камня. Вдавив ступни ног глубже в снег, он начал потихоньку отбивать молотком кромку глыбы. Острые осколки камня скатывались вниз, не задерживаясь на снегу.
Внезапно послышался далекий лай собаки, который сразу же сменился жалобным визгом. Братов резко обернулся — ноги выскользнули из углублений, он упал на спину и стремительно покатился вниз, инстинктивно стиснув в ладони ручку молотка. Скольжение немного затормаживал рюкзак за плечами, образцы пород, уложенные в него, под тяжестью тела вдавились в снег, прочерчивая неглубокие борозды. Несколькими сильными и резкими движениями перевернулся через спину и выбросился на край снежного полотна — коленом ударился о выступ обнажения и врезался в гущу цепкого колючего кустарника. В результате удачного маневра Братов отделался царапинами на руках и лице, ссадинами да разодранными вдоль гач брюками. Некоторое время он сидел оглушенный, все еще переживая неудачу, браня себя за неловкость и радуясь благополучному исходу. Ощупал кровоточащую царапину на левой ноге, поморщился от боли, но, вспомнив выдуманную кем-то поговорку: «геолог не собака — на нем быстро заживает», — повеселел. Выскреб комочки снега из ботинок, сам себе сказал вслух:
— Все хорошо, что хорошо кончается, — и собрался идти дальше. Возвращаться наверх, к глыбе сланца, не имело смысла, да и времени уже оставалось, чтобы только-только успеть засветло прийти в лагерь. Но тут ему снова померещился посторонний звук. На этот раз скрип дверных петель. Братов оглянулся, будто ожидал увидеть неподалеку избушку со скрипучей дверью, но вокруг одни голые камни да тощий кустарник, и только глубоко внизу темнеют заросли кедрача. В горах нередко бывает, когда утомленное тишиной ухо вдруг различает знакомые, но чуждые месту звуки: крик петуха, лязг металла или далекий гудок автомобиля.
Павел Осипович пошел склоном, постепенно спускаясь вниз. Примерно через час, уже на ровном месте, он остановился под огромным кедром. Мохнатые лапы ветвей под тяжестью шишек свисали почти к самой земле. Маршрутчики имели обыкновение приносить в лагерь рюкзаки, набитые пахучими смолистыми шишками, шишки пекли в горячей золе, вытапливая смолу, и щелкали орешки, разбрасывая возле костра коричневатую шелуху. Братов, не влезая на дерево, насшибал шишек молотком и ползал по сухой хвойной подстилке, собирая их в рюкзак. Под руку попался торчащий из земли сучок. Геолог выдернул его, намереваясь швырнуть в сторону. Сучок оказался прямым и поразительно тяжелым. Очистив находку от прилипшей хвои, Братов с изумлением увидел у себя в руках не палку, а заржавленный ствол винтовки.