Хэзелтайн со стуком опустил свой бокал на подлокотник кресла.

— Вранье! — закричал он. На лице у него проступили красные пятна. — Послушай, я же твой сын. Клянусь тебе...

— Не имеет значения. И не переводи добрую выпивку. Если бы я высадился на Деннице так, как собирался, цена этому скотчу была бы... Как они тебя завербовали? Я имею в виду — мерсейцы. Промывания мозгов быть не может. Я слишком хорошо знаю симптомы. Шантаж? Неправдоподобно. Ты умный парень и не позволил бы им подтолкнуть себя к совершению той первой ошибки — ты храбрый парень, смеющийся над угрозами. Но однажды, когда ты по обязанности вошел с ними в контакт...

Хэзелтайн прервал его:

— Я этого не делал! Как мне доказать, что я не делал этого, отец?

— Просто, — ответил Флэндри. — Ты, конечно, получил обычную иммунизацию от наркотиков. Но мы можем подвергнуть тебя гипнозондированию.

Хэзелтайн отпрянул назад. Его стакан покатился по полу.

— У имперского подразделения имеются аппаратура и специалисты, как тебе известно, — продолжал Флэндри. — Я обратился к ним, так что они могут заняться тобой завтра с утра. Все, что касается личных дел, останется в тайне.

Хэзелтайн поднял дрожащую руку:

— Ты не знаешь... я... мне сделали глубокое кодирование...

— Терране?

— Да, конечно, конечно же. Мне нельзя... нельзя сделать гипнозондирование, не уничтожив... не уничтожив разум.

Флэндри снова вздохнул:

— Тогда пойдем дальше. Мы не делаем глубокого кодирования своим агентам, которое не позволяет им делиться информацией со своими же людьми, за исключением тех, кто имеет отношение к некоторым суперсекретам. Ведь зондирование может выявить полезную информацию, забытую на сознательном уровне. Если ты честен, сын, не бойся. Самое легкое исследование оправдает тебя, а дальше медики не пойдут.

— Но... но...

Внезапно Хэзелтайн упал перед Флэндри на колени. Слова полились из него потоком:

— Ну да, да, я работал на Мерсейю. Не потому, что меня купили, нет, ничего подобного, я думал, что будущее за ними, должно принадлежать им, а не этому ходячему трупу Империи... Ангелы милосердные, да разве ты не видишь, что их путь — это надежда и для человечества тоже?..

Флэндри выпустил клуб дыма, чтобы перебить запах страха.

— Я буду, буду сотрудничать. Я ведь не злодей, отец. Да, у меня были приказы насчет тебя, но я ненавидел то, что делал, а Айхарайх сомневался в том, что тебя на самом деле убьют, и я знал, что предполагалось — эту девушку купит кто-то другой, а потом я скажу тебе о ней, но, когда мы прибыли вовремя, я не мог заставить себя подождать... — Он обнял колени Флэндри. — Отец, ради моей матери, оставь мне разум!

Флэндри высвободился из его хватки, встал, отошел на пару метров и ответил:

— Прости. Я не могу доверять тому, что ты не скрываешь нечто, что может привести к убийству или обращению в рабство еще многих молоденьких девушек. — Несколько секунд он смотрел на скорчившуюся на полу фигуру. — Я принял стимулятор и сильное успокоительное. Сейчас я машина. Я понятия не имею, как это отзовется потом, — сейчас это для меня абстракция. Тем не менее... у тебя есть время до утра, сын. Чего бы тебе хотелось, пока ждешь? Я сделаю все возможное.

Хэзелтайн поднялся на ноги.

— Ты хладнокровный дьявол, но сначала я убью тебя! А потом и себя!

Он ударил. Ярость, удваивавшая его силы, не была безумием — это был удар мастера каратэ, способного проломить грудную клетку и вырвать сердце.

Флэндри увернулся и сделал ответный выпад. Острая как бритва кромка портсигара прочертила на правой щеке молодого человека красную полосу. Хэзелтайн пошел в новую атаку. Флэндри отступил. Хэзелтайн оттеснил его в угол. И тут подействовал наркотик на лезвии. Юноша пошатнулся, взмахнул руками и осел на пол.

Флэндри отыскал свой интерком.

– Заберите арестованного, — сказал он.

Начинался безветренный холодный день. Солнце вставало в радужном кольце и играло в ледяных нагромождениях по берегам озера Стоян. Зоркаград был тих, как будто вымер. Время от времени над ним проносился раскат грома — это садились и взлетали космические корабли. Они вспыхивали в небе, как метеоры. Иногда слышался свист аэромобилей, громыхали бронемашины, грохотали сапоги по мостовой. Ближе к полудню один такой корабль доставил на родную планету Бодина Миятовича.

Он предпочел бы вернуться без объявления. Слишком много работы ждало его, чтобы отвлекаться на церемонии, — его и Доминика Флэндри. Но радио и телевидение уже разнесли новости, а это было все равно что объявить о Празднике Солнцестояния. Народ высыпал из домов, заполнил улицы, люди палили в воздух, танцевали, плакали, пели, обнимались с незнакомцами, и во всех церквах звонили в колокола.

С балкона Замка были видны зажженные в городе огни, костры на площадях, доносился гул и шум. Дыхание клубилось паром и оседало инеем на бороду господаря.

— Это не может продолжаться, — пробормотал он и вернулся в свой кабинет.

Когда за ним закрылась балконная дверь, наступила тишина, нарушаемая только приглушенными теперь звуками колокольного звона. В комнате было холодно. Поникший в кресле Флэндри, казалось, не замечал этого.

Миятович внимательно посмотрел на терранина.

— И вы тоже не можете так продолжать, — сказал он. — Если вы не прекратите травить себя лекарствами и позволите вашим нервам и железам функционировать нормально, они заставят вас остановиться.

Флэндри кивнул:

— Скоро прекращу. — Его глубоко запавшие глаза смотрели на экран связи.

Рослый человек с седеющими светлыми волосами повесил свой плащ.

— Признаюсь, я не смог бы сделать то, что было сделано сегодня, и за неделю, а может, не управился бы никогда, если бы не вы, — сказал он. — Вы знаете верные слова и нужные каналы, у вас есть идеи. Но теперь мы в основном закончили. С остальным я могу управиться.

Он встал за спиной Флэндри и положил руки ему на плечи:

— Я сам предпочел бы спрятаться от факта ее смерти. Впрочем, мне легче. Я думал, что утратил ее в бесчестье и страхе, а узнал, что она ушла с честью. И если вы с ней... послушайте, Доминик. Я улучил минуту позвонить жене. Она сейчас в нашем доме, — не в городском, а в сельском, там тишина, леса и исцеление. Мы приглашаем вас туда. — Он помолчал. — Вы очень сдержанный человек, не так ли? Ну так никто не помешает там вашему горю.

— Я не прячусь, — ровно ответил Флэндри. — Я жду. В скором времени я должен получить послание. После этого я последую вашему совету.

— Какое послание?

— Результаты допроса одного агента Мер... Ройдхуната, которого мы взяли в плен. У меня есть причины полагать, что он владеет некоей очень важной информацией.

— Да? — Миятович оживился. Он опустился в кресло напротив Флэндри. Под его весом оно скрипнуло.

— Я смогу оценить ее лучше, чем кто-либо другой, — продолжал терранин. — Сколько еще да Коста намерен держать свой корабль здесь «на случай, если нам понадобится его помощь»?.. О, пять стандартных дней, я вспомнил. Отлично, столько мне и будет нужно оставаться в вашем доме. Сейчас я ничего не чувствую, а потом... Возьму с собой распечатку, чтобы заняться ею, когда смогу. Ваша работа, однако, должна заключаться в том, чтобы не дать спустить дело на тормозах. Да это, наверное, и невозможно. Кроме того, Империи нужна каждая кроха информации, которую мы можем добыть от вражеских агентов, которых захватили. С другой стороны, не давайте команде да Косты пронюхать об особом значении результатов именно этого зондирования.

Господарь полез за трубкой и кисетом.

— Почему?

— Я не могу сказать точно, что мы узнаем, но у меня есть логически обоснованные подозрения... Вы уверены, что сможете держать денницианский флот в бездействии еще пару недель?

— Да. — Миятович был терпелив. — Возможно, вы не вполне учитываете психологию, Доминик. Да Коста хочет удостовериться в том, что мы не восстанем. Тот факт, что мы не разошлись по домам немедленно, заставляет его коситься в нашу сторону. У него нет сил, чтобы помешать нам поступить так, как нам заблагорассудится. Но он думает, что его присутствие удержит нас от восстания. Ну да ладно, через пять терранских дней его разведслужба выяснит, что гоняется за призраком; тогда он примет мои объяснения насчет того, что флот находится в готовности на случай нападения Мерсейи. Он сочтет нас параноиками, но вернется на базу с чистой совестью.