Разумеется, без основания Александрий было бы невозможно создать там Мусейон, но то, что изучалось и преподавалось в Мусейоне, по-прежнему оставалось греческой наукой, и также, если приводить пример из литературы, нельзя подвергать сомнению чисто греческий характер комедий Менандра, хотя они были созданы лишь после завоевания Александром Востока, а не до того. Аналогично обстояло дело и в других областях искусства: в архитектуре созданный зодчим Пифием во времена Александра храм в Приене стал образцом и обусловил новый расцвет ионического стиля, который не имел ничего общего с деяниями Александра и Востоком; то же относится и к другим памятникам архитектуры дорического и коринфского ордена, если не считать некоторых деталей типа египетских колонн в виде пальмы в качестве внутренних опор. В живописи положение было таким же, можно вспомнить знаменитую мозаику Александра в Помпее, которая лишь тематически связана с завоеванием Востока. То же относится и к скульптуре. Скульптуры носят либо патетический, либо прелестно-грациозный характер, напоминающий рококо, в них нет и следа восточного влияния, прежде всего в наиболее выдающихся произведениях Скопаса, Праксителя и Лисиппа. Первых двух скульпторов обычно относят еще к позднеклассическому периоду, в то время как Лисипп, составивший себе имя как портретист Александра, относится скорее к раннеэллинистическому, что создает трудности для исследователей, считающих год смерти Александра решающим рубежом также и в области искусства и, к примеру, увязывающих вопрос, был ли сидонский саркофаг Александра еще позднеклассическим или уже эллинистическим, был ли он создан до или после смерти Александра. То есть начало эллинизма в культурном плане после смерти Александра, или, как считают некоторые, уже в 334 году до н. э., в начале анабасиса Александра, или, по другому мнению, уже в 360 году до н. э.? Спор о словах!

Что касается «нижней» границы эллинизма, чтобы уже покончить с этим вопросом, в новейших исследованиях царит относительное единодушие, поскольку 30 год до н. э., когда последнее из великих эллинистических государств, царство Птолемеев, прекратило свое существование, считается одновременно и рубежом эпох в культурном плане. Итак, рубежом в политической истории, несомненно, считается 30 год до н. э., хотя царство Птолемеев уже задолго до того впало в зависимость от Рима. Однако что означает установление «нижней» границы эллинизма как замкнутого отрезка в истории греческой культуры с четким началом и концом? Обратимся, например, к греческим художникам, которые в середине и второй половине I века до н. э. создали свой собственный стиль, примером чему могут служить «Девушка из Эсквилина» и «Мальчик, вынимающий занозу» в Музее Капитолия. Было бы полным произволом использовать в этой связи указанную дату политической истории, то есть считать искусство Праксителя и его ученика Стефана, которых следует назвать в первую очередь, до 30 года до н. э. эллинистическим, а для последующего времени подбирать другое название. В принципе, ничто не помешало бы в культурно-историческом аспекте считать великих греческих ученых Сораноса, Птолемея, Галена эллинистическими, а не, как обычно принято, просто относить их к периоду императоров. Они принадлежат к течению, которое не нарушалось ни в 30 году до н. э., ни когда-либо еще.

Еще раз вернемся к Дройзену. Введенное им понятие «эллинистический», как известно, основано на недоразумении: упоминаемые в истории апостолов «эллинисты» были евреями, которые, очевидно, в основном жили за пределами Палестины и там переняли греческий язык и греческие обычаи, но при этом не отрицали и не отказывались от своего еврейства — достаточно вспомнить Филона Александрийского и Павла из Тарса. Эллинисты в этом смысле существовали, разумеется, среди давно осевшего нееврейского населения в многочисленных греческих городах, основанных Селевкидами на территории современной Сирии. Однако характерно, что среди них нет людей, которые бы принадлежали к этим слоям и внесли бы творческий вклад в греческую культуру. В этой связи никак не хочется называть Посидония, уроженца Апамеи на Оронте. Один из величайших представителей эллинистической культуры и по образованию, и по крови был греком.

Впрочем, вышесказанное не исключает возможности того, что в области художественного творчества на некоторых окраинах эллинистической культуры произошло явное смешение греческих и негреческих элементов.

Прежде всего здесь следует назвать Египет, независимо от того, что исконно египетское художественное творчество продолжалось еще столетия (с такими значительными произведениями, как, например, так называемая Зеленая голова в Берлине) и закончилось лишь с возникновением греко-коптского искусства в III веке н. э.; в эллинистический период и эпоху цезарей в Нижнем и Среднем Египте появились художники, творившие в греко-египетской манере. Вторая область смешанного искусства находится на территории сегодняшнего Восточного Афганистана и Северного Пакистана. Имеется в виду так называемое искусство Гандхары, в котором смешались индийско-буддийские и греческие элементы. Впрочем, искусство Гандхары, по-видимому, достигло расцвета лишь в нашу эру. Его значение переоценивается теми учеными, которые пытались доказать, что юго- и восточноазиатское художественное творчество является наследием Греции, мостом к которому служит искусство Гандхары. Некоторые при этом заходят настолько далеко, что, будучи, так сказать, бескомпромиссными «диффузионистами», утверждают, что восточные культурные народы пришли к основным принципам изобразительного творчества исключительно благодаря воздействию греческого искусства — предположение неверное хотя бы потому, что эти принципы и в Индии, и в Восточной Азии использовались уже во времена, когда еще не существовало искусства Гандхары в качестве связующего звена между Востоком и Западом.

Ключевое слово «наследие»: уже с чисто методической точки зрения кажутся неправомерными утверждения типа «без Александра не было бы христианского Запада», что означает на практике рассмотрение всей дальнейшей истории как наследия деяний Александра. Но согласиться с подобными утверждениями, действительно бытующими в современной литературе, — значит оказаться вне сферы того, что можно подтвердить или опровергнуть, то есть там, где мы, разбирая «историко-теологическую конструкцию» Дройзена, были в начале данного раздела.

Когда летом 323 года до н. э. весть о смерти Александра достигла Эллады, один афинский политик подверг ее истинность сомнению, сказав, что тогда весь мир был бы полон трупного запаха — ужасная картина, которая вместе с тем очень впечатляюще показывает, насколько великим и могучим Александр казался даже его врагам. И мы без колебаний относим Александра к величайшим личностям в истории, хотя и с той точки зрения, что один человек благодаря исключительной энергии в сочетании с демонической силой своей личности и блестящему творческому началу сумел навязать всему миру закон своей воли и добиться успехов, которые не были суждены ни одному деятелю античности за столь короткое время.

Нам известен другой тип великих исторических личностей, которые благодаря своим дарованиям утвердили новые концепции в области духа, нравственности, права и искусства и тем самым ускорили культурное развитие. И сегодня мы склонны отдавать им предпочтение перед теми, кто пробил себе дорогу в историю мечом, поскольку целей, к которым они стремились в силу своей натуры, можно было добиться только мечом. Прогрессу же в области культуры они служили лишь постольку, поскольку поощряли искусства и науки, а создаваемые ими новые политические условия больше благоприятствовали культурному развитию народов. С этой точки зрения, философы, первыми в эллинистический период высказавшие мнение, что любая наступательная война предосудительна, могут претендовать на достойное место среди великих исторических личностей. Но как бы то ни было, пока мы интересуемся прошлым, образ молодого македонянина, который своими деяниями придал Востоку новые черты, будет нас привлекать, и этот могучий человек, безусловно, и в будущем будет носить титул «Великий», присвоенный ему еще древними.