Вскоре Филипп II воспользовался этим правом, предложив синедриону начать общую войну, чтобы отомстить персидскому царю за те обиды, которые некогда Ксеркс причинил эллинам, и в особенности эллинским святилищам. Грекам было очевидно, что это кощунство служило для македонянина лишь предлогом для войны против Персии, цель была совершенно иной. Сам Филипп иногда давал понять, что его занимали гигантские планы, совершенно не укладывающиеся в официальную мотивировку: он хотел дойти до центра Персидского царства и, если бы удалось, свергнуть персидского царя с трона и таким образом добавить к уже завоеванному господство над восточным миром.

Великая империя Ахеменидов не в последнюю очередь именно из-за своей колоссальной протяженности с запада Малой Азии до стран нынешнего Туркестана и Пакистана была весьма неустойчивым образованием. Время от времени ее сотрясали тяжелые внутренние и внешние кризисы, из которых правящие цари выходили в основном лишь с помощью греческих наемников, взятых ими на службу. Такое положение вещей уже на рубеже 5–4 веков до н. э. наводило некоторых деятелей греческого и западномалоазийского мира на мысль вторгнуться во главе греческих войск в центральные районы империи и вызвать здесь великого царя на бой за корону и господство над Азией. Младший Кир, сам принадлежавший к царскому роду Ахеменидов, положил этому начало: под Кунаксой он победил Артаксеркса Мемнона, но сам пал в бою. Аналогичные планы спартанского царя Агесилая и фессалийского тирана Ясона также не осуществились. Теперь Филипп всерьез занялся проектом большой войны с персами, после того как он захватил гегемонию над Элладой; но и ему судьба не позволила осуществить свой план. Хотя «синедрион эллинов» проявил уступчивость и принял решение о «панэллинской войне в отмщение», настроения в Греции ей не благоприятствовали. Однако еще до окончания военных приготовлений летом 336 года до н. э. 47-летний царь пал от руки убийцы. Вместе с македонским царством и империей, которая, кроме Греции, включала большую часть стран Балканского полуострова, Филипп II оставил, как свое политическое завещание, проект войны с персами сыну и наследнику Александру, которому еще не минуло 20 лет и который, в соответствии с древним правом и обычаем, был торжественно провозглашен царем на собрании македонского войска.

Александр был македонцем лишь по отцу, его мать была родом из Эпира. Предание рисует нам его мать Олимпиаду полуварваркой, распущенной и исполненной диких страстей женщиной, но в то же время высокоодаренной. Демонические черты ее характера были причиной большого влияния не только на окружение, но даже на ее врагов. Кое-что в характере Александра вполне можно отнести к материнской наследственности, однако это не должно заставлять проводить между Александром и его отцом слишком резкое различие с точки зрения их натуры и целей. Филипп ни в коей мере не был трезвым политиком реальности, как показывает его проект войны с персами, который хотя и не был фантастическим с точки зрения его осуществления, но отвечал не интересам македонского народа и государства, а скорее личным амбициям этого честолюбивого человека, озабоченного в основном приумножением своей мощи и владычества.

Родившийся в 356 году до н. э. Александр уже в детстве показывал, что чувствует свое высокое призвание и чрезвычайно устремлен к славным деяниям. Предание рассказывает, что когда приходили вести о новых победах отца, он с мрачной миной говорил своим товарищам по играм, что на его и их долю не останется больше великих и славных дел, потому как отец уже все переделал. По достижении сыном 13 лет Филипп отдал его на воспитание величайшему ученому и философу того времени, Аристотелю из Стагиры. Два года Аристотель посвятил этому занятию в уединении македонского местечка Миеза. Без сомнения, ему удалось за это время пробудить у высокоодаренного юноши интерес и любовь к ценностям греческой культуры, и особенно к поэтическому искусству греков, но не следует слишком переоценивать влияния философа на становление личности воспитанника. Не подлежит сомнению, что, например, религиозные представления Александра и его учителя были в корне различны и что в области политики взгляды учителя и ученика не имели ничего общего, Александр шел здесь своим собственным путем.

За периодом обучения в Миезе последовал период военных испытаний. В битве при Херонее восемнадцатилетний Александр, по-видимому, совершенно спонтанно вырвался вперед во главе левого македонского фланга, что не было предусмотрено планом его отца, но тем самым предрешил исход кровавого сражения. Два года спустя он стал царем и вступил на путь, который указали ему его натура и его гений. Началось новое время в истории тогдашнего мира.

Александр был полон решимости осуществить план войны с персами, выработанный его отцом, но вначале было необходимо укрепить положение в Македонии и подавить смуту, которая начала поднимать голову. Дважды он шел походом на Грецию, где после смерти Филиппа многие настроились на благоприятную возможность вернуть утраченную свободу. Полностью разрушив цветущий город Фивы и продемонстрировав свою безжалостность, молодой царь показал греческому миру, что не уступает своему отцу в энергии, властности и военной доблести и что о конце установленного Филиппом владычества нечего и думать. Варварским балканским народам он уже дал почувствовать свою твердую руку. Александр успешно продвинулся до Дуная. Случилось так, что им «овладело страстное желание» (pothos elaben auton) перейти реку и продвинуться в области севернее. Здесь мы впервые сталкиваемся с этим выражением, которое постоянно повторяется в предании и которое, как подтверждают новейшие исследования, употребляли в ближайшем окружении Александра, считая, очевидно, одной из наиболее верных характеристик своего повелителя и друга. Хотя это внезапно появляющееся страстное желание могло относиться к вещам весьма различным, но речь всегда шла, в сущности, об эмоциональном порыве. В решениях, которые принимал Александр, сколь бы значительны они ни были, он так же мало мог отдавать себе отчета, как не прояснила бы этого попытка последующих историков и психологов свести данный порыв к трезвости и рационализму.

Персидский поход, начатый Александром весной 334 года до н. э., как продолжение планов его отца, официально считался эллинами войной возмездия, в которой царь-наследник выступал только как верховный главнокомандующий, военачальник союзных войск. То, что речь шла фактически о предприятии самого Александра, в котором эллины играли роль лишь второстепенную, было понятно каждому современнику уже по одному составу участвующих в походе войск. Из Эллады было всего 8000 человек, их, кроме фессалийской конницы, царь никогда полностью не использовал в последующих великих сражениях, очевидно, не уверенный в их надежности. Главные силы армии в 50 000 человек, включая ранее высланные Филиппом в Малую Азию воинские контингенты, составляли пешие македонские воины-земледельцы и конная знать.

Если войско, которое Александр направил против Персии, по греческим меркам уже считалось весьма значительным, то и по своим боевым качествам оно не уступало ни одному, когда-либо действовавшему в этом пространстве. Создателем и организатором этого выдающегося военного сообщества был отец Александра Филипп, и ему, с этой точки зрения, принадлежит не меньшая заслуга в последующих великих победах его сына, чем королю Фридриху Вильгельму I — в успехах Фридриха Великого.

Особой заслугой Филиппа II следует считать создание македонской фаланги, которая составляла ядро войска Александра и в более позднюю эллинскую эпоху играла большую роль во всех войнах в греческом и восточном мире, пока не была побеждена при Киноскефалии и Пидне более подвижной тактикой римлян. При этом речь идет о боевом построении времен Филиппа и Александра, когда солдаты, в соответствии со старой греческой традицией, стояли шеренгами сначала по восемь, а затем по шестнадцать человек в глубину. Главным оружием фалангистов была сарисса, тяжелое ударное копье. О нем известно, что, по крайней мере во времена Александра, оно было различной длины, в зависимости от того, в каком ряду стоял ее владелец: когда фаланга наступала, солдаты первых пяти рядов наклоняли свои копья так, что остриями нацеливались на противника одной линией. Одно из дошедших до нас античных сообщений уточняет, что сарисса воинов в пятом ряду была длиной 5,5 метра. Находившиеся в трех последних рядах солдаты держали свои копья вертикально и опускали их лишь тогда, когда в ходе сражения возникала необходимость, например, вследствие вражеского прорыва в передних рядах.