Холли крепко зажмурилась, не столько потому, что солнце слепило глаза, сколько из желания удержать готовые пролиться обжигающие слезы. Она не узнавала себя. Где ее обычная сдержанность и самообладание? Чего ей ждать от себя в следующую минуту? Какой очередной глупости?

— Холли, тебе плохо?

Услышав низкий встревоженный голос Роберта, она вся сжалась и открыла глаза.

Роберт подошел незаметно, мягкая трава заглушила звук его шагов, и теперь стоял совсем рядом, озабоченно хмурясь. В руках он держал свернутое одеяло и большую корзину, какие обычно берут с собой, отправляясь на пикник.

— Нет… все прошло, — пробормотала она, с подозрением глядя на корзину.

— Я принес завтрак, — улыбнулся он. — Подумал, что здесь нам будет приятнее и удобнее. В доме пока очень неуютно… Вероятно, мне еще долго придется жить в коттедже. Архитектор предупредил, что сначала следует расчистить завалы, вывезти мусор, на что уйдет добрых полгода, а уж потом приступать к ремонту. Дело осложняется тем, что сейчас довольно трудно найти квалифицированных мастеров, способных выполнить реставрационные работы такого рода.

Он поставил корзину на землю и опустился на корточки, чтобы расстелить одеяло в тени раскидистого дуба, под которым сидела Холли.

— Иди сюда, — продолжал он, похлопав ладонью по одеялу. — Здесь нам будет удобнее, чем на скамейке. Посмотри-ка, что я принес.

В одеяло были завернуты две большие подушки. Роберт энергично взбил их и прислонил к стволу дерева.

— Напрасно беспокоился… — буркнула Холли, глядя, как он открывает корзину. — Мы уже почти закончили. Позавтракать я могла бы и дома.

— Да, но ты не считаешь, что завтрак кажется вкуснее, если его разделить с кем-нибудь? — вкрадчиво спросил он.

— Смотря с кем, — холодно парировала Холли, изо всех сил стараясь держать себя в руках и не поддаваться опасному настроению, которое начинало завладевать ею.

Она уже хотела встать, но Роберт шагнул к ней и так крепко взял за плечи, что она не могла сдвинуться с места.

— Холли, давай заключим перемирие, — тихо предложил он. — Знаю, что обидел тебя, знаю, что вел себя безобразно. Наверно, ты считаешь, что мне нет прощения за то, что я совершил. Мои извинения слишком запоздали, и я боюсь, что ты их не примешь. Но я также знаю, какое у тебя чуткое и любящее сердце. Неужели ты не позволишь мне хотя бы попытаться загладить свою вину?

— Каким образом? — резко спросила Холли. — Попросить у меня совета насчет своего парка и угостить завтраком? Ты считаешь, что этого вполне достаточно?

Уголки его рта дрогнули, словно он подавил невольный смешок, и Холли пронзило острое желание протянуть руку и коснуться его губ, обвести пальцем их контур…

— Ну, не совсем так. И то, и другое больше нужно мне, чем тебе. Я не прошу у тебя прощения. Зачем?

— Тогда чего же ты просишь? — сердито вскинулась она.

Роберт посмотрел на нее долгим пристальным взглядом, словно ища в ее чертах нечто такое, что давно потерял и уже не надеялся найти. Некоторое время оба молчали, потом он медленно произнес:

— Я и сам толком не знаю. Наверно, хочу, чтобы ты дала мне возможность доказать, что я действительно изменился.

— Мы оба изменились, Роберт, — зло бросила Холли. — Я тоже не та, что прежде.

— Да, — согласился он. — Ты совсем другая. — (Она напряглась в его руках.) — Ты больше не девчонка, Холли. Ты стала взрослой женщиной. Так неужели мы не можем забыть прошлое и начать все сначала?

— Не вижу причин начинать все сначала. На это нет никаких оснований… никаких.

— Есть одна причина, — поправил ее Роберт.

Холли вопросительно взглянула на него и поняла, что сейчас он ее поцелует… поняла и не сделала ничего, чтобы остановить Роберта, увернуться или вырваться… просто стояла как зачарованная, ощущая солнечное тепло на приподнятом лице, и дрожала всем телом как в лихорадке.

Его теплые, словно напоенные солнцем ладони коснулись ее лица, загрубевшие кончики пальцев скользнули по щекам, подбородку… Роберт наклонил голову, заслоняя ей свет, и заглянул прямо в глаза.

Раньше он всегда целовал Холли с открытыми глазами и шепотом просил ее смотреть на него. В первый раз она запротестовала, удивленная столь необычной просьбой, и он объяснил, что хочет видеть в ее глазах все, что она чувствует, когда он ее целует… хочет заглянуть в самую глубину ее сердца и души и знать, что она разделяет его желание… его любовь.

Но сейчас Холли не зажмурилась, из чувства самосохранения, боясь, что стоит ей закрыть глаза — и она мгновенно унесется прочь от реальности в мир грез, где царствуют чувства… где нет места рассудку и откуда невозможно вернуться, не испытав при этом боли и тоски… Как уже и случилось однажды…

— Холли… — шепнул он у самых ее губ. — Вот она, эта причина, правда? — И он поцеловал ее — нет, не просто поцеловал, он увлекал ее за собой в бездну, сводил с ума, нежно прижимаясь ртом к ее губам до тех пор, пока они не приоткрылись и не затрепетали, пока голова у нее не закружилась от горячей волны мучительного наслаждения, захлестнувшей все ее существо.

Он бережно взял ее лицо в свои большие ладони, его пальцы нежно ласкали ее кожу, на ощупь находили самые чувствительные точки: ямки за ушами, впадинку на шее под волосами. Холли содрогнулась, застонала, ее губы раскрылись, словно протестуя против этой атаки на ее чувственность. Увы, слишком поздно она поняла, что ее безмолвный протест очень легко принять за страстный призыв усилить сладкую тяжесть его губ. Его язык мгновенно проник в глубь ее рта, тела соприкоснулись еще теснее.

Из груди Холли вырвался тихий стон боли и сопротивления, окрашенный в то же время жгучим желанием. Роберт обнял ее за талию, привлек к себе, и она подалась вперед, не отстранилась, прильнула к нему, как гибкая лиана. Она точно таяла под его ласками. Они стояли, крепко прижавшись друг к другу, — так близко, что Холли слышала, как бьются в унисон два сердца.

— Холли… Холли…

Роберт действительно прошептал ее имя или его принес легкий ветерок, шелестевший в высокой траве? Холли все глубже погружалась в нирвану блаженства, ощущение реальности постепенно ускользало. Еще немного — и она полностью утратит над собой контроль.

От этой мысли она непроизвольно напряглась, сделала попытку овладеть собою, ее тело замерло в объятиях Роберта. Холли решительно прервала затянувшийся поцелуй.

— Холли…

— Нет… нет. Не хочу… — Она забилась в его руках. — Отпусти меня, Роберт. Я не для этого сюда приехала. Если ты хоть на секунду вообразил, что я позволю тебе вновь, как десять лет назад, воспользоваться моей слабостью… Если ты думаешь…

— Но ты же ответила на мой поцелуй, — мягко сказал он. — Ты…

Необходимо прекратить эту сцену, и немедленно, пока не поздно… пока она не пережила еще большего унижения.

— Я же женщина, а не девчонка, — перебила она его. — Конечно, ответила… как ответила бы на поцелуй любого привлекательного мужчины в подобной ситуации. Мы оба взрослые люди, Роберт, и понимаем, как велика бывает сила сексуального желания.

Холли пришлось отвернуться, чтобы Роберт не догадался, что она лжет, чтобы не задал лишних вопросов. Никогда в жизни ни один мужчина не пробуждал в ней такой страсти, и Холли подозревала, что так будет и впредь. Но это всего лишь физическое влечение, и ничего больше. Ее тело не забыло, что когда-то он был ее любовником, и инстинктивно встрепенулось, ответило на это воспоминание, а Роберт здесь ни при чем.

— Мне пора домой, — процедила она сквозь зубы. — Что касается парка, рекомендую последовать совету Анджелы и обратиться к специалистам. Кстати, почему бы тебе не позвонить ей прямо сейчас? Уверена, что она с радостью примчится и разделит твой завтрак.

Холли повернулась и пошла через лужайку, забыв, что приехала на машине Роберта и без его помощи ей никак отсюда не выбраться. Вспомнив об этом, она заколебалась и замедлила шаг, и в этот момент Роберт догнал ее и вполголоса произнес: