Богданенко набычился, не находя, что возразить Матвееву. В кабинете началось шушукание. И Полунин, и его акт, и вообще происшествие на зимнике сразу отошли куда-то на задний план, так как, оказывается, все это было второстепенное, частное, а существовало другое, самое главное, самое важное, о чем Корней пока лишь догадывался и чего Полунин в своем разбирательстве даже не коснулся. Да ведь и в самом деле, разве можно вести речь только о том, что кто-то на зимнике не закрыл скважину и в нее упала Наташка Шерстнева, когда не выяснена основная, ведущая причина, откуда все зародилось?

Воспользовавшись коротким замешательством, Козлов, взволнованный обращенным к нему обвинением, налил из графина полный стакан воды, не отрываясь, крупными глотками выпил ее и продолжил вслед за Матвеевым:

— Мы, как те пушки, оторванные от тыла. Стоим на переднем крае, надо стрелять, а снарядов в достатке нет. Вместо боеприпасов получаем от вас выговора! Пробавляемся энтузиазмом людей, их совестью и терпением.

— Обиду высказываешь? — насмешливо спросил Богданенко.

— У него обида наша общая, — вступился Семен Семенович. — Ведь знаете, у кого что болит… Вот вы в меня пальнули: оборудование барахлит! Правильно пальнули, я за оборудование отвечаю, с меня и спрос, но позвольте вас тоже спросить: из глины, что ли, мне запасные детали лепить или на ходу ремонтировать? На складе у Баландина пустые стеллажи, вы нормативы по запчастям боитесь превысить, а график предупредительных и капитальных ремонтов, хотя вами и утвержден, да останавливать оборудование нельзя, вы не разрешаете. Так и гоним машины на износ, добиваем, хотя, как известно, не стань коня кормить, поезди-ка на нем, не выпрягая из оглобель, далеко не ускачешь. Почему это, Николай Ильич, до вашего прихода к нам на завод, обеспечению производства, его тылам, заделам уделялось особенное внимание? И кирпича мы давали больше, и качество его повышали, и люди без дерганья получали нормальный заработок. Ну, а теперь мы не механики, мы просто пожарные…

— Я не намерен копировать прежние принципы и способы, — сдерживая раздражение, ответил Богданенко. — По-моему, всякое, даже временное сокращение выпуска продукции — антигосударственная практика! Не ломайте машин, вот вам и решение проблемы. А то, что я не позволяю зря деньги транжирить, за это с меня голову не снимут. Трест нам планирует убытки, — завод старый, полукустарный. По себестоимости он всегда тянулся в хвосте. А я, это вы на усы намотайте, на последнем месте быть не желаю! Не привык! У меня даже слова такого в обиходе нет — «не могу»! Все можно! И я иду к тому, чтобы отказаться от дотаций, работать на самоокупаемости, без убытков! — Он выдержал паузу, по привычке, очевидно, заложив пальцы левой руки за борт кителя. — Но вообще, если уж рассуждать справедливо, то всю эту вашу кустарщину, завод, старую рухлядь, давно пора бульдозером спихнуть в овраг!

От этих пренебрежительных слов лица у людей, сидевших в кабинете, кроме Артынова и Полунина, сразу сделались серыми. Задели они и Корнея. «Ну, это ты зря так шумишь, товарищ директор», — возразил он мысленно и тут же вспомнил, как однажды сказала мать: «Бог забыл наделить Косогорье благом. Но жители и на глине развели сады. Потому как руки дадены для труда, а язык не для того, чтобы хулить хлеб, который едят. Не хули, но сделай лучше, коли сумеешь!»

— Не родня вы заводу, Николай Ильич, — вдруг грубо и жестко сказал Яков Кравчун за всех. — Наш завод всегда честно служил свою службу.

— Как, то есть, не родня?

— Вам доверили им руководить, — еще жестче добавил Яков, — подымать, а что получается?

— Молод еще ты! — поглядел на него свысока Богданенко. — Только лишь из скорлупы вылупляешься!

— А ведь возраст-то здесь ни при чем, Николай Ильич, — не вытерпел и вмешался до сих пор молчаливо сосавший потухшую трубку Антропов. — Вам бы самому-то поучиться надо, изучить бы обстоятельно кирпичное производство.

— За год я здесь горелой глины понюхал достаточно, и то, что мне надо знать, знаю не хуже любого из вас, — опять свысока сказал Богданенко. — Да и к чему вы затеваете подобный разговор?

— К тому, Николай Ильич, — что все ваши «новшества» и намерения никак не согласуются с тем, в чем нуждается производство, — хотя и мягко, но все же настойчиво продолжал Антропов. — Рабочий идет на смену не терять свое время на простои, на поиски инструмента, какой-нибудь лопаты или кирки. Ему надо заработать, и чем он больше заработает, тем лучше и выгоднее для завода, — он больше продукции выработает, и, стало быть, обойдется продукция дешевле. Выходит, надо бы начинать подымать производство снизу, оттуда, от рабочего места, а вы давите сверху.

— Вот так каждый старается поучать, — обращаясь больше к Полунину, с некоторым вроде недоумением развел руками Богданенко. — Он, видите ли, грамотный, а другие ни черта не смыслят.

— Вернее, снизу и сверху, по всем линиям, да не наскоками, а по техническому плану и экономическому расчету, — уточнил Семен Семенович.

— А я вот как действовать начну: рублем мерить и контролировать. Получи свое и отваливай, но план мне выдай сполна, а не уложишься в лимиты, — держи ответ! Кивать на Богданенко не придется.

— Эх, Николай Ильич, — стукнув нетерпеливо кончиком карандаша по столу, поднял голос Матвеев, — как это вы ловко поворачиваете все задом наперед. Отличное дело — хозрасчет цехов — превращается у вас в пугало. Ведь от него никто не откажется. Давайте! Хоть сию минуту! Еще вам и спасибо скажут. Но для хозрасчета одного вашего приказа, извините, совсем недостаточно, надо иметь разумные экономические расчеты, реальные лимиты, нормальное снабжение и самостоятельность. Если уж хозрасчет, то дайте начальнику цеха или мастеру участка полную самостоятельность, бросьте его поминутно опекать, вмешиваться в его распоряжения, перестаньте-ка его подменять.

— Самоустранись, — насмешливо подсказал Богданенко.

— Наоборот, беритесь свою роль играть: правьте, направляйте, решайте основные общезаводские задачи. Всякому свое! И пусть каждый за свое дело отвечает сполна.

Корнею показалось даже, что все здесь присутствующие, хотя и говорят об одном и том же и стремятся доказать друг другу, как лучше работать, но не смогут договориться, все они разные по характеру, и каждый считает себя правым, не уступает, а в конце концов получается у них разлад и несогласованность.

— Ну, теперь их скоро не разнимешь, — глупо ухмыляясь, зашептал на ухо Корнею предзавкома Григорьев. — У нас, брат, на каждой оперативке драчка. Как директор с главбухом сцепятся, так и пошло…

«А ты швабра! — зло подумал, взглянув на него косо, Корней. — Какой чудак тебя в завком-то подсунул?»

Григорьев еще раз просыпал легкий смешок и, склонив голову, повернулся к Волчину, тот оттолкнул его плечом и раздельно, с промежутками отчеканил:

— Хватит уже, товарищи! На партийном собрании разбирались. Довольно бы! Не надо распространяться. Не место. Не время. Продолжим обсуждение акта. Не надо отклоняться.

— Да, не надо отклоняться, — словно эхо, повторил Полунин. — Речь идет о конкретном случае.

Но Матвеев не подчинился.

— Получается странно, — сказал он громче, чем следовало, — будто на заводе лишь один директор ратует за экономию, а главный бухгалтер, обязанный быть финансовым контролером, и парторг, и рядовые коммунисты, — все против. Но как же это так? Ведь Николай Ильич не может отрицать, что всякая экономия любит разум, а рубль — дельного хозяина, и конечная цель все-таки не скопидомство ради рубля, но только и исключительно ради самих же людей. Не нужно нам сокращение себестоимости, если оно приносит вред и не движет производство вперед. Кого мы собираемся надувать? Разве государству нужна такая искусственно созданная экономия? Да ведь государство никогда нас не похвалит, если узнает, как мы сокращаем убытки. Оно дает нам по плану средства на расходы и велит содержать производство в порядке, а мы, выходит, денежки прижимаем, не тратим их куда следует и гоним производство на износ, на износ, на износ. И условия труда для людей оставляем иной раз без внимания. Так какая же польза от такого скопидомства? Нет, нас этому никто не учит и никто с нас такой экономии не требует. Сами выдумали. Государство хочет, чтобы мы действительно экономили каждую копейку, ведь она нужна для развития хозяйства и улучшения народного благосостояния, но эта экономия должна происходить от улучшения производства, от его постоянного обновления, от правильной организации труда, внедрения прогрессивных методов труда, развития соревнования, повышения квалификации и сознательности каждого, кто стоит на рабочем месте.