Огромный посадочный ангар казался совсем пустым. Лишь в дальнем его отсеке зависли на гравиплатформах два межпланетных космолёта.

Мартин никак не мог привыкнуть к этому зрелищу, ему всегда казалось, что эти многотонные аппараты удерживаются в воздухе на тонких конструкциях трапов, которые могут в любой момент не выдержать водружённой на них тяжести, и громадные металлические машины с лязгом и грохотом обрушатся вниз.

- Гражданин, решайте быстрее. Старт через семнадцать минут.  – Голос космодесантника за непрозрачным  защитным стеклом гермошлема звучал глухо и безэмоционально.

- Сержант, Вы не понимаете… - в который раз уже повторил Мартин.

Десантник хлопнул обтянутой перчаткой ладонью где-то в районе виска, пластины защитного экрана разошлись в стороны, открыв молодое, измождённое лицо.

- Я прекрасно всё понимаю. Моя семья сейчас на Южном Континенте. Жена и две дочери. Они близнецы, им сейчас по четыре года. Возможно, сейчас, в эту самую минуту, она делает свой выбор. А Вам предстоит сделать свой. И никто не сможет принять решение за Вас. Вы знаете правила эвакуации. Один взрослый – один ребёнок.

Надвигающаяся катастрофа застала всех врасплох. Внезапно вышла из строя сложная система, обеспечивающая энергией всю планету. Мартин, будучи биологом, совсем не разбирался в том, как она работает и что именно произошло; да и, откровенно говоря, он никогда прежде не задумывался о том, откуда берутся тепло, вода и свет в его жилище, какая энергия обеспечивает работу его наручного коммуникатора и двигателя личного гравифлаера. Да и как всё это произошло, было сейчас совсем неважно.

 Авария произошла вчера. Накопленной энергии хватит меньше чем на сутки – по каким то неизвестным Мартину техническим причинам невозможно ни сэкономить, ни растянуть этот скудный остаток. Временное отключение всех систем жизнеобеспечения – вещь сама по себе неприятная, но не страшная. Но терраформирование планеты было завершено совсем недавно, и если отключатся системы управления климатом, меньше чем через сутки планета станет тем, чем она была до прихода землян – куском холодного камня, вращающимся среди такой же холодной пустоты. Обо всём этом населению планеты поведала сегодня во всеобщем обращении председатель Планетарного Совета.

Скоростные космолёты уже унесли призыв о помощи ко всем близлежащим мирам – но до ближайшей из крупных земных колоний им надо добираться больше года. Ещё четыре года уйдёт на то, чтобы до их звёздной системы добрались огромные спасательные лайнеры.

Было принято решение о срочной эвакуации населения. Часть его планировалось разместить на большой орбитальной станции, занимавшейся терраформированием соседней, третьей планеты этой звёздной системы. Ещё часть людей могли принять четыре огромных космических завода в поясе астероидов, которые сейчас срочно готовились к приёму беженцев. Но жестокая правда состояла в том, что места для размещения всех колонистов будет недостаточно. Да и тем, кому удастся выбраться со стремительно гибнущей планеты, несколько долгих лет в ожидании помощи придётся жить, экономя каждый вдох и каждый глоток воды.

Спасательных кораблей с автономной системой энергообеспечения было немало, но ни один из них, в связи со скоротечностью катастрофы, не успеет сделать второй рейс, чтобы забрать оставшихся. У тех, кто будет оставлен на планете, нет ни малейших шансов на выживание.

Решение Совета было очень жёстким. Эвакуации подлежали только лица в возрасте от семнадцати до шестидесяти пяти лет – очень жестокое решение, поскольку средняя продолжительность жизни на планете составляла восемьдесят девять лет. Никаких личных вещей, кроме одежды и наручных коммуникаторов. Взрослые старше двадцати лет могли взять с собой одного ребёнка в возрасте до шестнадцати лет. Только одного. А детей у Мартина было двое. И это было проблемой.

Вообще, конечно, в семье Шурмановых детей было трое, но старшая дочь и жена находились в отъезде, на другом полушарии планеты. С Мартином осталось двое сыновей. И ему сейчас следовало выбрать.

- Решайте, кого из детей берёте с собой, а кого оставляете, - поторопил его десантник.

Мартин не готов был принять решение. Таяли секунды, отсчитывающие мгновения до конца, а он всё стоял, словно надеясь, что решение придёт само собой, что ему не придётся делать этот сложный и страшный выбор.

Мартин внезапно поймал себя на мысли, что за тридцать пять лет своей жизни ему не разу не приходилось сталкиваться со сложным выбором. Не по мелочам, а действительно важным, определяющим ход событий на долгие годы вперёд. Учиться на биолога он стал, потому что так хотел его отец. Будущую жену, дочь одной из своих подруг, ему ненавязчиво подыскала мать. Решение перебраться из крупной колонии на Альфа Центавра на эту богом забытую дальнюю планету, можно сказать, приняла его супруга, ему самому было абсолютно всё равно, где жить и работать, лишь бы условия для жизни были сносными, а работа сложной и интересной. Нет, он не жалел ни об одном  из этих решений – все они были абсолютно правильными. Просто за него их всегда принимал кто-то другой.

Сейчас он злился на жену, которой не было рядом. Супруга со старшей, двенадцатилетней дочерью сейчас находились на одном из крупных островов Восточного Архипелага. Буквально перед тем, как отключилась общепланетарная коммуникационная связь, от жены пришло сообщение – они с дочерью готовятся к посадке на космолёт. И ни слова о том, кого из двух сыновей ему следует оставить, а кого взять с собой.

Если бы ещё сутки назад Мартину задали вопрос, кого из своих детей он больше любит, он бы только рассмеялся в ответ. Конечно же, обоих – это же его сыновья, его плоть и кровь. Он бы и предположить не мог, что вскоре он станет перед проблемой не только ответить на этот вроде бы простой вопрос, но и будет обязан сделать выбор. И при этом его предстоящее решение, на первый взгляд, было очевидным. Достаточно было просто посмотреть на мальчишек.

Восьмилетний Матвей был совсем не похож на своего отца – худощавый, рыжий, угловатый. Он удался даже не в мать, а в тестя, с которым у Мартина доверительных отношений так и не сложилось. Фантазёр, витающий в облаках мечтатель. С самого раннего детства ребёнок рос замкнутым и погружённым в самого себя. Он не разделял увлечений отца биологией, без интереса относясь к показываемым тем «травкам» и «зверушкам», да и в целом был равнодушен ко всем нормальным мальчишеским увлечениям – будь то игрушечные роботы, гравилёты или занятия спортом. Больше всего он любил проводить время возле огромного экрана, занимавшего почти всю стену его детской комнаты, выводя на нём странные узоры и причудливо смешивая цвета. В школе тоже были проблемы: «Понимаете, гражданин Шурманов, Ваш сын пишет хорошие, серьёзные, совсем не детские стихи.  Но это не следует делать во время уроков – школа, в конце концов, предназначена для получения детьми необходимых нашему обществу базовых знаний, а развитием индивидуальных способностей следует заниматься в определённые часы». Шурмановы даже водили сына к психологу, который никаких расстройств личности у мальчика не нашёл, и посоветовал родителям больше времени уделять своему ребёнку.

Второго сына, своего младшего ребёнка, Мартин сейчас держал на руках. Поднятый слишком рано, двухлетний Майкл задремал сразу же после того, как они вышли из своего жилого блока, сейчас он тихо посапывал на плече у отца, мягкие пушистые волосы на затылке при каждом вдохе щекотали щёку Мартина. Мартин удержался от желания ещё крепче прижать сына к себе, боясь его разбудить.

С Майклом всё было совершенно по-другому… Принимавшая роды акушерка, хорошая знакомая их семьи, сразу же после его рождения вынесла вердикт: «Вылитый отец!». Дело было не только во внешнем сходстве. Майклу передались не только черты внешности, но и характер отца, между ними сразу же установилась какая-то подсознательная, не подкреплённая словами внутренняя связь, своего рода единство душ. Мартин умел угадывать малейшие желания сына задолго до того, как научил его произносить первые слова; он старался передать ему всё, что умеет и знает сам – разумеется на том уровне, что доступен маленькому ребёнку. Мартин гордился тем, что первое слово, которое произнёс малыш, было «папа», а не «мама», он радовался каждому небольшому успеху сына – первым неуверенным шагам, навыкам самостоятельно есть ложкой, неловким попыткам самостоятельно застегнуть молнию на курточке. Каждый новый усвоенный навык всё теснее сближал его с Майклом… и всё больше отдалял от него Матвея.