Она была полна решимости выпустить каждую каплю крови в моем члене в джакузи.

Пайпер подошла к джакузи. Ее смуглая кожа жаждала большего, чем ласки воды. Она деликатно переступила через край, погружаясь в жару и снимая полотенце прямо перед тем, как оно опустилось бы в джакузи. Она швырнула его мне в голову, накрыв меня, и скользнула под рябь.

Таинственная.

Пайпер робко застонала, ее глаза затрепетали, когда тепло наполнило ее.

– И это ты затеяла драку, – поддразнил я.

Она прикоснулась пальцем к губам.

– Тсс, тсс, тсс. Этот момент слишком приятный, чтобы быть разрушенным тобой.

Понял, хотя сейчас я практически закипел. Я уставился на плещущуюся воду, щекочущую мягкость ее кожи. Она опустилась в воду слишком далеко от меня и прикрыла грудь, но я мог представить, что ждало под пузырьками. Она пробормотала еще один одобрительный стон.

– Должен ли я оставить тебя и струи воды в покое? – рассмеялся я.

Она не открывала глаз. Темная прядь волос вырвалась из ее хвоста. Она намокла в воде, и я сопротивлялся желанию заправить ее за ухо.

– Раньше я не была в джакузи, – сказала она.

– Да ты шутишь. Моя собственная девственница?

Ее бровь изогнулась.

– Отнюдь нет.

– Звучит интересно.

– Это не то, что тебе хотелось бы знать.

Я потянулся, не потрудившись скрыть свою эрекцию.

– Ты не должна сомневаться во мне.

– Скажем так, я совершила много ошибок в своей жизни, но я не буду называть их ошибками.

– Почему?

– Потому что тогда у меня не было бы подарков, которые есть сегодня.

– Мне нравится это слышать, – сказал я. – Если жизнь наносит тебе удар, ты отвечаешь тем же.

– Похоже, ты уже достаточно натворил, – она указала на мою грудь. – Ты всегда такой черно-синий после игры?

Синяки не были чем-то новым. Боевые шрамы. Я не валялся в джакузи, чтобы дурачиться с Пайпер. Я исцелялся.

– Это была физическая игра. Я играл и выиграл.

– Это выглядело жестоко.

Я ухмыльнулся.

– Ты смотрела?

Она пожала плечами, показывая слишком много плеча для такой скромной леди.

– Кое-что. Время от времени.

– Что может быть важнее, чем наблюдать за мной?

Пайпер одарила меня игривой гримасой.

– Боже, у тебя такое эго. У тебя все завышено?

– Ты мне скажи.

Она не ответила, хотя ее глаза снова остановились на мне. Мышцы. Синяки.

Татуировки.

Мне показалось, что чернила ей понравились, даже если она никогда в этом не признается.

– Тебе не может нравиться такая игра... – Пайпер перевела взгляд на меня. – Это опасно.

– Это не опасно, – я провел языком по острым зубам. – Ну... не для меня.

– А как насчет тех, кого ты ударил?

– Вот почему они получают миллионы, которые заработали. Я ударил их, а они переоценили свой банковский счет, прежде чем выйти на поле.

– А если ты сделаешь им больно?

– Это часть игры.

Она сглотнула.

– Из-за этого ты плохо себя чувствуешь?

Я холодно и без чувства юмора рассмеялся.

– Почему из-за этого я должен чувствовать себя плохо? Я ставлю свое тело на кон в каждой игре, точно так же, как и они.

Я указал на каскадный синяк над моими грудными мышцами, с темными синими полосами, которые сливались в татуированной тени на руках и плечах.

– Я получил шлемом в грудь, – сказал я. – В плохой день, он мог сломать мне ребра.

Ее взгляд скользнул по моей ключице. Она задержала его после того, как я убрал руку.

Пайпер прикусила губу.

– Это кажется излишне опасным. Что, если бы с тобой что-то случилось?

– Этого не произойдет.

– Но если бы это было так. Если бы ты был на поле... – она затаила дыхание. – Я видела, как ты ударил того принимающего.

Да уж. Удар, который уже стал изюминкой Лиги. Я почти не помнил этого – только приглушенный шлепок мяча, вздох толпы, а потом...

Крах.

Мое плечо врезалось ему в грудь. Мяч вылетает из его рук. Взрослый мужчина в пиковой физической форме в результате моего подката повалился на землю.

Тренеры сняли его с поля, но никто еще не получил обновленную информацию о его состоянии. Все зависело от того, нужна ли ему операция, чтобы исправить спину или нет. Поэтому мы ждали.

– Эйнсли Рупорт сказал, что это был грязный удар, – сказала Пайпер.

– Эйнсли Рупорт – придурок. Это не было грязным ударом. Так мы играем в эту игру.

– Думаешь, Лига знает об этом?

– Да.

– А тренерский штаб «Монарха»?

– Как я уже сказал, люди страдают. Это происходит каждый сезон.

Она наклонила голову.

– Тебе обязательно было бить его так сильно?

Я не ответил ей.

Всем остальным было так легко судить. Поставить себя на мое место и играть хорошего парня.

Но они ничего не знали. Не было никакой остановки. Никакого контроля. Никаких легких ударов.

Я жил, дышал и сражался со свирепой силой, как даруя, так и проклиная.

Я передвинулся по джакузи. Пайпер закрыла грудь руками, и ее ноги вытянулись. Но сейчас мне были интересны не ее изгибы. Я смотрел ей в глаза, в их прекрасный карий блеск.

– Я не играю в игры, – пробормотал я.

Я придвинулся к ней, поймав ее в ловушку своим шепотом.

Она не пыталась сбежать.

Я бы не позволил ей уйти.

– По определению, это игра, – сказала Пайпер.

– А по своей природе? – я подошел ближе. Только жар воды защищал ее от меня. – Это всегда вознаграждало тех, кто был самым агрессивным и спортивным.

– И жестоким?

– Все страсти жестоки, – я вдохнул, практически ощущая ее цитрусовый, апельсиновый аромат. – Футбол. Борьба. Секс.

– Это неправда. Секс не жесток.

– Может, тебя неправильно трахали.

– Или, может быть, ты делал это неправильно.

– Никто никогда не жаловался.

Пайпер оглядела патио, сад, дом.

– Тогда где же миссис Хоторн?

– Никогда не хотел ее найти. Зачем? Мне нужно только одно.

– И что же это такое? – спросила она.

– Хороший удар на поле. Хороший трах, когда я вернусь домой.

– Ты не романтичный, да?

– Хочешь романтики?

Я провел рукой по ее рукам, призывая опустить их. Пайпер напряглась, но не сопротивлялась. Она удержала мой взгляд, когда я освободил ее грудь.

Господи, у нее была самая идеальная пара сисек.

Я понизил голос.

– Ты не хуже меня знаешь, что романтика тебя не спасет.

– Ты думаешь, что так хорошо знаешь меня.

– Ты не терпишь чушь, – сказал я. – Давай перейдем к реальности. Кому нужны цветы и шампанское, когда женщина, как правило, оказывается на коленях?

Бровь Пайпер была слегка насмешливой.

– А если она захочет оказаться наверху?

– Ты предлагаешь?

– Тебя это не пугает?

– Ни в малейшей степени.

– Почему нет?

– Потому что секс – это как футбол. Это игра ума, а также быстрое сражение.

– Сражение? – у Пайпер перехватило дыхание, когда мои пальцы коснулись ее плеча. – Зачем тебе сражаться с любовницей?

– Ты мне скажи, красавица…

Мои пальцы опустились, обводя ее изгибы под водой. Ее дыхание ускорилось, и я задел мягкую выпуклость ее груди. Она вздрогнула. Я взял то, что хотел.

Поцелуй.

Жестко и яростно.

Украл с ее губ, когда моя рука погрузилась в воду и сжала ее бедро.

– Теперь ты со мной не сражаешься, – пробормотал я. – Ты знаешь, что тебе нужно. То же, что каждая женщина хочет от меня. Никакой романтики. Никаких цветов. Никаких обещаний счастливой жизни.

Мои пальцы направлялись к ее промежности, к ожидающей и готовой мягкости ее щели. Даже в воде она была горячей и скользкой, умоляя о чем-то большем, чем всплеск пузырьков и тепла от струй, чтобы удовлетворить ее желания.

– Не лги, красавица, – я схватил свою победу щелчком пальцев. Ее бедра подались вверх, практически сминая ее клитор моей рукой. – Чего ты хочешь больше всего?

Пайпер вздрогнула.

– Что-то, чего ты не можешь мне предложить.

– Я не выбираю шторы и фарфоровые узоры... я говорю о сексе. Быстром. Жестком. Ты на коленях, а я возьму то, что мне причитается.

– Причитается?

Я усмехнулся.

– Победителю – трофеи. Это то, чего ты хочешь, не так ли? Получить приятное. Быть оттраханной. Ты фантазировала об этом.

Пайпер приглушила свой стон покусыванием губы. Она дрожала, когда я дразнил ее, потирая пальцами ее опухшую маленькую щель.

– Я совсем о тебе не думала, – прошептала она.

– Да, думала. И я знаю, кого ты представляла.

– Кого?

– Зверя.

– Это неправда.

Я тер грубее, сильнее. Ее предупредительный стон чуть не растопил меня.

– Ты хочешь меня, потому что я – то, чего у тебя не было раньше... – я прикусил ее губу и попробовал ее стон. – Потому что я опасен. Потому что ты знаешь мою репутацию. Скажи это.

Пайпер поцеловала меня, но она всегда отрицала капитуляцию.

– Ты просто чудовище.

– На поле и в постели, красавица. И тебе это нравится.

– Я не знаю.

Я хихикнул, замедляя круги на ее клиторе. Ее дыхание участилось.

– Ты хочешь, чтобы тебя изнасиловал зверь. Трахал бы тебя на четвереньках, как животное, пока ты не выдохнешься и не останешься без сил.

– Это то, что тебя заводит? – Пайпер изогнулась. – Тебе нравится быть таким грубым и властным?

– Это не имеет значения.

– Почему?

– Потому что я не знаю, кем еще быть, красавица. Вот кто я такой. Я больше и сильнее, чем любой другой сукин сын в этом мире. Ты хочешь, чтобы я извинился за то, что усердно работал над этим?

– Нет, если ты этого хочешь.

Черт бы побрал эту женщину. Я наказал ее за игры разума, щелкнув пальцем по этому распускающемуся клитору, чтобы заставить ее ахнуть.

Я трахался так, как трахался, потому что это все, что я знал. Это было хорошо. Я делал свою работу. Никто никогда не жаловался.

Я никогда не задумывался, каково это – делать это... по-другому. Двигаться внутри женщины без этой разрывающей мышцы свирепости. Я никогда не представлял, как было бы приятно поговорить с ней, не скрывая своих слов и боли.

Никогда не думал, что найду кого-то, кому можно доверять.

Но было бы также невозможно найти кого-то, кто доверил бы мне разум, тело и душу взамен.

Но я не был дураком. Это было мое место в жизни. Трахал женщин, но они не оставались на ночь. Команда платила мне зарплату, но затягивала поводок на шее. Болельщики хотели крови, пока их любимые игроки не оказывались подо мной.

Мир поощрял меня стать зверем, пока они не поняли, что создали чудовище.