Помимо своего эстетического назначения, этот большой водоем, вероятно, служил и прозаическим целям, поставляя рыбу к столу, если только владелец не поддался новой римской причуде - разводить декоративных рыбок. По словам некоторых бранчливых современников, увлечение это настолько ослепляло иных знатных богачей, что они давали своим чешуйчатым любимцам имена, украшали их драгоценностями и рыдали, когда те умирали. Цицерон обрушивался на этих писцинариев - "рыбоманов", - заявляя, что в своем помрачении рассудка они пренебрегают государственными делами и горюют лишь тогда, когда их хвостатый лобанчик отказывается принимать корм из их рук.

Метр за метром пробирались к тайнам виллы Вебер и его помощники, прорубая путь через сырые, скользкие тоннели. Это был опасный труд, так как внутри могли накопиться смертоносные подземные газы. 4 августа 1755 г, в одном из тоннелей в Геркулануме искра, высеченная из камня киркой, вызвала взрыв, ужаснувший рабочих. Зато отвага и настойчивость археологов, исследовавших виллу, были сполна вознаграждены: в раскопе было обнаружено девяносто бронзовых и мраморных статуй, изображавших греческих философов и государственных мужей, а также богов, сатиров и животных.

В одном конце главного перистиля, между двумя весьма живыми бронзовыми статуями оленей, стояло бронзовое изваяние силена - получеловека-полузверя из свиты Диониса, наподобие сатира, - изображенного в виде опустившегося атлета, пьяновато опирающегося на мех с вином и щелкающего пальцами в нетерпении. Неподалеку находился так называемый Отдыхающий Гермес (в римской мифологии ему соответствовал Меркурий): бесчисленные копии его гибкой фигуры известны во всем мире, воплощая идеал безупречной юношеской красоты и здоровья. У противоположного конца водоема находилась выполненная в человеческий рост бронзовая статуя спящего фавна - еще один шедевр, прославившийся на весь свет. Возле центра перистиля стояло пять женских скульптур; вначале ученые сочли, что они исполняют некий ритуальный танец, но впоследствии выяснилось, что они черпали воду. Поблизости оказалось произведение, весьма шокировавшее тех, кто его нашел, и поэтому поспешно спрятанное подальше от глаз, - мраморный Пан, совокупляющийся с козой.

Являя резкий контраст таким проявлениям чувственной красоты и грубой распущенности, длинный водоем был окаймлен мраморными статуями и бюстами, представляющими попарно греческих властителей и греческих мудрецов; отсутствие же сходных римских образцов наводит на мысль, что владелец поместья не чтил философов или государственных мужей в своем отечестве. Внутри дома обнаружились другие бюсты греческих мыслителей: афинского оратора Демосфена; Эпикура, основавшего в III веке до н. э. философское учение, обретшее многочисленных последователей среди образованных римлян спустя двести лет; Гермарха, преемника Эпикура; Зенона Сидонского, основателя стоицизма - сурового философского учения, распространившегося в Риме наравне с эпикурейством и в конце концов вытеснившего последний.

Эта отборная галерея великих мужей Греции ясно говорила о том, что вилла принадлежала человеку просвещенному. Подтверждение тому не замедлило появиться в 1752 г., когда археологи добрались до скромного по размерам помещения, уставленного полками, которые были завалены почерневшими цилиндрическими предметами. Вначале было высказано предположение, что это свернутые рыболовные сети или брикеты угля. Но когда один из свитков случайно уронили, от него откололись кусочки, и изумленные очевидцы заметили знаки, начертанные тусклыми темными чернилами, явственно выделявшиеся ла фоне несколько другого оттенка. Это был текст на греческом языке.

"Цилиндрические предметы" оказались обугленными папирусными свитками, а помещение - библиотекой - первой библиотекой

классической древности, какую удалось обнаружить. Тогдашние ученые были крайне взволнованы: а вдруг эти обуглившиеся фрагменты, рассыпавшиеся от прикосновений, таили в себе неведомые произведения великих греческих и римских поэтов, драматургов, философов, историков? С неимоверной осторожностью папирусы были переправлены в королевский дворец в Портичи (к северо-западу от Геркуланума), а там Камилло Падерни, директор музея и советник короля Испании Карла III по вопросам искусства, взялся за труд развернуть свитки. 18 ноября 1752 г. он доложил о результатах Лондонскому Королевскому обществу, важнейшему в мире научному учреждению. "В прошлом месяце нами было найдено несколько весьма почерневших папирусных свитков, каковые, по велению короля, потщился я раскрыть. Прилагаю здесь копию нескольких слов из тех, что удалось разобрать, чтобы имели вы понятие о том, как писали древние". Попытка потерпела крах, потеря была невосполнима. Падерни попытался с помощью острого ножа расщепить некоторые свитки в длину, и хотя такой метод помог сохранить внешние слои, под напором лезвия рассыпались в прах ломкие листки внутри, и их содержание было утрачено навеки.

Вскоре была испробована более замысловатая техника. Помимо прочего, свитки обрабатывали ртутными парами, - в результате этого процесса они обратились в мокрую кашицу. В отчаянии, испанский двор обратился за помощью к Ватикану, и префект посоветовал прибегнуть к услугам патера Антонио Пьяджо - книжника-латиниста и заведующего собранием живописи Ватиканской библиотеки. Падерни - по свидетельству Винкельмана, "упрямец и неуч", - пришел в ярость от того, что им пренебрегли, и из ревности "попридержал" лучшие свитки, отдав одни только фрагменты. В то время, как всего оставалось больше 1800 свитков.

Понимая, что любое неловкое прикосновение руками грозит гибелью хрупким документам, Пьяджо смастерил особый снаряд - деревянный станок с натянутыми нитками для поддержания ломких папирусных страниц, которые разворачивались при помощи валика, вращавшегося от винтовой передачи. Чтобы сверток не закручивался вновь, чистая сторона листа замазывалась тонким слоем вязкого вещества; для вящей прочности, к ней прикреплялась "кожа золотобита" - упругая природная оболочка, - подбитая шелком. Работа продвигалась мучительно медленно: в лучшем случае, за четыре или пять часов удавалось размотать два-три дюйма. Несмотря на все усилия, прилагаемые Пьяджо, некоторые рукописи погибли в процессе работы. Спустя четыре года было развернуто лишь три свитка.

Первый оказался трактатом о музыке Филодема, философа-эпикурейца, жившего в I веке до н. э. Филодем, родившийся у Мертвого моря, жил в Риме, где водил знакомство с такими светилами, как Цицерон, Вергилий и Гораций. Это многообещающее открытие раззадорило ученых, с нетерпением ждавших, что за этим последуют настоящие литературные сокровища. Но и два других свитка содержали произведения Филодема. По сути, вся библиотека оказалась собранием большинства трудов Филодема, а также нескольких других эпикурейских сочинений - в том числе, самого Эпикура, - но столь вожделенных классических шедевров античности там не было. Ученые жестоко обманулись в своих упованиях. "Разве не располагаем мы уже во множестве трактатами о риторике, - вопрошал Винкельман, - и разве Трактат о пороках и добродетелях Аристотеля не ценнее для нас, нежели все остальное, вместе взятое?"

С течением веков под эпикурейством стали подразумевать разнузданное потворство собственным прихотям, особенно в смысле гастрономических роскошеств. Изначально же эпикурейское учение, напротив, проповедовало суровую жизненную философию. По словам Эпикура, "приятная жизнь проистекает отнюдь не из непрестанной смены пиршеств и возлияний, и не из чувственной любви, и не из вкушения рыбы и прочих лакомств роскошного стола, - а проистекает она из трезвомыслия.

Эпикур напрочь отвергал все чувственные удовольствия. Он полагал, что любовь приносит больше страданий, чем наслаждений, а плотские радости и вовсе осуждал. "От половых сношений ни с кем еще не приключилось добра, - угрюмо остерегал он учеников, - и хорошо еще, если не приключилось худа". Брак и политика были равно заклеймены как источники страстей и раздоров. Считая единственно совершенной жизнь в созерцании и безвестности, эпикурейцы классической поры выдвигали метафору сада как духовного прибежища, где должно сокрыться мудрецу, покинув суетный людской мир.