За последние несколько дней Линвуд не мог думать ни о чем и ни о ком, кроме нее. Кем бы она ни являлась, влечение между ними вполне реальное и очень сильное. Ни одну женщину он не желал с такой страстью, как ее, и никого не мечтал познать так, как ее. Его влечение выходило далеко за рамки простой физиологии. Венеция нравилась ему. Он восхищался ею и даже уважал, хотя в этой игре она выступала его противником. Она поистине мужественная женщина с крепкими нервами, уверенная в себе и сильная, но с мягкой, сострадательной и ранимой душой. Линвуд чувствовал, что между ними возникла связь, которой не было прежде. И она тоже чувствовала. Он видел это в ее глазах, улавливал в реакции ее тела, ее голосе. Их игра стала более напряженной, и Линвуда это радовало.

Он дождался, когда она займет свое место во главе стола, сел в противоположном конце, проложив между ними десять футов отполированной поверхности.

— Декор ваш собственный или уже был в доме, когда вы его приобрели?

— Полностью мой собственный.

— Вы наделены необычайным вкусом.

В знак признательности она прижала руку к груди и слегка улыбнулась.

— Я не мог не заметить Рембрандта.

Картина стоит целое состояние, куда больше, чем смогла бы заработать даже самая высокооплачиваемая и успешная актриса.

— Это подарок.

— От поклонника?

Чувствуя, как в нем закипает гнев, Линвуд подумал о Клэндоне. Но даже незаконнорожденный отпрыск Ротерхема едва ли мог позволить себе купить такую дорогую вещь. Потом он вспомнил, что Рейзби упоминал о Арльсфорде, Гантере, Монтейте и Йорке.

— От моего отца.

— Который, похоже, вовсе не сельский священник.

— Нет.

Она отвела взгляд, показывая, что не желает развивать эту тему.

Разговор прервался, когда прибыл дворецкий Альберт и лакеи, принесшие множество серебряной посуды, которой стали сервировать стол. Два лакея остались у стен, готовые в любой момент услужить.

— Надеюсь, вы голодны, Френсис, — произнесла Венеция, глядя ему прямо в глаза. Она впервые назвала его по имени, и он осознал всю значимость этого.

— У меня волчий аппетит, Венеция. — Он не сводил с нее глаз.

Улыбнувшись, она стала накладывать себе еду. Линвуд дождался, когда она сделает выбор, и лишь тогда стал выбирать сам.

— Кушанья восхитительны, — похвалил он.

— Я передам вашу похвалу кухарке.

Они разговаривали о ничего не значащих вещах, взгляды на которые у них совпадали, и ели. Лакеи следили за тем, чтобы бокалы не пустовали. Будучи наедине с Линвудом, знающим о ее нелюбви к шампанскому, Венеции не нужно было притворяться, поэтому им подали вино.

Ужин, казалось, окончился слишком быстро. Тарелки опустели, столовые приборы были отложены в сторону. Венеция и Линвуд переглянулись через стол.

— Не хотите перейти в гостиную, чтобы выпить?

— С удовольствием, Венеция.

Он последовал за ней, загипнотизированный покачиванием ее бедер и опьяненный витающим в воздухе тонким ароматом ее духов.

Гостиная оказалась небольшой комнаткой, меблированной удобной не вычурной мебелью, неизменно элегантной. Здесь имелись книжная полка и письменный стол, более подходящий для мужчины, чем для женщины, а у жарко натопленного камина стояли диван и кресло. Гостиная казалась опрятной, но не необжитой, в отличие от прочих комнат. На столе громоздилась стопка писем и газет, несколько перьев, на боковом столике, возле графина, лежал позабытый дамский роман. С подлокотника кресла свешивалась газета, которую Венеция, похоже, читала раньше. Уютная гостиная позволяла увидеть за маской актрисы подлинную женщину, каковой представала Венеция Фокс.

Слуг в комнате не было. Линвуд закрыл за ними дверь.

— Бренди? — предложила она.

— С удовольствием, — кивнул он.

Она налила два бокала, один из которых передала ему, второй оставила себе.

— За друзей, Френсис, — провозгласила она.

— За друзей, Венеция.

Он полагал, что в некотором роде таковыми они друг для друга и являются, несмотря ни на что.

Их бокалы на мгновение соприкоснулись.

Линвуд сделал глоток, ощутив на языке мягкий вкус. Бренди был столь же хорош, что и у его отца. Он наблюдал за тем, как она делает глоток, очень по-женски, что разительно отличалось от его собственной манеры.

— Бренди, не шампанское?

Она улыбнулась:

— Вас это шокирует? Я никогда не приглашаю джентльменов на ужин и не предлагаю им бренди.

Она села в кресло ближе к огню.

— Значит, я первый?

Она кивнула, торжественно глядя на него:

— Какие бы слухи на этот счет ни ходили в свете.

Осознание этого обрадовало его.

— Почему вы никогда никого не приглашали к себе прежде?

— Я не хочу отвечать на этот вопрос.

— И все же?

Не сводя с него пристального взгляда, она водила пальцами по ободку бокала, опасно балансирующего на подлокотнике кресла.

— Возможно, вам стоит задаться вопросом, почему я пригласила вас?

Она отвернулась, чтобы поставить бокал на маленький столик, и случайно смахнула с подлокотника газету. Та упала на пол. Венеция нагнулась ее поднять, но Линвуд опередил. Их руки встретились, взгляды перекрестились, в воздухе разлилось желание. Линвуд погладил ее большим пальцем, она разжала ладонь. Ее глаза потемнели. Он ощутил, как сотрясается ее тело, заметил, как слегка приоткрылись губы. Наконец, потупившись, она отняла руку.

Они выпрямились, дыша в унисон.

— «Лондон мессенджер»? — произнес он.

— Ваша газета.

Кивнув, он взглянул на страницу, которую она читала.

— Убийство Ротерхема, — подсказала она.

— Эта статья существенно увеличила объемы продаж, — заметил он, понимая, что игра вышла на новый уровень. Однако он продолжал говорить спокойно и уверенно, будто эта тема ничего для него не значила.

— Какой грубый подход, — сказала Венеция.

— Да, такой я человек. Не делаю секрета из своего отношения к Ротерхему.

— Это верно, — согласилась она и, указав на газету, добавила: — Здесь ни слова о пожаре.

— Неудивительно. Он ведь случился три года назад.

— Три года. Как хорошо вы это запомнили, Френсис.

Да, Венеция достойный противник. Догадался, к чему она клонит.

— Очень хорошо.

— Интересно почему?

Она выжидающе посмотрела на него.

— Не каждый день сгорают дотла дома герцогов. Величественное было зрелище, по словам очевидцев, — парировал он.

Напряжение между ними нарастало. Игра становилась все более захватывающей. Она на мгновение замолчала, вслушиваясь в рев опасного желания, Линвуд с легкостью предугадал ее следующий вопрос.

— А вы среди них были?

— Как велик ваш интерес к Ротерхему, Венеция, — негромко заметил он.

— Все интересуются этим случаем. — Она смотрела в его глаза столь же пристально, как и он в ее. — Вы не ответили на мой вопрос.

— Половина Лондона наблюдала за пожаром, — произнес он.

— Кто станет сжигать дотла дом человека, к тому же герцога?

Линвуд вспомнил о мраке прошлого, о том, как Ротерхем замертво рухнул на стол, получив пулю в голову. Подумав о подозрениях Клэндона и вопросах касательно убийства, возникающих теперь, он понял, как нужно поступить. Он хотел увидеть, как трепещет жилка на шее у Венеции, как расширяются ее глаза, обрамленные длинными ресницами. Подойдя к ней ближе, он наклонился к ее уху. Она стояла не шелохнувшись, точно статуя. Витающее в воздухе напряжение требовало разрядки.

— Человек вроде меня, — прошептал он. Заслышав такое признание, она задышала чаще. — Но вы ведь это давно знали, не так ли, Венеция?

Она кивнула, слегка приоткрыв губы, не произнеся ни слова.

— А все остальное?

Задержав дыхание, она напряженно ожидала его ответа. Воздух раскалился настолько, что едва не потрескивал.

Линвуд покачал головой, не поясняя, однако, отрицает ли он свою вину или отказывается отвечать на вопрос.

— Давайте этой ночью не будем больше говорить на эту тему.