— Прошу тебя, — взмолилась она, прикусывая кожу у него на шее.

— Да, — прошептал он ей на ухо, снова овладевая ее губами. В этом поцелуе он излил владевшие его душой отчаяние и муку.

Погрузив два пальца в лоно, он наблюдал за тем, как ярче разгорается пламя в ее глазах. Наконец он проник в нее, но задвигался не сразу, давая ей время привыкнуть к новому ощущению, пристально наблюдая за ней, упиваясь охватившим их чувством, мощным и разрастающимся еще сильнее, далеко вышедшим за рамки просто желания и страсти.

— Френсис.

Их взгляды встретились. Он начал двигаться внутри ее, медленно, затем быстрее, глубже, напористее, она приподнимала бедра, отвечая ему. Наконец она удовлетворенно вздохнула, а он излился в нее струей семени.

Он поцеловал ее в губы с нежностью, не соответствовавшей их отчаянному любовному акту. В черных пронзительных глазах она прочла не гнев и презрение, а чуткость, ранимость и еще нечто, удивительно похожее на любовь.

«Я люблю тебя», — мысленно призналась Венеция и поцеловала его, стараясь передать все, что было у нее на сердце. Прильнула к Линвуду в попытке навсегда удержать самые драгоценные мгновения. «Я люблю тебя», — снова подумала она, спускаясь с небес на землю в его крепкие объятия. Очарование момента постепенно рассеивалось, Венеция так и не смогла произнести этих слов вслух.

Линвуд скатился с нее и лег рядом. Он тоже хранил молчание, но в единственном брошенном на нее взгляде она прочла отголосок того, что произошло между ними. Затем он отвернулся и, не глядя больше на нее, встал с кровати и стал одеваться быстро, размеренно, четко. Выражение прекрасного лица снова сделалось непроницаемым, как в вечер их знакомства. Холод тюремной камеры скоро развеял испытываемое Венецией ощущение чуда, тепла, единения, оставив лишь пустоту в душе.

Она попыталась сглотнуть ком в горле, казавшийся огромным камнем. Она была слишком горда, чтобы показать, как ей сейчас больно. Встав с кровати, она оделась и, будучи превосходной актрисой, снова изобразила на лице ледяное спокойствие, хотя внутренне заливалась слезами. Царившее между ними молчание говорило красноречивее всяких слов.

Повернувшись к нему спиной, она стала застегивать пуговицы зеленого шелкового платья, в котором выходила замуж. Те, до которых она не смогла дотянуться, просто оставила незастегнутыми, намереваясь скрыть это распущенными волосами, но Линвуд пришел на помощь, и у нее разом перехватило дыхание от ощущения его близости. Она чувствовала прикосновение пальцев к своей обнаженной шее, ее сердце билось так громко, что готово было вот-вот выпрыгнуть из груди. Закончив, Линвуд отступил на шаг назад.

— Нам нужно обсудить завтрашний день, — сказал он бесстрастным голосом.

Венеция кратко кивнула, и они, сев друг против друга за маленький столик, точно незнакомые люди, а не любовники, принялись хладнокровно и бесстрастно обговаривать свое поведение на суде. Однако Венеция никак не могла заставить себя отвести взгляд от кровати со смятыми простынями, еще хранящими тепло их недавней страсти.

День сменился вечером, вечер ночью.

— Ты хочешь, чтобы я ушла? — спросила Венеция.

Ее волосы все еще оставались распущенными, в остальном же она вернула себе присущее мисс Фокс холодное самообладание.

Линвуд понимал, что следует отослать ее домой. Она стала его женой, и теперь никто не сможет оспорить подлинность брака, столь тщательно консумированного. Чтобы в этом убедиться, достаточно одного взгляда на ее разрумянившиеся щечки, на спутанные волосы и окутавшую ее ауру порока.

Он покачал головой, не желая произносить этих слов, как и признавать свою слабость, но в эту ночь ее присутствие рядом требовалось ему, как никогда.

— Оставайся, — негромко произнес он, — если хочешь.

Венеция кивнула, тут же почувствовав нахлынувшую на него волну облегчения.

Его душа была полна сожалений, боли и смущения. Преследовали тени прошлого, порушенные иллюзии, предательство. Но что еще при таких обстоятельствах мог сказать мужчина женщине, являющейся его женой? Женщине, которую он любит?

— Венеция.

Какие слова он мог произнести, зная, что утром его жизнь будет положена на весы, и еще неизвестно, в какую сторону склонится чаша? Линвуд отлично понимал, что даже самые тщательно разработанные планы могут рухнуть. К нему подбиралась тьма. Он провел рукой по волосам.

Венеция, будто понимая внутреннюю борьбу, бросилась в его объятия. Не говоря ни слова, она прильнула к его губам, и все, что терзало его, тут же отступило. Они любили друг друга страстно, неистово и нежно всю ночь напролет, ибо, только растворившись друг в друге, могли удержать на расстоянии призраков прошлого и угрозу будущего.

Они любили друг друга снова и снова, пока не забрезжил рассвет. Пришло время Венеции отправляться домой.

Они оделись в молчании, готовясь к грядущему дню и всему, что им предстоит.

Он застегнул пуговицы на ее платье.

Она завязала ему галстук.

В тюрьме царили тишина и спокойствие. Все спали.

— Френсис, я…

Она легонько прикоснулась к лацкану его сюртука, глядя так пристально, будто могла проникнуть через слои одежды в самое сердце. В тишине слышались отголоски многих не сказанных ими слов. Наконец она медленно подняла прекрасные глаза. Их взгляды встретились, и Линвуд подумал о том, что, даже стоя на краю пропасти, упав в которую он лишится всего, включая и Венецию, он ничего не стал бы менять.

Она потянулась к нему, он решил, что она хочет поцеловать его, но она этого не сделала, лишь прикоснулась щекой к его щеке и замерла. Этот жест тронул Линвуда до глубины души. Он ощущал трепет их дыхания.

— Я люблю тебя, Френсис, — прошептала Венеция и быстро отступила назад, не давая ему возможности поймать себя, забарабанила в решетку. Быстро накинула на голову капюшон плаща, чтобы скрыть беспорядок в прическе.

— Венеция!

Она обернулась в последний раз, он заметил в ее глазах слезы. Но было уже поздно.

Дверь закрылась, отделив их друг от друга.

Позднее тем же днем Венеция находилась в суде. На лице застыла маска абсолютного самоконтроля и уверенности в себе, хотя костяшки пальцев, скрытые черными кожаными перчатками, побелели от напряжения. Она отчаянно молила Бога, чтобы заседание прошло согласно их плану и не осудили невиновного человека.

— Ваша честь, со всем уважением к свидетельнице обвинения, — произнес барристер, одетый в черно-белую мантию и парик, обращаясь к восседающему на возвышении судье, в руках которого была судьба Линвуда.

Со стороны сидящих на скамьях для публики людей раздался приглушенный шепот. Все повернули голову в сторону женщины, которая, как они считали, готова вот-вот отправить на виселицу своего любовника. Они взирали на нее со смесью отвращения и восхищения. Венеция заметила Мэриэнн, сидящую рядом с лордом Мисборном. На мгновение взгляды двух женщин встретились, Венеция поспешно отвернулась, всецело сосредоточив внимание на Линвуде.

— Мисс Фокс отказывается давать показания, и ее нельзя привлечь за это к ответственности, принимая во внимание то, что она больше не мисс Фокс, а леди Линвуд.

По залу суда прокатился громкий вздох, за которым последовал гул возбужденных голосов.

— Обвиняемый и свидетельница обвинения являются мужем и женой, — добавил барристер на случай, если кто-то до сих пор не понял смысла сказанного.

— Черт побери, он просто взял и женился на ней! — раздался чей-то голос с галерки.

— Тишина в зале суда! — воскликнул судья. На его щеках выступили красные пятна. На мгновение он посмотрел на Венецию с осуждением, затем продолжил заседание.

Шум на галерке стих, все напряженно ожидали решения судьи.

— Итак, лишившись показаний мисс Фокс, можете ли вы доказать, что именно лорд Линвуд учинил пожар в лондонском особняке герцога Ротерхема и каким-либо образом связан с убийством его светлости?