Джованни вскочил, поправил полы фрака, чтобы скрыть вещественное доказательство своего возбуждения.

— Я просто хотел предотвратить… Извините, мне не следовало так вести себя столь… неподобающим образом, — резко сказал он.

Ей следовало остановить его! Почему она не остановила его? Ведь для нее это означало лишь то, что он инстинктивно действовал из лучших побуждений, не дал крови капнуть на платье. Вот и все. Возбуждение тоже пришло инстинктивно. По правде говоря, он не желал ее. Совсем не желал.

— Выдался долгий день, — произнесла Джованни, выдавив холодную улыбку. — С вашего позволения, мне хотелось бы познакомиться с теми, кого я должен писать, затем я подыщу место для студии. Там и поужинаю, если вы будете так добры и распорядитесь, чтобы мне принесли что-нибудь поесть.

— Значит, вы останетесь при своем мнении и не станете ужинать вместе с нами?

Кресси выглядела столь несчастной, что он чуть не сдался. Джованни решительно покачал головой:

— Я уже говорил, не люблю, когда меня отвлекают во время работы. Мне необходимо сосредоточиться.

— Да. Разумеется. Я все понимаю, — кивнула Кресси и встала. — Если вы начнете писать меня, это тоже отвлечет вас. Нам следует отказаться от нашего маленького эксперимента.

— Нет! — Он поймал ее за руку. — Кресси, я хочу писать вас. Я должен написать вас. То есть следует доказать, что вы не правы, — добавил он. — Доказать, что живопись не сводится к набору правил и в глазах художника обитает красота. — Он провел пальцем по контурам ее лица, начиная с хмурого лба и кончая нежной щекой и подбородком. — Вы ведь поможете мне, правда?

Кресси взглянула на него. Ее глаза ничего не выражали, но вдруг она удивила его едва заметной кривой усмешкой.

— О, сомневаюсь, что вам удастся изобразить меня красивой. Откровенно говоря, я постараюсь сделать все, чтобы у вас это не получилось. Вы же понимаете, от этого зависит истинность моей теории.

Кресси стояла у окна классной комнаты, расположенной на самом верху дома, и рассеянно наблюдала, как Джеймс и Гарри решают арифметические задачи. Близнецы Джордж и Фредерик сидели за соседней партой и старательно рисовали цветными мелками. Царила непривычная тишина. На этот раз мальчишки воздержались от проделок, ведь им пообещали, что в случае хорошего поведения они будут пить чай в обществе мамы. В углу комнаты Джованни, пристроив на коленях большой лист бумаги, делал предварительные наброски портрета. Мальчики его нисколько не отвлекали, чего нельзя было сказать об их сестре.

Кресси думала, Джованни полностью увлекся работой. Художник не позволял ей взглянуть на рисунки, поэтому она смотрела на него, что не составляло труда. Он действительно был довольно красив, тем более совершенный лоб исказила недовольная морщинка, подчеркивая в его чертах нечто присущее сатиру. Все это, плюс резкие скулы, решительный подбородок, сильно контрастировавший с полными губами, густыми шелковистыми ресницами, придавало его женственным чертам решительно мужской характер.

Его длинные изящные пальцы почти не испачкал угольный карандаш, которым он работал. У нее же руки перепачкались мелом, платье смялось и стало грязным в том месте, за которое хватался Гарри. В волосах, естественно, царил привычный беспорядок. Одежда Джованни выглядела безупречно. Он снял фрак и аккуратно закатал рукава рубашки. Кресси даже не могла представить его неопрятным. Его покрытые шелковыми черными волосами руки загорели и были скорее жилисты, нежели мускулисты. Он казался скорее гибким, нежели сильным. Он из кошачьей породы? Нет, это не то слово. Он не похож на хищника, и, хотя в его внешности сквозило нечто прирожденно чувственное, была заметна также твердость, напоминавшая сверкающий отшлифованный алмаз. Если бы это не стало уже избитой истиной, Кресси сказала бы, что в нем заметно нечто дьявольское.

Она следила за Джованни, пока тот изучал мальчишек. Его взгляд был холодным, оценивающим, почти отстраненным. Джованни смотрел на них, будто это были не мальчишки, а неодушевленные предметы. Ее братья, когда их впервые представили Джованни, вели себя шумно, рисовались, каждый старался привлечь к себе его внимание. Полное безразличие художника к проделкам сбило с толку мальчишек, так привыкших, что их балуют. Они ведь нисколько не сомневались, что являются самыми важными во всей Вселенной. Кресси пришлось прикусить губы, чтобы не расхохотаться. Полное невнимание оказалось для братьев совершенной неожиданностью. Ей следовало запомнить, сколь эффективным оказалось поведение Джованни.

Кресси посмотрела в окно на открывавшийся перед ломом пейзаж. Оба согласились, что сегодня днем Джованни начнет писать ее портрет. Он говорил, что сначала займется тезисом, идеализированной леди Крессидой. Как это он выразился? Идеальный для картины вариант личности, которую она разыгрывала перед всеми, Кресси не совсем поняла, что он имеет в виду, но ей стало не по себе, ведь художник намекал, будто способен разглядеть то, чего другие не могут или не желают. Неужели он догадался, что она недовольна своей участью? Или, боже упаси, испытывает чувство стыда после близости с Джайлсом? Неужели он полагал, что она несчастна? Она действительно несчастна? Ради бога, это ведь всего лишь картина, поэтому нет смысла из-за этого терзать себя разными глупостями!

Джованни избрал для студии одну из мансард дома. Там свет свободно лился сквозь слуховые окна до самого вечера, и они могли остаться наедине, не потревоженные домочадцами. Чтобы найти свободное время, Кресси вызвалась каждое утро забирать с собой четверых мальчишек, но предоставить их заботам няни Джейни днем, когда Белла обычно спала после чаепития. Сегодня Джованни приступит к преобразованию Кресси в доказательство ее собственной теории, он станет писать согласно математическим правилам, которые она изучала, и изобразит ее теорему на полотне. Портрет, написанный маслом, станет обманчиво привлекательным вариантом реальной сущности Кресси. А другая картина, на которой будет изображено второе «я» Кресси, то есть она сама, станет другим ее ликом. Как же Джованни напишет ту Кресси, которую она сама, по его мнению, тщательно скрывает внутри себя? И будут ли оба ее портрета действительно как-то связаны с ней самой? В чем будет заключаться красота, в обеих картинах или в сюжете, который видят глаза художника? Кресси так взволновали мысли о портретах, что она представляла их лишь абстрактно. Но кто-то ведь утверждал — кто это был? — что художник способен заглянуть в душу того, кого изображает. Наверное, Джованни знает ответ на этот вопрос, но она не станет спрашивать его. Она не желала, чтобы кто-либо заглядывал ей в душу, хотя и не верила, что такое возможно.

Отвернувшись от окна, она поймала на себе его пристальный взгляд. Как долго он уже изучает ее? Его рука порхала над бумагой, запечатлевая то, что он видел, запечатлевая ее, а не братьев. Его рука двигалась, но взгляд застыл. Заметив столь напряженный взгляд художника, Кресси показалось, будто в классной комнате остались только они. Она робко коснулась своих волос. Ей не нравилось, что на нее так смотрят. Она чувствовала себя почти раздетой. Никто раньше на нее так не смотрел. Никто по-настоящему не смотрел на нее. Во всяком случае, не столь пристально.

Кресси откашлялась и сделала вид, будто внимательно смотрит на стенные часы.

— Джеймс, Гарри, а ну-ка, посмотрим, как вы справились со своими задачами.

Искоса взглянув на Джованни, она заметила, что тот взял чистый лист бумаги и снова занялся набросками мальчиков. Неужели она вообразила, что между ней и художником существует какая-то связь? Только сейчас, когда нить этой связи оборвалась, Кресси почувствовала, как громко стучит ее сердце, в глотке пересохло.

Она вела себя глупо. Джованни — художник, она — модель, вот и все. Он просто изучал ее, анатомировал черты лица, как обычно поступает с образцом ученый. Таких красивых мужчин, как Джованни ди Маттео, не интересуют столь невзрачные женщины, как Кресси Армстронг. Она сделает правильно, если не станет забывать об этом.