— Крейтон? — переспросила она, вытаращив на Глорию голубые глазищи. — О, у них на курсе только Сэм и может его выдерживать! Он известный записной остроумец, не хотела бы я попасть ему на язык! Хотя многие наши девчонки от него без ума.

— Правда, что ли? — искренне изумилась Глория. Имена поклонниц Крейтона она тоже внесла в свой стратегический список. Когда одна них устраивала вечеринку с какао и приглашенными студентами, Глория намекнула ей, будто Крейтон обожает яблочную пастилу (от Джулии она знала, что тот ее терпеть не может). Как-то раз Глория увидела в библиотеке приготовленные для Крейтона книги — и, крадучись, спрятала их в дальнем шкафу. На следующий день, правда, раскаялась и вернула их на место. При каждой случайной встрече они обменивались язвительными колкостями, причем Крейтон не оставался в долгу. Стоило ей хоть на час оставить без присмотра мантию или стопку книг, как в них заводились записки, которые бесили и смешили одновременно. Сначала Глория заподозрила привратника, мистера Доджа, в сговоре с Крейтоном, потом внимательно осмотрела каменную стену вокруг профессорского сада, вдоль которой пышно рос терновник, и нашла ее ненадежной. Чтобы такая стена могла задержать незваных гостей, неплохо было бы насадить поверх острые пики. В общем, уже второй год они с Крейтоном находились в состоянии перманентной войны, и она не хотела испортить себе день очередной стычкой.

Извилистая озерная тропа, наконец, привела ее к главным воротам. Глория пересекла аллею, главный холл и поднялась на второй этаж. Двери их комнат выходили в длинный коридор, тянувшийся до конца крыла. Глория дошла до своей двери, подумала немного и постучала в соседнюю.

— Ну где ты ходишь? — напустилась на нее подруга. — Семинар через полчаса! Я уж думала, ты оставишь меня на съедение мисс Стоукс!

Мэри Диккенсон, дочь пожилого чудаковатого священника, была энергичной хорошенькой девушкой с приятными манерами. Глория считала, что ей очень повезло с соседкой. Комната Мэри наглядно свидетельствовала, что здесь живет возвышенная натура, не слишком склонная к порядку. На книжных полках труды по истории соседствовали с романтическими поэмами. Над кроватью висела картина, изображающая тонущий в пучине парусник и некое призрачное существо, печально наблюдавшее за процессом. Небрежно захлопнутая дверца шкафа защемила подол яркого платья. Глория присела на кровать, застеленную пушистым розовым покрывалом.

Впустив подругу, Мэри метнулась к зеркалу и нахлобучила на свои кудри изысканную шляпку яблочно-зеленого цвета:

— Как тебе? — она повертела головой.

— Мне кажется, мило.

Глория считала, что темноволосой Мэри, с ее яркой смуглой красотой, к лицу было абсолютно все.

— А Флоренс говорит, что я в ней похожа на обезьянку шарманщика, — пожаловалась Мэри.

— Флоренс просто злючка.

— Хорошо тебе, — вздохнула подруга, снова отворачиваясь к зеркалу. — Тебя-то она не изводит!

Просто я ей не интересна, — подумала Глория. Кому нужен невзрачный белобрысый «синий чулок», не вылезающий из библиотеки? Флоренс Колберн довольно бойко отвечала на семинарах, но куда больше ее увлекали вечеринки, собрания и прочие прелести общественной жизни. Весь прошлый год она, фигурально выражаясь, отстреливала ярких соперниц. Спрашивается, зачем ей вообще понадобился колледж? Разве не жалко тратить эти уникальные три года на игру в догонялки с мужчинами? Как будто для этого не найдется другого времени!

— Кстати, ты опять забыла в парке свою мантию, растяпа. Какое счастье, что у тебя есть я! Вот, держи, — Мэри проворно сунула ей в руки свернутый поплиновый тюк.

Глория накинула на плечи темную тяжелую мантию, расправила капюшон. Машинально проверила рукава. Сердце привычно екнуло, когда пальцы нащупали за обшлагом сложенный лист бумаги. Чтоб ему провалиться, этому Крейтону! Дежурит он под стеной, что ли? Пока Мэри искала перчатки в своем необъятном гардеробе, она успела украдкой заглянуть в записку. А потом весь путь до лекционного зала старалась удержать на лице бесстрастное выражение. Спрятанный обратно в рукав клочок бумаги источал яд. Странно, что он не прожег ткань насквозь.

Сидя на семинаре, Глория не могла сосредоточиться ни на спокойных объяснениях миссис Стоукс, ни на горячем шепоте Мэри, хотя та готова была залезть к ней в ухо. Их голоса доносились до нее, как сквозь вату. Как ни противно, но с Крейтоном все же придется разобраться. Стихи и шутки — это одно, а мерзкие подметные письма — совсем другое.

Пушистый рыжий котище перевалился на другой бок и не спеша продолжил вечерний туалет. Мягкое одеяло ласкало его шерстку, от камина струилось уютное тепло. Красота… С тех пор как в самой теплой и светлой комнате этого дома появилась маленькая кроватка, Демьюр начал считать ее своей собственностью, хотя главный кот Алекс (крупный, черно-бурый, Демьюр его уважал и побаивался) и его жена, рыжая Элизабет, не одобряли его присутствия в детской и могли даже шугануть. Но сейчас хозяин еще не вернулся, а Элизабет была всецело занята своим котенком, так что Демьюр чувствовал себя в безопасности. Хозяйка и ее детеныш тоже присутствовали в комнате, они сидели поодаль за низеньким детским столом.

— Съешь еще ложку, дорогой, — донеслось до чутких кошачьих ушей. — Питер, ну я тебя прошу!

Кудрявый, щекастый лорд Питер Рэндон, почти двух лет от роду, радостно засмеялся, показав полный набор молочных зубов, и отрицательно помотал головой. Элизабет только вздохнула, а Демьюр недовольно повел ушами и презрительно фыркнул. Его хозяева почему-то не придерживались традиционных методов воспитания, согласно которым детей должно быть видно, но не слышно. В результате их детеныш бегал по всему дому, всюду совал свой нос и даже — о ужас! — иногда позволял себе покуситься на священный кошачий хвост. Вместе с маленьким наглецом в доме появилась его няня, миссис Ходжес, крайне беспокойная особа. Она тоже нещадно гоняла Демьюра с детской кроватки, а бестолкового котенка называла не иначе как «наш маленький ангел». Что в нем ангельского, скажите на милость?

Не успел Демьюр в своем внутреннем монологе дойти до точки кипения, как миссис Ходжес, легка на помине, вплыла в дверь, держа в руках зажженную лампу. Комната сразу повеселела. Одному камину было не справиться с освещением, сегодняшний октябрьский вечер был таким сумрачным, будто пытался притвориться ночью.

— Он совсем ничего не ест! — поделилась своим беспокойством Элизабет.

Миссис Ходжес обвела комнату взглядом опытного полководца.

— Та-а-к, — при звуках ее голоса Демьюр прижал уши, — что за нарушитель у нас тут объявился?

Кот тут же спрыгнул вниз, пытаясь найти спасение под кроватью, но щель была слишком узкой. Питер, приоткрыв рот, наблюдал за попытками кота принять плоскую форму. Воспользовавшись замешательством мальчика, няня ловко всунула ему в рот ложку с кашей. Ребенок сморщился и приготовился было зареветь, но потом передумал и энергично заработал челюстями.

Элизабет тем временем опустила тяжелые светлые шторы, отгородив их уютную компанию от осенней слякоти. На темно-синих стеклах дрожали капли дождя, за окном в темноте расплывались пятна фонарей.

— Вот и молодец, вот и умница, — ворковала миссис Ходжес, — а маму мы отпустим переодеться к ужину…

Элизабет спохватилась и посмотрела на маленькие золотые часики, прицепленные к кушаку. Уже почти семь! Алекс должен был прийти с минуты на минуту! Поразительно, как быстро пролетает время, когда ты весь день проводишь дома и вроде бы ничем не занята. Она даже ни одного письма не написала сегодня.

— Дай! — оживился Питер, протянув ручонку к материным часам. Его светлые глазенки, уже утратившие наивную младенческую голубизну, засветились знакомой решимостью.

— Весь в отца, — пробормотала Элизабет. И ведь не отстанет! «Дай», «мое» и «сам» — эти три слова сын освоил в первую очередь. В остальном он не был особенно разговорчив. Видимо, его и так все устраивало.