Теперь то же самое, что и в начале с Кореей, назревает в Германии. Опять пошли разговоры о возможном объединении. И если американцы отдадут какой-нибудь лакомый кусок Советам за мирный договор, который в июле этого пятьдесят пятого года, собираются заключить в Женеве, новое руководство СССР в лице оригинального лидера Никиты Хрущева, может сделать ответный подарок. Но одно дело, это намерения Хрущева, а другое — планы деятелей с Лубянской площади, которым личность Никиты крайне не нравиться, и у которых совершенно иные виды на будущее!

...Я направлялся к Вейланду купить хорошего контрабандного табака. Купюра, которую для меня оставил Морячок, наверняка содержит интереснейшую информацию. У русских все еще не перевились дурные шпионские манеры: я должен засунуть в глаз увеличительный прибор, который используют ювелиры, найти кодовые слова, расшифровать и после этого купюру сжечь! Жечь деньги — это мерзко. Это также отвратительно, как не подать нищему. Поэтому я никогда их и не сжигал, а отдавал нищенке у городских ворот Схрейерсторен. Через неделю на моем счету в Швейцарии возникала сумма в пятьдесят тысяч долларов — ровно столько стоила Вашингтону бумажка в десять гульденов. Это очень хороший бизнес!

Кстати, Николь права — от белых женщин быстро устаешь. Поэтому сегодня я буду дома, но сделаю вид, что меня нет и не пущу Линду.

Автомобиль плавно тронулся с места. Дастин неплохо разбирался в последних моделях: в последнее время в Англии популярностью стали пользоваться автомобильные гонки. В Кембридже с однокурсниками он часто по выходным участвовал в университетских соревнованиях. Конечно, те автомобили не идут ни в какое сравнение с этой машиной! «Хорьх», этого — тридцать третьего года выпуска, был абсолютным произведением искусства! Метров семь в длину, с сидениями из белой кожи, отделкой салона из шести пород дерева и золотом высокой пробы на приборах — автомобиль был похож на таинственный ларец, в котором индийские раджи хранили самые дорогие алмазы. Судя по стоимости машины, друг Его Превосходительства Посла Великобритании — банкир Дейч был из породы людей, которым очень важно, чтобы все видели, что это именно его автомобиль только что остановился у перекрестка, пропуская через дорогу несчастную старушку с бидоном молока!

Что за алмаз хранит банкир в такой шкатулке? Наверное, возит по городу в шикарных нарядах и показывает своим подельщикам и ростовщикам, как еще одну свою драгоценность? Дастин с уважением относился к людям, достигшим такого уровня благосостояния и обладающим таким количеством денег, но все же... Как это пошло, должно быть, каждый день ни в чем себе не отказывать, когда страдают миллионы! Кушать икру с золотых тарелок и наблюдать, как юная красавица умащивает себя дорогими духами. Как грациозно ложится на нежное тело тончайшее французское белье, как томно изгибаясь она подходит к этому старому и потному еврею, от которого дурно пахнет, и подает ему подтяжки! Дастин уже тихо ненавидел того, в чьей машине и к чьей жене он ехал. Может быть, правы нацисты, что не любят евреев? Сколько юных душ и тел вот так запрятано этими ростовщиками в золотые клетки! Мысли о том, что этим юным телам это может очень даже нравиться не приходило Дастину в голову. А уж то, что новой германской власти глубоко наплевать на юные души, развращенные старыми банкирами — их интересуют только банковские счета этих злодеев, юного денди вообще не интересовало. Где-то внутри, под кожными покровами, в самых потаенных уголках молодого, никем еще не использованного тела, резко увеличилась доля частиц, отвечающих за животные инстинкты. Дастин ехал к Лауре! К ЕГО Лауре. Зря, конечно, ехал.

Но машину вдруг резко тряхнуло на повороте и шофер, обернувшись, извинился. А у Дастина сразу все эти мысли куда-то исчезли и появились легкий страх и сомнения в правильности осуществляемых действий. Вообще-то, как джентльмен, он сейчас делал то, что нельзя было назвать неприличным — он ехал по делам. Что же касается мыслей, то с них налогов не берут! Только вот... «Вдруг Лаура окажется не такой прекрасной, как эта машина...Господи, что я говорю. Кажется, приехали». Шофер плавно остановил «Хорьх» и, обойдя машину с передней ее части, открыл Дастину дверь. Дастин даже не заметил, как оказался километрах в десяти от Берлина.

Дом, перед которым остановилась машина, был окружен деревьями и, казалось, утопал в цветах, которые росли повсюду. В саду пели птицы, на усыпанных гравием дорожках, ведущих в глубину сада, камешки лежали один к одному. Вдоль этих дорожек тянулись розовые кусты, а источавшие масляный запах цветы создавали атмосферу французской парфюмерной лавки. В непривычной к таким запахам английской голове, слегка зашумело, стало немного дурно: «Как здесь можно жить? Воняет, как в публичном доме» — подумал он, подходя к парадному крыльцу.

Справа от себя Дастин увидел двух ротвейлеров, которые сидели недвижимо, как каменные изваяния, и не сводили с него черных и пустых глаз. Мороз пробежал по телу: «Мерзкие собаки!». Но Дастин тут же про себя извинился перед ними. Если правда то, что собаки понимают мысли людей, то не лишним будет мысленно же и извиниться. «Глаза-то, глаза! Дьяволы!» Собак Дастин не любил и воспринимал только в виде борзых на охоте и бегах, а у этих слюни до колен и взгляд, как у...Да ну их к черту!

На ступенях дома гостя поджидала смуглая служанка. «Испанка? Нет, скорее, итальянка! Какая вызывающая грудь!» Она проводила Дастина в гостиную, предложила выпить (он отказался, потом пожалел) и сказала, что хозяйка спустится через минуту. Дастин сел в кресло, стоящее посредине огромного холла, и решил не проявлять излишнего любопытства, чтобы не показаться невежливым. Очень хотелось закурить, но он не увидел рядом пепельницы. Дом, как и следовало ожидать, напоминал склад какого-нибудь музея. Огромное количество всяких ценных вещей, картины, ну и тому подобное. Дастину такие дома не нравились — они его раздражали. В предместьях Лондона, конечно, таких домов было достаточно, но никогда ему не приходилось бывать внутри. Только — рядом. Родители его сотоварищей и однокурсников были людьми зажиточными, но все праздники, на которые его приглашали, почему-то проводились в пабах, а не в родительских гнездах. Может быть потому, что пиво слишком простой и грубый напиток для соседства с картинами старых голландцев типа Схалкена и ван Дейка! «Эти чертовы розы! Лучше бы пахло пылью. Как же хочется курить». Служанка стояла в углу и смотрела на него. «Что она смотрит?». Она уже ему не нравилась. «Эфиопка, чертова!» Не более чем через минуту откуда-то сверху послышался голос. Еще через несколько мгновений на лестнице появилась и сама хозяйка. Дастин ожидал увидеть нечто соответствующее этому дому с его просторными залами, картинами на стенах, бронзовыми светильниками и хрустальными люстрами, персидскими коврами на полу и мраморными лестницами — словом, безумной, на его сухой английский вкус, безвкусицы. Но, то что он увидел, было абсолютно противоположным его ожиданиям. По лестнице спускалась миловидная женщина с зачесанными назад и собранными в пучок волосами и строгом черном костюме. В руке, в длинном мундштуке дымилась тонкая сигарета.

Здравствуйте, милый господин Макдауэл! Добро пожаловать в Германию! Эльза, мы выпьем кофе в саду. Хотите кофе, Дастин? Можно я Вас буду называть просто Дастин? — Лаура подошла совсем близко. Так близко, что Дастину было крайне неудобно вставать. Идиотская ситуация: он оставался сидеть, тогда как дама стояла прямо перед ним. «Что делать? Как ее отодвинуть? Господи, чушь какая-то». Колени Лауры почти касались ног Дастина. Она смотрела на него сверху вниз и ему пришлось, подняв голову слишком высоко, изобразить на лице улыбку. Никогда еще он не попадал в такую ситуацию!

Вы очень милы, — Лаура делала шаг назад, словно хотела рассмотреть его получше. И тут Дастин вскочил. Может быть, слишком поспешно для джентльмена.

Здравствуйте, фрау Дейч! — это все, что у него получилось.