— Все нормально, — сказал он.

Если он ничего не сказал родным, даже матери, то Билли Кэрью и подавно не стоило говорить; и тем не менее, все это время, пока они маршировали, что‑то словно заставляло его заговорить о ней — все время: и в вымершей деревне, и потом, когда они повернули назад, а музыка стала другой. Теперь, на пикнике, это что‑то давило на него еще сильнее.

— Черт возьми, какое там нормально, — сказал Билли Кэрью.

Милтон поднял на него глаза и вдруг поймал себя на мысли, что через много лет Билли Кэрью будет таким же старым, как старый Найп. Билли Кэрью со своими угрями и кривыми зубами будет считать свою жизнь удавшейся, как только залезет в трусы девочке Киссэйн.

— На, — сказал Билли Кэрю, протягивая Милтону ополовиненную бутылку бушмила.

— Я хочу вам что‑то сказать, — проговорил Милтон, когда у живой изгороди, где все справляли нужду, нашел пастора Герберта Катчена.

— Говори, Милтон, — остроносое лицо священника сегодня лоснилось от удовольствия. Он подтянул брюки. — Прекрасный день, мы его будем долго вспоминать, — сказал он.

— Я был тогда в саду, — сказал Милтон. — В сентябре. Я смотрел, созрели ли яблоки, и в верхние ворота зашла эта женщина.

— Какая женщина?

— На следующий день она пришла опять. Она сказала, что она Святая Роза.

— Что значит Святая Роза, Милтон?

Пастор Катчен уже шагал к толпе мужчин, но тут остановился. Он не двигался с места и хмуро разглядывал траву под ногами. Затем поднял голову, и Милтон прочитал в его тускло–карих глазах изумление и растерянность.

— Что значит Святая Роза? — спросил он опять.

Милтон объяснил и добавил, что женщина оба раза поцеловала его в губы, это был святой поцелуй, так она сказала.

— Не бывает святых поцелуев, мой мальчик. А теперь послушай, что я тебе скажу, Милтон. Слушай внимательно.

Всех молодых людей в определенном возрасте посещают определенные мысли, объяснил пастор Катчен. Они могут сбить с толку, но причина кроется в тех изменениях, которые происходят у них в организме. Священник напомнил Милтону, что тот закончил школу и встал на путь взрослого мужчины. Путь мужчины тернист и никогда не обходится без искушений. Однажды Милтон унаследует ферму и сады, поскольку Гарфилд отказывается от своей доли. Это то, к чему нужно себя готовить. Мать Милтона — воплощение добродетели, отец готов сделать для людей все, что угодно. Если кто‑то болен, и у него сломался забор, мистер Лисон первым придет на помощь. Мать вырастила пятерых детей, и если младший поражен недугом, то на все Божья воля. Божья милость — вот что превращает порок в дар: несчастный Стюарт, подумает иной, но достаточно посмотреть внимательно, чтобы понять, как это прекрасно, что Стюарту дарована жизнь.

— Сегодня замечательный день, Милтон, сегодня наш праздник. Мы выстояли, ибо мы люди. Вот о чем ты должен думать в первую очередь.

Священник по–дружески опустил руку Милтону на плечо. Он все понимает, говорил этот жест. Он неприятно поражен, но был рад помочь.

— Она меня не оставляет, — сказал Милтон.

Двинувшийся было вперед пастор Катчен остановился снова. Понизив голос, он спросил:

— Она беспокоит тебя там же в саду?

Милтон объяснил. Он сказал, что женщина уговаривала его сегодня целый день, с самого утра. Именно потому что она вынуждала его, он должен был кому‑то все рассказать.

— Не говори никому, Милтон. Ни одной живой душе. Это будет даже не между нами двумя, это умрет во мне. Эдди тоже ничего не узнает.

Милтон кивнул. Пастор Катчен сказал:

— Не расстраивай ни отца, ни мать, сынок, не говори им ни о женщине, ни о ее святости. — Он помолчал, потом заговорил тихо, но выразительно. — Твои мать и отец не будут знать покоя до конца своих дней. — Он снова замолчал. — На свете нет людей лучше, чем твои мать и отец, Милтон.

— Кто такая Святая Роза?

И снова пастору Катчену пришлось прятать свое стремление присоединиться побыстрее к отдыхающим на траве мужчинам. Снова он понизил голос.

— Она не просила у тебя денег? После того, как дотронулась до тебя?

— Денег?

— Бывают такие женщины, мой мальчик.

Милтон знал, что он имеет в виду. Они с Билли Кэрью много раз об этом говорили. По телевизору иногда показывали, как в вызывающей одежде эти женщины разгуливают по городским улицам. Билли Кэрью сказал, что они крутятся вокруг вокзалов, и что если хочешь снять одну из них, лучше всего сразу идти на вокзал. Мать Милтона, увидев однажды по телевизору этих уличных торговок, назвала их «католическими проститутками». Билли Кэрью сказал, что с ними нужно быть осторожным, иначе подхватишь какую‑нибудь болезнь. В своем графстве Милтон ни разу не видел таких женщин.

— Она не такая, — сказал он.

— Ты встретил случайную прохожую, и она подумала, вдруг у тебя есть пара лишних монет. Ты понимаешь, о чем я говорю, Милтон?

— Да.

— Забудь об этой истории. Выбрось из головы.

— Я просто хотел узнать, что она имела в виду, когда говорила: святая.

— Они всегда говорят такие вещи.

Милтон колебался.

— Я подумал, что она мертва, — сказал он.

В прежние времена проповедь считалась делом дядюшки мистера Лисона, Уилли. Он читал все проповеди у них в городке, пока не сделался слишком стар и не перестал понимать, что говорит. Милтон еще застал эти речи. Его и Гарфилда специально водили послушать, когда дядюшка Уилли был в зените славы; во время речи старик сжимал в руке библию, время от времени сверяясь с ней и зачитывая цитаты. Он рассказывал весьма правдоподобные истории из жизни Рима: например, про то, как Папа напился до полного ступора, и ему дважды за ночь пришлось перестилать постель, или как родная мать Папы несколько часов дожидалась у него в приемной.

Люди до сих пор читали в городке проповеди — на перекрестках или в других местах, где легче всего было собрать толпу, но гораздо реже, чем во времена дядюшки Уилли — во–первых, потому что появились телевизоры, державшие народ дома, а во–вторых, люди теперь постоянно куда‑то спешили. Но после июльского праздника Милтон стал все чаще задумываться об ораторском искусстве своего родственника. Он вспоминал, какие тот говорил слова, как зачитывал цитаты, и каким образом заставлял свой голос звучать с с максимальной убедительностью. Иногда эти мысли отпускали его на некоторое время, такое состояние можно было бы назвать очищением, если бы кто‑то мог победить грех, считая его несуществующим.

Пастор Катчен был более умерен в своих советах, хотя все, что он говорил, сводилось к тому же самому: если игнорировать то, что произошло, оно как бы перестает существовать. Но после празднования прошло несколько дней, и Милтон понял со всей определенностью, что не может этого сделать. С такой определенностью, что он опять вспомнил дядюшку Уилли — тот был уверен в себе и не допускал сомнений в том, что не имеет права молчать. Внутри Милтона поселилась очень неудобная и беспокойная решимость. Он спросил у матери, зачем старому человеку вдруг понадобилось проповедовать, на что мать ответила: он должен был это делать.

Отец Мулхолл не знал, что сказать.

Для начала он не мог вспомнить, кто такая Святая Роза, а может никогда и не знал. Вдобавок, он не очень понимал, что этот протестантский мальчик от него хочет. Мальчик перескакивал с одного на другое, чувствовал, что мысль ускользает, и начинал фразы заново, старался говорить медленнее, но голос у него срывался, и понять его было невозможно. Все это не имело никакого смысла.

— Подожди, мне надо кое‑что посмотреть, — с неохотой произнес наконец священник. Он мог бы сказать, что разберется с этой святой позже, но мальчика явно не удовлетворил бы такой ответ. — Садись, — пригласил он его в гостиную и ушел смотреть батлеровское «Житие святых».