Вдруг вода в проруби вздрогнула, и из нее показались две знакомые мордочки.

Бобры быстро вылезли на лед, и мы на радостях начали угощать их свеженарезанными ветками.

Наевшись, зверьки принялись расчесывать лапками — приводить в порядок свои шубки. Потом они заковыляли обратно к проруби, бултыхнулись в воду и исчезли. Прошло несколько минут, а мы все стояли и смотрели в темную прорубь под лед. Легкая морозная пленка уже начинала затягивать воду, и на нее медленно падали крупные белые снежинки…

— Ну, прощайте, Бобки! Прощайте до весны.

Мы встали на лыжи и отправились домой.

Зимою, в декабрьскую стужу, лосиха с лосенком ночевали в густом осиннике. Начало светать. Порозовело небо, а лес, засыпанный снегом, стоял весь белый, затихший. Мелкий блестящий иней оседал на ветви, на спины лосей. Лоси дремали.

Вдруг где-то совсем близко послышался хруст снега. Лосиха насторожилась. Что-то серое мелькнуло среди заснеженных деревьев. Один миг — и лоси уже мчались прочь, ломая ледяную кору наста и увязая по колена в глубоком снегу. Следом за ними гнались волки. Они были легче лосей и скакали по насту не проваливаясь. С каждой секундой звери все ближе и ближе.

Лосиха изранила ноги об острые льдинки. Она уже не могла бежать. Лосенок держался возле матери. Еще немного — и серые разбойники нагонят, разорвут обоих.

Впереди поляна, плетень возле лесной сторожки, широко раскрытые ворота.

На миг лоси остановились: куда деваться? Но сзади совсем рядом послышался хруст снега — волки настигали. Тогда лосиха, собрав остаток сил, бросилась прямо в ворота, лосенок за ней.

Сын лесника Митя разгребал во дворе снег. Он еле отскочил в сторону. Лоси чуть не сбили его с ног.

«Лоси!.. Что с ними, откуда они?..»

Митя бросился к воротам и невольно отшатнулся: у самых ворот волки.

Дрожь пробежала по спине мальчика, но он тут же замахнулся лопатой и закричал:

— Вот я вас!

Звери шарахнулись прочь.

— Ату, ату!.. — кричал им вдогонку Митя, выскакивая за ворота.

Отогнав волков, мальчик вернулся во двор.

Видит — лосиха с лосенком забились в дальний угол, к сараю.

— Ишь как испугались, дрожат все, — ласково сказал Митя. — Ничего, не бойтесь. Теперь не тронут.

И Митя, осторожно отойдя от ворот, побежал домой — рассказать, какие к ним во двор гости примчались.

А лоси постояли во дворе, — оправились от испуга и ушли обратно в лес. С тех пор они всю зиму так и держались в лесу возле сторожки.

Утром, идя по дороге, Митя часто издали видел лосей на лесной опушке.

Заметив мальчика, они не бросались прочь, а только внимательно следили за ним, насторожив свои огромные уши.

Митя весело кивал им головой, как старым друзьям, и бежал дальше, в школу…

Как-то в начале августа на рассвете мы с Джеком пошли на охоту.

Выбрались на знакомую лесную поляну. В этот ранний час она походила на широкую тихую заводь. По ней струились волны тумана. Они поднимались и уходили вдаль, в зеленоватый простор предутреннего неба. И в этом просторе далеким крохотным парусом белел и таял заходящий месяц.

Мы присели на краю поляны и стали ждать, когда совсем рассветет и можно будет итти разыскивать тетеревей.

По зорям эти дикие лесные куры обычно выходили на поляны и кормились ягодами брусники. Заслышав нас, они убегали в кусты и затаивались среди — высокой травы и прошлогодних листьев. Но Джек все-таки отыскивал их по следам и, подкравшись, замирал на месте — делал стойку. Он стоял неподвижно, чуть вздрагивая от нетерпения, и ожидал только моего приказания, чтобы броситься и вспугнуть затаившуюся дичь. Я командовал: «Вперед!» Джек бросался, и тяжелые, жирные птицы с шумом вылетали из своей засады.

Я стрелял. Если птица падала, Джек опрометью кидался ее поднимать и с торжеством подавал мне. Если же я промахивался, он долго смотрел вслед улетевшей дичи, а потом оборачивался ко мне с таким укоризненным видом, будто хотел сказать: «Эх, брат, плох ты!» И мы шли дальше.

В это утро, только мы подошли к кустам, Джек остановится и замер на стойке — почуял дичь. Я скомандовал: «Вперед!» Джек бросился в кусты, но оттуда никто не вылетел, а только послышался какой-то странный писк. Я даже не понял, кто это так кричит — зверь или птица.

В недоумении раздвинул кусты и увидел необыкновенное зрелище: Джек, виляя хвостом, раскапывал носом кучу прошлогодних листьев, а вокруг его морды бегал и угрожающе пищал большой старый еж.

Что это значит? Я еще никогда в жизни не слышал, чтобы еж пищал. И почему он не свертывается в клубок, а бросается прямо на собаку, норовит ее укусить?

Я нагнулся к Джеку и тут только разглядел и понял, в чем дело. В развороченных сухих листьях копошились три крохотных, почти совсем голых ежонка. Так это мать-ежиха защищала своих детей!

Джек покосился на ежиху, потом на меня, будто спрашивая: «Чего она так кричит? Я ведь и не думаю их кусать».

— И молодец, что не тронул, — похвалил я. — Не стоит с ними и связываться. Идем-ка лучше тетеревей искать.

Джек, видимо, согласился. Он весело замахал хвостам и побежал прочь.

За мной зашел мой сосед и наставник по охоте — дедушка Пахомыч, и мы отправились с ним в лес.

Было еще очень рано. Лес только что просыпался, по-утреннему росистый и звонкий. Трещали дрозды, где-то куковала кукушка и, будто перекликаясь с ними, в ближайшей деревне на разные голоса горланили петухи.

На траве и кустах лежала сильная роса.

— В самый раз ястребят ловить, — сказал Пахомыч. — По росе крылья у них обмокнут — подходи и бери, а как подсохнут, тогда еще погоняешься.

— Далеко итти? — спросил я.

— Нет, тут рядом.

Мы вышли в мелколесье. Кое-где поднимались старые, уцелевшие после вырубки деревья. На вершине одного из них чернели наваленные сучья — очевидно, гнездо какой-то большой птицы.

— Вот и пришли, — сказал Пахомыч, указывая на гнездо.

На дерево полез, конечно, я, а дед только командовал, усевшись внизу на пенек.

Я быстро добрался до вершины и заглянул в гнездо. Там сидели, прижавшись друг к другу, три больших, почти совсем оперившихся ястребенка.

Увидя меня, ястребята вскочили, растопырили крылья и приготовились защищаться.

— Самого большого бери, самого злобного! — кричал мне с земли Пахомыч.

Я вытащил из-за пояса мешок, холщевую рукавицу и, надев ее на руку, потянулся к ястребятам. Они запищали и попятились на край гнезда. Я выбрал того, который показался мне крупнее других, и, изловчившись, схватил его.

Ястребенок вцепился когтями и клювом в рукавицу. Я сунул его вместе с рукавицей в мешок и спустился на землю.

— Хорошо, что старых ястребов у гнезда не было, — сказал я, — а то, по совести, я немного побаивался, как бы не набросились.

— А их и быть не могло, — ответит Пахомыч, — они еще на заре улетели детям корм добывать. Я уж их повадки знаю. Этому гнезду, почитай, лет шесть. Каждый год ястреба в нем детей выводят, и каждый год я по одному птенцу беру. Много птенцов брать нельзя: старики заметят и гнездо бросят, а одного можно. Птица счета не знает — ей что два, что три… Только нужно брать аккуратно, когда родители в отлучке, чтобы не напугать.

Дома мы посадили ястребенка в просторный деревянный ящик, обтянутый сверху проволочной сеткой.