— Ах! Я так и знала, что этот казуист заставит меня просить у него прощения.

— Вовсе нет, однако же есть вещи совершенно очевидные.

— И разумеется, такова и ваша история.

— Если вы сами это поняли, то к чему столько ненужных слов?

— Я не желаю иметь соперниц.

— Но о них и речи не идет.

— О, как коварны эти мужчины!

— Вы снова меня с кем-то путаете.

— Почему вы уверены, что я прощу вас?

— Вы обязаны сделать это… Ну же, не будьте ребенком… Приезжайте ко мне на пару дней и убедитесь наверняка, а не по слухам, что устроенный мной праздник был всего лишь прелюдией торжества для моей дорогой графини…

И опытный обольститель взял руку той, кого желал подвергнуть испытанию, и прижал ее к сердцу.

— Жестокая, — молвил он проникновенно, — ваш образ запечатлен здесь навеки… Как могли вы подумать, что иная женщина способна поколебать владычество ваше?

— Довольно, не будем больше говорить об этом… Но два дня, о которых просите вы…

— Я на них рассчитываю.

— Но это подлинное безумие.

— Вы совершите его.

— Ну вот, всегда вы вынуждаете меня поступить по-вашему.

— Всегда ли?

— О! Разумеется, нет, есть границы, кои я никогда не преступлю… И если бы я сочла, что в предложении вашем кроется стремление побудить меня позабыть об этом, я бы, несомненно, отказала вам.

— Нет, нет, давайте чтить принципы друг друга… Но судите сами, разве могу я желать соблазнить вас? Можно обмануть первую встречную, женщину презираемую, от которой хочется получить минутное удовольствие, дабы потом забыть о ней навсегда. Но подобные уловки недостойны, когда ждешь, что счастье твое будет длиться всю жизнь!

— Положительно, рассудительность идет вам на пользу… Что ж, раз вы так хотите, я приеду… Но подумайте хорошенько, как поступить, чтобы я не почувствовала, что вы приравняли меня к сопернице моей. Никто не должен усомниться, что с той крошкой вы были не более чем вежливы, со мной же обошлись, как с нежным и искренним другом сердца вашего.

— Обещаю, — говорил Селькур, откланиваясь, — руководствоваться единственно желаниями вашими… Дозвольте просить вас лишь об одном: если я чудом заслужу одобрение ваше, вспомните, что похвала ваша для меня превыше всех наград. Я буду счастлив, если увижу, что сумел пробудить в вас ответное нежное чувство, кое и вознаградит меня за труды…

Селькур приказал приступить к приготовлениям. В оставшееся время он несколько раз виделся с графиней, чтобы та не изменила своего решения. Дважды он тайно навещал Дольсе, к которой по-прежнему испытывал неодолимую склонность. Более чем когда-либо убеждался он в утонченности чувств трепетного создания сего и понимал, что, если Дольсе случайно узнает о планах его, горе ее будет неизбывно. Поэтому он старательно скрывал от нее готовящееся для графини де Нельмур торжество, а в остальном положился на судьбу и на обстоятельства. Приняв решение под воздействием веских причин, надлежит сделать все возможное, дабы избежать непредсказуемых последствий, постараться, чтобы действия не противоречили бы результату, что, несомненно, вызвало бы смятение рассудка нашего.

20 июля, накануне своих именин, прекрасная госпожа де Нельмур ранним утром направилась в поместье Селькура. К полудню она уже подъезжала к аллее, ведущей к замку. Два гения встречали карету и попросили ее остановиться.

— Сегодня, сударыня, принц Оромазис никого не ждет, — сказал один из них, — ибо он поглощен снедающей его страстью. Укрывшись от суеты, он предается печали, не желает никого видеть, а чтобы никто ненароком не нарушил уединения его, он приказал разрыть все дороги, ведущие в его королевство.

В самом деле, графиня, взглянув на огромную аллею, протянувшуюся перед ней, увидела лишь засохшие деревья, окруженные пустынной почвой… и разбитую дорогу, сплошь из рытвин и колдобин.

— Если бы я только знала, — возмутилась Нельмур, приняв всерьез подготовленный для нее спектакль, — что ему в голову придет подобная затея, ни за что бы не приехала сюда. Довольно, я возвращаюсь домой!

— Сударыня, подождите, — молвил один из гениев, — вы же знаете, что стоит принцу приказать, как все вокруг мгновенно изменится. Ему сейчас же сообщат о прибытии вашем, и, уверен, он мгновенно забудет о печали своей и примчится к вам навстречу.

— А что прикажете делать мне, пока вы будете извещать принца?

— Сударыня, уж не думаете ли вы, что гонец будет слишком долго исполнять поручение свое?

Гений взмахнул палочкой — из-за дерева выпорхнул сильф и, рассекая воздух, мгновенно улетел, но еще быстрее возвратился. Подлетев к карете, он попросил графиню еще немного подождать и с прежней быстротой понесся вперед. А пока он мчался, пейзаж вокруг менялся на глазах. Исковерканная аллея, где среди дикой пустоты не было ни души, внезапно превратилась в шумную ярмарку с трехтысячной разнаряженной толпой, а по обеим сторонам ее выстроились четыреста лавок, где сидели красивые, живописно одетые девушки и продавали всяческие украшения и модные безделушки. Ветви деревьев, только что голые и сухие, ломились теперь под грузом фруктов и цветочных гирлянд. Разрытая и ухабистая дорога являла собой ковер из зелени, расстеленный среди густых зарослей роз, сирени и жасмина.

— Поистине, ваш принц сумасшедший, — говорила графиня сопровождающим ее гениям.

Однако по лицу ее было видно, что она необычайно горда и польщена заботами, кои предприняты, дабы удивить ее и поразить. Они продолжали свой путь.

— Принцесса, — обратился к ней один из гениев, — все пустяки и безделушки, кои глаза ваши, сияющие ярче любых алмазов, видят в лавках, принц дарит вам. Прошу вас, выбирайте, и все, что ваш алебастровый пальчик удостоит прикосновением своим, сегодня же будет доставлено в апартаменты ваши.

— Как это мило и великодушно, — отвечала графиня. — Отказ мог бы обидеть хозяина этих мест, но я буду скромна в выборе своем.

Проходя по аллее, она то справа, то слева осматривала прилавки и разложенный на них товар. Пальчик ее коснулся немногих вещей, но видно, что хотелось ей гораздо больше. А так как за ней внимательно наблюдали, не упуская из виду ни единого жеста, ни взгляда, то все, что хотелось бы ей иметь, но к чему она не притронулась, было отмечено с точностью, как и то, на что она сама указала. Не забыты были и похвалы ее красоте некоторых продавщиц драгоценностей… Скоро мы увидим, каким образом Селькур предупредил все невысказанные желания графини.

Шагах в тридцати от замка героиня наша увидела возлюбленного своего, облаченного в костюм гения Воздуха, в сопровождении свиты из тридцати иных гениев.

— Сударыня, — говорил Оромазис (мы, конечно, знаем, что этим именем назвался Селькур), — я не ожидал, что вы удостоите меня подобной чести: если бы меня вовремя предупредили, что вы изволили прибыть в скромные владения мои, я бы мгновенно вылетел вам навстречу. Позвольте же мне, — продолжал он, склоняясь до земли, — поцеловать пыль у ног ваших, ибо лишь так должно приветствовать божество, кое с небесных высот управляет движением земли.

С этими словами Оромазис и все гении из свиты его попадали ниц и пребывали в таком положении до тех пор, пока графиня не приказала им встать. Поднявшись, все направились к замку.

Едва графиня ступила на порог, как навстречу ей вышла всемогущая фея, покровительница владений Оромазиса, и почтительно приветствовала ее. Фея была высока ростом, на вид лет сорока, необычайно красива, а платье подчеркивало величие ее; однако это не мешало ей говорить со всеми просто и приветливо.

— Сударыня, — обратилась фея к новоявленной богине, — гений, проживающий в замке сем, — мой брат. Но в отличие от меня, его могущество ограниченно, и без помощи моей вряд ли он смог бы достойно принять вас. Любая женщина всегда испытывает больше доверия к лицу одного с ней пола; позвольте же мне сопровождать вас, дабы исполнять все желания ваши.

— Любезная фея! — отвечала графиня. — Я очарована представшим предо мной зрелищем и непременно сообщу вам о желаниях своих. Первое, чего бы мне хотелось, — это провести несколько минут в отведенных мне комнатах: очень жарко, я шла быстро, и теперь мне нужно бы переодеться во что-либо легкое.