— Намерения привязать вас к себе самыми священными узами, мадемуазель. Как же мало у вас уважения ко мне, если вы могли предположить нечто иное!

— Сударь, разумеется, я не доставлю никому удовольствия увидеть странный сей спектакль, в котором тридцатичетырехлетняя девица выходит замуж за семнадцатилетнего ребенка.

— Ах! Жестокая, разве заметили бы вы эту ничтожную разницу в возрасте, если бы в сердце вашем горела хотя бы одна из тысячи искр того пламени, что сжигает мое сердце?

— Вы правы, сударь, именно поэтому я спокойна… Вот уже много лет, как подобные признания меня не волнуют и, надеюсь, не будут волновать и впредь, пока Богу будет угодно продлевать жизнь мою на этой земле.

— Вы отнимаете у меня даже надежду когда-нибудь смягчить ваше сердце!

— И даже более, отныне я запрещаю вам вести со мной подобные речи.

— Увы, прекрасная Флорвиль, вы хотите, чтобы я всю жизнь был несчастлив!

— Напротив, я желаю вам счастья и покоя.

— Но без вас это невозможно.

— Да… пока вы не избавитесь от ваших вызывающих смех чувств, кои вы должны были бы уничтожить еще в зародыше. Постарайтесь справиться с ними, обуздайте их, и к вам вернется покой.

— Я не властен над моей любовью.

— Тогда нам необходимо расстаться, дабы вы имели время побороть свои чувства. Вы уедете на два года, за время разлуки пыл ваш угаснет, вы забудете меня и будете счастливы.

— Ах, никогда, никогда! Счастье для меня возможно лишь у ног ваших…

И так как в это время к нам приблизились остальные гости, наш первый разговор был прерван.

Через три дня Сент-Анж, изыскав способ застать меня одну, захотел вернуться к нашей предыдущей беседе. На этот раз я оборвала его столь сурово, что слезы потоком хлынули из глаз его. Он резко удалился, сказав, что я повергла его в отчаяние и что он лишит себя жизни, если я и дальше буду так с ним обходиться… Затем он вернулся и в ярости произнес:

— Мадемуазель, вы не знаете, что творится в душе того, кого вы оскорбляете… нет, не знаете… Да будет вам известно, что я пойду на любую крайность… на то, о чем вы даже не помышляете… Да, я готов тысячу раз повторить вам: ни за что на свете я не откажусь от счастья обладать вами.

И он удалился в страшном возбуждении.

Как никогда, хотелось мне поговорить с госпожой де Леренс, но, повторяю вам, боязнь повредить молодому человеку удерживала меня, и я промолчала.

Целую неделю Сент-Анж избегал меня. Он едва разговаривал со мной, старался не встречаться за столом… в гостиной… на прогулках, и все это, очевидно, для того, чтобы посмотреть, какое впечатление произведет на меня подобная перемена. Если бы я разделяла его чувства, то выбранное им средство было бы верным, но я была столь далека от этого, что едва заметила его маневр.

Наконец он настиг меня в глубине сада.

— Мадемуазель, — обратился он ко мне в состоянии крайнего возбуждения, — наконец-то я успокоился, ваши советы произвели должное действие… Видите, я опять спокоен… Я искал вас лишь затем, чтобы попрощаться с вами… Да, я навсегда покидаю вас, мадемуазель… бегу от вас… Вы больше не увидите того, кто так вам ненавистен… О! Нет, нет, вы больше никогда его не увидите.

— Я одобряю ваши намерения, сударь, и хочу верить, что вы снова рассуждаете разумно. Но, — добавила я с улыбкой, — ваше обращение пока не кажется мне искренним.

— Как же мне убедить вас, мадемуазель, что отныне я к вам равнодушен?

— Говорите со мной спокойно, это будет лучшим доказательством.

— Но, по крайней мере, когда я уеду… не буду более докучать вам, может быть, тогда вы поверите, что я внял тем доводам, которые вы приводили мне с таким усердием?

— Действительно, только такой шаг заставит меня верить в вашу искренность, и я по-прежнему советую вам сделать его.

— Ах! Значит, вы ненавидите меня?

— Сударь, вы очень любезны, однако оставьте в покое женщину, которой не подобает вас выслушивать, и отправляйтесь на завоевание иных сердец.

— Но все-таки вы меня выслушаете, — яростно воскликнул он. — Жестокая, во что бы то ни стало услышите вы вопль моей объятой пламенем души. Клянусь, нет ничего в мире, чего бы я не сделал… чтобы заслужить вас или чтобы овладеть вами… Так не надейтесь же, — в буйном порыве снова воскликнул он, — что я действительно уеду, я придумал этот отъезд, чтобы испытать вас… Мне — покинуть вас… расстаться с вами, когда я в любую минуту могу вами овладеть!.. Да лучше я умру тысячу раз… Коварная, пусть вы ненавидите меня, пусть я вам отвратителен — таков уж несчастный жребий мой, но не надейтесь, что вам удастся победить любовь, сжигающую меня…

Сент-Анж произнес эти слова в таком состоянии, что, наверное, велением самого рока я не смогла сдержать слез: так удалось ему взволновать меня. Я убежала, дабы не слышал он рыданий моих. Сент-Анж не последовал за мной. Я слышала, как он, словно обезумев, бросился на землю и забился в горестных конвульсиях… Сознаюсь вам, сударь, что я сама, хотя и была совершенно уверена, что не испытываю никаких нежных чувств к этому молодому человеку, а лишь сострадание и снисхождение, — я сама впала в отчаяние.

— Увы! — горько вздыхала я. — Такими же были речи Сенваля! Такими же словами говорил и он мне о своих пылких чувствах… тоже в саду… таком же, как этот… Разве не он обещал мне любить меня вечно… и разве не он жестоко обманул меня!.. Праведное Небо! Он был столь же молод… Ах, Сенваль, Сенваль! Неужели ты снова хочешь лишить меня покоя? Не ты ли явился ко мне в образе этого соблазнителя, чтобы второй раз ввергнуть меня в бездну?.. Скройся же, трус… исчезни!.. Даже воспоминание о тебе мне ненавистно!

Я вытерла слезы и, запершись в своей комнате, просидела там до ужина. К ужину я спустилась… Но Сент-Анж не появился; было сказано, что он болен, а на следующий день он столь искусно разыграл передо мной полнейшее спокойствие… что я поверила ему. Я поддалась и действительно поверила, что он преодолел себя и подавил страсть свою. Но я ошиблась. Коварный!.. Увы, что я говорю, сударь, не мне теперь упрекать его… Я вправе лишь оплакивать его и молиться.

Сент-Анж хранил спокойствие потому, что приступил к осуществлению своего замысла. Так прошло два дня, и к вечеру третьего он объявил о своем отъезде. Вместе со своей покровительницей госпожой де Дюльфор он оставил распоряжения относительно их общих дел в Париже.

Все легли спать… Простите мне, сударь, то смятение, что всякий раз охватывает меня, когда мне приходится воскрешать в памяти эту душераздирающую трагедию. Воспоминания о ней заставляют меня содрогаться от ужаса.

Так как стояла сильная жара, я легла в постель почти обнаженной. Горничная моя вышла, я погасила свечу… К несчастью, на кровати остался лежать открытым мой рабочий мешочек для рукоделия, ибо я только что закончила выкраивать покров, надобный мне на следующий день. Едва начала я засыпать, как послышался шум… Я живо приподнялась на ложе моем… и почувствовала, как некая рука схватила меня…

— Ты больше не убежишь от меня, Флорвиль! — прошептал мне Сент-Анж (а это был именно он). — Прости мне излишне пылкую страсть мою, но не пытайся вырваться от меня… ты должна стать моей.

— Гнусный развратник! — воскликнула я. — Немедленно уходи, иначе берегись моего гнева…

— Я боюсь только одного: что не сумею овладеть тобой, жестокая девица! — ответил этот пылкий молодой человек, устремляясь на меня с таким невообразимым неистовством и проворством, что я тут же стала жертвой его насилия…

Разгневанная подобной дерзостью, готовая на все, лишь бы избежать горестных последствий этой истории, я, высвободившись из его объятий, хватаю брошенные на кровати ножницы. В ярости, однако же не потеряв самообладания, ищу я руку его, чтобы поразить ее и тем самым устрашить его своей решительностью, а также наказать по заслугам… В ответ на мои попытки высвободиться он удваивает яростную атаку свою.

— Беги, предатель! — кричу я, думая, что ударила его в руку. — Немедленно беги и стыдись преступления своего…