- Ну что, доктор, отсрочки не видать? – съязвил я, когда до меня дошла очередь.

- Повернитесь, откройте головку, - ледяным тоном сказала она, игнорируя вопрос.

- Здесь лучше видно? – съязвил я, врачиха зло посмотрела на меня, видимо достал вконец.

Дерматолог отшатнулась, когда я, не выдержав нервного напряжения, заржал, уж очень смешно она выглядела, осматривая мой член, да еще мысль эта, забредшая в уставшие мозги. Короче «конец – в конец» меня добил.

Я шел домой, поскальзываясь на подёрнутых ледком лужах. В кармане лежала повестка, из которой следовало, что явиться я должен в военкомат через три дня в шесть сорок пять утра. Неожиданно быстро. От этого на душе было погано и пробирал не то страх, не то мандраж, холодя внутренности. Неизвестность, вот что пугало, уж в этом-то следовало себе признаться. Следовало еще подумать, как с пользой провести эти последние оставшиеся денечки. Наверное, лучше всего податься к друзьям, гульнуть напоследок. Девочек там позвать, оторваться, так сказать, а то потом целый год придется о женском теле только мечтать. Интересно, хоть подрочить там можно будет? Или и кабинки в туалетах там отсутствуют как класс?

Под такие невеселые раздумья я дошел до своей квартиры. Дом встретил почти похоронной тишиной. Мать, сунувшаяся было ко мне с вопросами, быстро увяла под моим холодным взглядом и ушла к себе в комнату, где чуть громче, чем следовало, работал телевизор.

Хотелось поговорить с батей, расспросить про службу, про то, как себя вести и чего ожидать, но приходилось выдерживать характер, а среди друзей служивших не было. Буду единственным и неповторимым!

Наскоро перекусив, занялся обзвоном приятелей, хотелось пообщаться со всеми. Хата нашлась быстро – под такое дело Серый вытряс из родителей ключи от дачи. Все остальное было делом техники - организаторскими способностями меня бог не обидел. Результатом явилось нашествие в небольшой загородный домик пары десятков молодых людей и девушек, не сильно обремененных моральными принципами и понимающих, для чего их собственно позвали.

Трое суток пролетели в хмельном угаре, и совершенно незаметно подкрался день икс, последний в череде вольных и свободных. Друзья всем миром собрали мне одежонку похуже, так как разведка донесла, что шмотки, после того как призывнику выдают обмундирование, просто выбрасывают. Видок был еще тот. Чьи-то треники, размера на три больше, чем надо и с заплатками между ног, фланелевая рубашка, пожертвованная Серегиным дедом, дырявые кроссовки, которые кто-то жалостливый не донес до помойки, лыжная куртка веселенькой расцветочки и вязаная шапочка с помпоном довершала картину.

- Красавец, - глянув на себя в зеркало, произнес я.

- Не бери в голову, там все такие будут, - со знанием дела сказала Инга.

- Ты-то откуда знаешь? – вяло поинтересовался я.

- Брата двоюродного полгода назад провожала, - хмыкнула она.

- Ага, - сил на более содержательную беседу не было, да и девушка не относилась к разряду тех, с кем принято разговоры разговаривать.

- Слышь, защитничек отечества, тебя родаки разыскивают с собаками, - в комнате нарисовался Серый.

- Чего хотят? – вяло поинтересовался я.

- Хотят знать, что с сыночком все в порядке, - заржал Серега. – А сыночка-то отрывается на всю катушку, знает, что потом долгих триста шестьдесят пять дней и ночей не увидит и не поимеет ни одной телки!

- Отвали, - вяло огрызнулся я, думая, что пора бы завязывать с выпивкой, если к утру хочу оклематься и не сблевать где-нибудь в дороге.

- Ну я сказал, чтобы они завтра к военкомату подходили к без пятнадцати семь.

- Зачем? – удивился я.

- Да ладно тебе, ну проводят они ребенка в армию, все равно тебе с ними мириться когда-нибудь придется, - в словах друга было зерно истины. – Опять же кто тебе посылки слать будет?

- Ладно, - скрепя сердце сказал я, - чего теперь говорить, раз все равно придут.

В глубине души шевельнулась мысль, что они все же единственные родные мне люди на всем белом свете и любят меня. Наверное.

Глава 3

Итак, нас везли в Наро-Фоминск.

Позади остались почти бессонная ночь и ранний подъем, потому что добраться от дачи до города было еще той проблемой. Дорога прошла в полусне, смутно помню как нас собирали во дворе военкомата, что-то говорили, заводили внутрь, требовали паспорта и что-то с чем-то сверяли. Когда называли мою фамилию, офицеры странно переглядывались и, как мне казалось, проявляли нездоровый интерес к моей персоне, но не желающие толком открываться глаза и мозг, впавший в спячку, лишь вяло отмечали пристальные взгляды.

Внутри нас продержали, наверное, с час, пока не закончили все формальности, затем выгнали на улицу и от щедрот душевных выжалили полчаса на прощание с родными. Глаза против воли нашли в разношерстной толпе своих.

- Сынок, - глаза у матери были подозрительно блестящими.

- Мам, ну что ты, - у меня самого голос подозрительно сорвался и я обнял маму, вдруг показавшуюся маленькой и хрупкой.

Затем подошел батя, неловко сунул мне в руки черный пакет с какими-то вещами и тоже обнял. Неумело, по-медвежьи стиснув в объятьях.

Глядя на проплывающий за окном городской пейзаж – кажется мы ехали по МКАДу – я усмехался воспоминаниям. Да, выдержать характер до конца не получилось и молча сесть в автобус тоже. Наверное, на близких людей и в самом деле невозможно злиться долго. Сейчас в груди было больно от того, что они остались там, у ворот военкомата, одинокие и как-то разом постаревшие. Хотя это может быть всего лишь игра теней, обманчивое впечатление, созданное ранним утром.

Потом был распределитель на юге Москвы. Вспоминать о нем не хотелось, нас опять гоняли почти гольем по холодным коридорам, стригли, загоняли всем скопом мыться, выдавали сомнительного качества белье, зеленые камуфляжные штаны, гимнастерки, куртки и чудесную шапку-ушанку из искусственной чебурашки.

И вот теперь все из себя такие одинаковые мы ехали в Наро-Фоминск. Да, да, я как наивный чукотский юноша думал, что «в армию» попадают прямо из военкомата! По слухам нас ожидал карантин. Слово упорно навевало ассоциацию с каким-то старым советским фильмом про пионерский лагерь. Жаль, что нам ничего не говорят, перегоняют и перевозят с места на место как скот.

В автобусе висела тишина. Несколько десятков парней даже не пытались о чем-нибудь поговорить, потому что все возможные темы уже были обсосаны со всех сторон, да и офицер сопровождения, упорно буравящий меня глазами, пару раз прикрикнув, отбил желание чесать языками даже у самых общительных.