— Нет, что ты! — пробормотала она, отшатнувшись. — Разумеется, нет! Как ты мог подумать такое!

Ее до глубины сердца задело, что он заподозрил ее в желании отдаться первому встречному, когда на всем свете для нее существовал только один мужчина — Доминик Сэвидж.

— А что еще можно было подумать, когда ты появилась неизвестно откуда почти раздетая! — заметил он, показывая рукой на ее грудь, и Кристи поняла, что от его внимания ничего не ускользнуло.

Но если так, он должен был вести себя совершенно иначе. Хелен говорила…

Прикусив губу, она шагнула к нему и хриплым, срывающимся голосом сказала:

— Доминик, пожалуйста, не сердись на меня! — Кристи чувствовала, что еще минута, и она расплачется.

Он тяжело вздохнул и прижал ее к себе.

Кристи затрепетала, как осиновый лист. Ей до боли хотелось погладить его, но от волнения она едва смела дышать, не то что двигаться.

Хелен была права: все сработало! Коленки у Кристи тряслись, ноги подкашивались, сердце готово было выпрыгнуть из груди. А Доминик? Она инстинктивно потянулась к нему.

И тут же его железные пальцы поймали ее занесенную руку и с силой отшвырнули прочь, а серые глаза полыхнули гневом.

— Ты хоть понимаешь, черт возьми, что вытворяешь?

Кристи остолбенела. Все еще пылая в любовной горячке, она не сразу поняла, что происходит.

— Доминик, — вырвалось у нее. — Возьми меня!.. Пожалуйста!.. Я же знаю, что ты меня хочешь!

Они стояли, словно окаменев: она — с умоляюще устремленными на него глазами, дрожащими губами, вся подавшись навстречу ему, и он — напряженный, задыхающийся от ярости.

Реальность обрушилась на Кристи, придавив, словно камень, когда Доминик выдохнул сквозь стиснутые зубы:

— Боже, не могу поверить, что это говоришь ты! Так именно для этого ты пришла сюда, словно современная Лолита? Чтобы бесстыдно и неприкрыто предложить мне заняться с тобой любовью? — Судорога пробежала по лицу Кристи, и голос его чуть смягчился: — Кристи, я не могу этого сделать… И ты прекрасно знаешь, почему!

— Потому что ты не хочешь меня? — Она робко подняла глаза и увидела, как взгляд его похолодел.

— В том числе и поэтому, — ровным тоном подтвердил он. — А кроме того, тебе должно быть хорошо известно, что существуют неписаные правила: принято, чтобы женщина ждала, пока ей предложат близость. Кто надоумил тебя прийти сюда? Только не лги, Кристи, ты бы никогда не додумалась до этого сама!

Раздавленная и униженная, Кристи не смогла отпираться и выложила всю правду. И чем больше Доминик узнавал, тем отчетливее становилось выражение отвращения и презрения в его глазах, пока, наконец, он не поднялся, резко отодвинувшись от нее, словно испытывая брезгливость.

— Ну, а теперь мой черед тебе кое-что рассказать! — сообщил он. — Вопреки тому, что наговорила твоя подруга, не так-то легко добиться от мужчины, чтобы он пожелал тебя! — Кристи покраснела от стыда, но не посмела отвести взгляд. — Что ж, — сказал он, приподняв ее подбородок, — тебя научили, что нужно делать, чтобы добиться результата. Ну и как, похоже на то, что я тебя желаю? — Кристи захотелось сорваться с места и убежать прочь, но тело у нее словно одеревенело, и она зачарованно смотрела на него, как кролик на удава. — Если угодно, можешь прикоснуться ко мне и проверить, насколько действенны советы твоей подруги!

Кристи содрогнулась. В один миг все ее детские грезы и представления о любви разрушились, и ей стало гадко от того, какой она должна была предстать в его глазах. Отвернувшись, она всхлипнула от ужаса и отвращения к себе и попыталась вырваться, но Доминик не отпустил ее.

Ей предстояло еще выслушать лекцию о вреде беспорядочного секса: о венерических болезнях и генетических последствиях кровосмешения, об опасности изнасилования и ранней беременности, и, что хуже всего, — о том, как были бы потрясены ее родители, если бы узнали, что задумала их любимая дочь.

И даже после этого он не разрешил ей сесть на велосипед и сбежать с места преступления, а послал в ванную — сполоснуть зареванное лицо и привести в порядок волосы. И лишь когда Кристи предстала перед ним причесанная, умытая и облаченная в маскировочный свитер, Доминик отвез ее домой.

Между ними было всего восемь лет разницы, но он вел себя, как суровый консервативный отец семейства времен старой викторианской Англии. Выходя из его машины у родительского дома, Кристи твердо знала, что будет ненавидеть его до конца своей жизни.

И все же не так сильно, как себя саму! — ожесточенно подумала она, возвращаясь из мира воспоминаний к реальности.

После того случая она стала избегать Хелен и вскоре добилась от родителей разрешения уехать учиться в колледж. Те согласились и нашли для дочери учебное заведение в Ньюкасле, где помимо азов секретарской работы она заново постигала искусство жить сама с собой.

О днях исступленной, прямо-таки горячечной дружбы с Хелен Кристи вспоминала теперь, как о пережитой болезни — с содроганием и отвращением ко всему, что было с ней связано. От одной мысли о новой встрече с Домиником ее начинало тошнить, и когда родители недоумевали, почему их дочь совершенно не вспоминает о нем, Кристи переводила разговор на другую тему.

Открыв двери кухни, Кристи вышла в сад. В воздухе пахло свежевыпавшим снегом. Она сделала медленный и глубокий вдох, вбирая в себя бодрящий запах, и обвела взглядом свинцовое зимнее небо.

Дым от костра, разведенного отцом, тонкими кольцами уходил к горизонту и дальше сливался с серыми облаками. За садом раскинулись поля, а за ними — лесистые холмы, убеленные первым снегом. Этот тихий мир под холодным январским небом был до боли знакомым и близким. Первые семнадцать лет жизни Кристи провела среди этих холмов и лишь последующие восемь — вдали от них, в большом шумном городе, изредка и урывками навещая родные места.

Кристи добрела до конца сада и остановилась, наблюдая, как отец бросает обрубленные ветки, палую листву и прочий мусор в костер. Пол Марсден был в стареньком твидовом костюме, знакомом Кристи с детства. За два десятка лет плотная ткань поизносилась и вытерлась, но пиджак сидел на отце так же безукоризненно, как и раньше. Пол обернулся и при виде дочери радостно улыбнулся. Кристи была его единственным ребенком, его счастьем и гордостью.

— Стол накрыт, добро пожаловать на ланч! — сказала она.

— Хорошо, я как раз проголодался. Сейчас затушу огонь и приду.

Вне сомнения, именно от отца Кристи унаследовала высокий рост, а от кельтских предков матери — зеленые глаза с характерным овальным разрезом, копну отливающих медью рыжих волос и непоседливый характер.

На протяжении многих веков шотландцы и англичане ссорились и мирились на этих пограничных холмах. Мать Кристи принадлежала к клану горцев из Гленкоу и не раз сетовала на то, что ее дочь совершенно некстати унаследовала воинственный дух шотландских предков.

Кристи постояла, ожидая, пока отец затушит костер.

— Знаешь, дочь, хорошо, что ты снова дома, хотя я бы предпочел встретиться с тобой при более веселых обстоятельствах, — сказал отец и тут же поспешил поправиться. — Разумеется, это вовсе не значит, что мы тебя неволим. Ты — сама хозяйка своей судьбы…

— Я приехала, чтобы остаться, — твердо промолвила Кристи. — Даже если бы маму не прооперировали, я бы все равно вернулась домой. В Лондоне словно попадаешь в какой-то водоворот и не замечаешь, что отрываешься от всего, что по-настоящему важно в этой жизни. — Она помолчала, покусала губы и, вздохнув, призналась: — Я бросила работу, папа.

Когда отец позвонил в Лондон и сообщил о том, что мать срочно ложится на операцию, Кристи не стала рассказывать ему о своих делах, — он и без того был слишком расстроен. Но теперь, когда операция прошла благополучно, и Берта Марсден снова была дома, Кристи решилась начать этот нелегкий разговор.

Отец нахмурился, пытаясь не показать, как он озадачен и расстроен.