В Пизе, в доме профессора Борелли, с которым Мальпиги быстро подружился, устраивались собрания анатомов. Здесь устраивались не только диспуты и доклады, но и производились вскрытия. Всей этой работой очень заинтересовался и сам герцог Фердинанд. Правда, он не посещал дома Борелли, но зато приглашал ученых к себе, во дворец.

Обстановка этих собраний и демонстраций в присутствии герцога была очень торжественной.

В большом зале на мраморном столе лежала собака. На почетном месте восседали герцог и принц Леопольд. Здесь также были и придворные дамы, хотя они не очень-то теснились к столу.

Мальпиги вскрывал собаку.

— Смотрите! — сказал он. — Вот оно — сердце. Смотрите — вот желудочки, вот предсердия. Вот здесь кровь входит в сердце, здесь выходит.

Он спокойно ковырялся в еще теплых внутренностях собаки, а прекрасные дамы с любопытством, смешанным с брезгливостью, напряженно смотрели.

— Смотрите — вот оно, сердце, — сказал Мальпиги, кладя на стол вырезанное сердце собаки.

— Нельзя ли вскрыть живую собаку? Мне хочется посмотреть, как работает сердце, — сказал Леопольд.

— Можно…

Через несколько минут в комнату ввели прекрасную левретку. Она весело бежала, за слугой, не подозревая, что ее ждет смерть.

— Годится? — спросил принц.

— Конечно, но жаль убивать такое прекрасное животное.

— Я ничего не жалею для науки, — поклонился принц.

Чтобы не слышать, как завоет левретка, ее увели. В соседней комнате ее крепко связали, а морду ей закутали так, что бедняжка вряд ли прожила бы в таком наморднике и четверть часа.

Собаку уложили на стол. Мальпиги взял ланцет и нагнулся над ней. Дамы вздрогнули и закрыли глаза.

Прошло несколько минут. Мальпиги выпрямился.

— Смотрите! — сказал он окружавшим.

Во вскрытой грудной клетке собаки мерно сокращалось сердце. Сжималось предсердие, потом резкая волна пробегала по желудочку, и его тупой конец заметно приподнимался. В толстой аорте, отходившей от левого желудочка, также были заметны толчки.

— Это замечательно! — прошептал принц Леопольд. — Какая равномерность!

— Из левого предсердия кровь бежит в левый желудочек. Из него переходит в аорту, из аорты — в тело, — говорил Мальпиги, указывая, поочередно, ланцетом на части сердца.

Он подробно описал весь путь крови по сердцу и телу. И только в одном месте у него вышла маленькая заминка.

— А как же кровь переходит из артерий в вены? — спросила его одна из дам.

— Как?.. — Мальпиги замялся. — Это еще неизвестно точно.

— Ну, так узнайте и это, — засмеялась красавица.

— Слушаюсь, — и Мальпиги почтительно склонил голову. Он научился светским манерам и умел держать себя не хуже любого придворного кавалера.

Принц Леопольд все больше и больше увлекался всякими научными экспериментами — это было так интересно и забавно. И вот, желая возможно дольше сохранить эти развлечения, он организовал Экспериментальную академию.

В 1657 году Академия была открыта и начала свои работы. Теперь принц Леопольд мог чуть ли не в любой день видеть то работающее сердце, то печень, то почки, а то и обнаженный мозг собак, кошек и других животных — стоило только приехать в Академию.

Но то, что было не больше, чем развлечением для скучающего принца, для работников Академии являлось важным занятием. Они сумели учесть любознательность принца и просили денег то на одно, то на другое. Оборудование Академии росло, ее лаборатории пополнялись все новыми и новыми приборами и инструментами, ее библиотека расширялась. Одна за другой выходили из ее стен в свет научные работы, и вскоре Академия приобрела большую славу.

Мальпиги старательно работал в Академии. Но и тут его покой был вскоре нарушен.

Удивительная судьба была у этого человека. Всю жизнь кругом него кипели ссоры и раздоры. Всю жизнь ему приходилось то кого-то с кем-то мирить, а то и самому защищаться от нападения врагов.

На этот раз его брат Бартоломео сильно поссорился со своими соседями по Кравалькоре, некиими Сбаралья. Как и всегда, дело началось с пустяков. Понемножку вражда разгорелась, а когда Сбаралья попал в число научных врагов Мальпиги, то дело дошло и до прямых нападений друг на друга.

Мальпиги не мог часто ездить из Пизы к себе на родину, чтобы хоть немножко осаживать скандаливших соседей. Поэтому он переехал снова в Болонью и занял там кафедру.

Он сделал это во-время: не успел он еще толком устроиться на новом месте, как его брат Бартоломео, встретившись как-то на одной из улиц Болоньи с доктором Томмазо Сбаралья, затеял с ним перебранку, кончившуюся тем, что Бартоломео выхватил стилет и так удачно воткнул его в Сбаралью, что тот в скором времени умер.

Бартоломео попал под суд. «Убивать людей не полагается», — решили мудрые судьи, а чтобы нагляднее доказать непреложность этого закона, приговорили Бартоломео… к смерти. Немало пришлось Мальпиги обивать порогов всяких герцогов и иных знатных и власть имевших людей. Ему удалось выклянчить помилование брату, тот отделался пустяками — отсидел полтора года в тюрьме.

— Я должен узнать, как переходит кровь из артерий в вены!

Мальпиги начал с легких.

Взяв стеклянную трубку, он приладил ее к бронху кошки и принялся дуть в нее. Он чуть не лопнул от натуги, а легкие кошки, лежавшие у него на столе, раздулись так, словно кошка всю жизнь страдала отчаянным расширением легких — эмфиземой.

Но сколько ни дул Мальпиги, сколько он ни пыхтел, воздух никуда из легких не пошел.

— Как же так? — недоумевал Мальпиги. — Как же он попадает из легких в кровь?

Он снова дул, снова пыхтел и сопел, и снова — в кровь воздух не пошел.

Мальпиги взял ртуть. Он решил налить ее в легкие, рассчитывая, что ртуть своей тяжестью прорвется в кровеносные сосуды. Он наставил воронку и начал лить. Ртуть текла в легкое, легкое растягивалось, становилось все тяжелее и тяжелее. Он столько влил ртути в это злосчастное легкое, что оно в конце концов не выдержало — сбоку появилась трещинка, блестящие капельки покатились по столу…

— Сообщения между дыхательными трубочками и кровеносными сосудами нет, — решил Мальпиги. — Я твердо уверен в этом.

И он принялся за артерии и вены. Он резал собаку за собакой, тщательно разбирался в тонкой сети кровеносных сосудов, лил в них разнообразные жидкости и следил, как жидкость переходит из сосуда в сосуд. Он часами мучился, чтобы наполнить тонкую артерию ртутью.

Его выручил микроскоп. С его помощью он наконец-то разобрался в этой сети сосудов. Он узнал то, чего не знал Гарвей.

— Кровь нигде не вытекает из сосудов, она переходит из артерий в вены по волосным сосудам.

И довольный открытием, Мальпиги поспешил опубликовать его.

Ну и крик же поднялся после этого! Правда, на сторону Мальпиги встали многие его друзья и единомышленники, но враги не унимались.

Старый Монтальбани даже придумал особую присягу для своих учеников: «Никогда не допущу, чтобы при мне опровергали или уничтожали Аристотеля, Галена, Гиппократа^[17] и других и их принципы и выводы».

Это была замечательная присяга. Приняв ее, студент становился защитником всех глупостей, которыми были так богаты сочинения древних греков и их последователей и рьяных поклонников. Мальпиги сразу получал целый выводок врагов. Присяга утратила свою силу только после смерти Монтальбани.

И все же, несмотря на такую присягу, несмотря на все нападки врагов, Мальпиги продолжал свои работы, продолжал бороться против авторитетов доморощенных мудрецов.

В разгар этой борьбы умер его учитель Мариани, а скоро освободилась и кафедра медицины в Мессине. Мессинский совет пригласил на нее Мальпиги. Мальпиги не очень-то хотелось ехать в Мессину — нельзя же всю жизнь ездить с места на место. Но, подумав, он согласился. Болонский университет дал ему отпуск на четыре года.