Линней, как только узнал об этом, поспешил к аптекарю — выручать рукописи приятеля.

— Их у меня нет, они у него дома.

Линней побежал в гостиницу, где жил Артеди.

— Он мне много задолжал, — ответил хозяин. — Я продам его имущество в покрытие долга.

Линней опять побежал к аптекарю, а тот…

Кто знает — может быть он так и бегал бы от аптекаря к хозяину гостиницы и обратно, если бы не наступила ночь. Пример друга был налицо — тонуть в канале Линней совсем не хотел. А потому он и пошел домой, к Клиффорду.

— Есть о чем разговаривать, — сказал Клиффорд. — Заплати ему. Я покупаю эти рукописи!

Тем дело и кончилось: рукописи попали к Линнею, и он вскоре издал «Ихтиологию» своего друга. Позднее он воспользовался этой книгой для своей системы рыб, но так как рыб он знал не очень хорошо, то он и понапутал изрядно, задумав «поправлять» Артеди.

Хорошо жилось Линнею в Голландии. Его очень уважали, его любили, за ним толпой ходили почитатели, а иногда и просто ротозеи. Но климат Голландии оказался для него неподходящим, и он решил уехать. Может быть он и застрял бы еще на годик в Голландии, но тут случилось одно пренеприятное обстоятельство.

Как-то вечером Линней после утомительного перехода по темным улицам добрался до дому. Едва он вошел к себе в комнату, как увидел на столе какую-то посылку и письмо. Содержание письма оказалось таким, что Линней так и подскочил.

За его невестой ухаживал другой! У него хотели отнять Сару-Лизу!

— Еду, — решил Линней. И минуту спустя прибавил: — Через Францию. А ей — напишу! — И он тут же стал писать невесте.

Начались проводы и прощанья. Друзей за эти годы у Линнея развелось столько, что прощание с ними заняло немало времени. Трогательно простился он со стариком Буэргавом, умиравшим от водянки.

В Париже Линней прежде всего побежал в ботанический сад. Запыхавшись, он вбежал в оранжерею, где профессор Жюссье как раз показывал студентам различные тропические растения. Он стоял и глубокомысленно глядел на какой-то кустик.

— Это… это… — мялся он, пытаясь определить растение.

Студенты уже начали переглядываться и хихикать. Жюссье смущался все больше и больше, и вот…

— Это растение американское, — раздался голос.

Жюссье оглянулся. Сзади него стоял невысокого роста молодой человек, по одежде — иностранец.

— Вы — Линней! — воскликнул он.

— Именно, — ответил с поклоном тот.

Вот это была — встреча, это была — рекомендация!

У Жюссье был брат — тоже ботаник. Они оба очень сдружились с Линнеем, и он не остался неблагодарным. Он назвал в честь Жюссье род растений, посвятил им несколько книг. Но остальные французы были холодноваты. Правда, они были очень любезны, правда, с их уст не сходило «знаменитый», «мэтр» и прочие громкие слова, правда, Линнея тотчас же избрали членом-корреспондентом Академии, но…

— Это какой-то анархист, — шептали друг другу на ухо ученые. — Вся его заслуга в том, что он старается изо всех сил запутать ботанику. Новую систему выдумал, словно старые так уж плохи.

— Это он по молодости!

— Ах, мосье Линней… — рассыпались они перед ним через минуту.

И вот настал великий день. Знаменитый ботаник, «князь ботаников», как его прозвали за границей, прибыл на родину. Как его встретили? Никак.

— Врач без места и без денег — вот его общественное положение. А наука — кому она нужна? За нее платят? Нет! Ну, значит…

Линней заехал к отцу, а потом отравился в Фалун, к невесте.

— Вот мои книги, — сказал он ей, показывая увесистую стопку книг. — Я не без пользы провел время в Голландии.

— Так! Ну, а как со службой? — ошарашил счастливого жениха папаша.

— Служба? — Линней смутился. — Пока я буду практиковать…

— Тэк-с… Значит, и свадьба пока не скоро…

Вот история! Написал Линней с десяток книг, прославился, можно сказать, по всей Европе, а невесты не завоевал.

Линней повесил на двери вывеску: «Доктор Карл Линней».

Вывеска висела, а пациенты не шли.

«Не уехать ли опять к Клиффорду? — думал он. — Уеду… А Сара-Лиза?..»

Любовь к невесте удержала Линнея на родине. И вдруг — повезло. Заболел один из его знакомых. Лечило его много врачей — не помогли. Тогда он обратился к Линнею. Больной, очевидно, рассуждал так — ведь все равно умру. А вылечит меня Линней — и мне хорошо, и ему неплохо.

И вот Линней вылечил его. Как это случилось, наш ботаник и сам не знал толком. Все знаменитости отказались от больного, а он — помог.

И через месяц-другой Линней стал модным врачом.

Ему дали штатное место в Адмиралтействе, а вскоре пригласили и к королю. Тут уж стало не до ботаники. Гербарии мирно пылились в шкафах, а Линней лечил и лечил. Вскоре он стал зарабатывать больше любого стокгольмского врача.

— Да, — разговаривал он сам с собой. — Ботаникой сыт не будешь. — И Линней разлюбил ботанику, по крайней мере, ему так казалось.

Линнею было тридцать два года, когда он женился. Пять лет он ждал свою невесту, а она его. И все за тем, чтобы поссориться в первые же дни супружества. Впрочем, это было только «увертюрой» — они не ладили всю жизнь.

Практики было много, денег — тоже. И вполне понятно, что Линней вспомнил про свою первую любовь — ботанику. Теперь-то он мог позволить себе такую роскошь! А тут как раз умер профессор ботаники в Упсале — Рудбек. Кафедра ботаники оказалась свободна.

Линнею страшно хотелось занять эту кафедру, но дорогу ему перебили. И перебил ее некто иной, как старый враг Линнея, тот самый доцент Розен, который когда-то добился увольнения Линнея из Упсальского университета. Собственно Розен ничем не был виноват. Он был доцент, метил в профессора, имел право старшинства и получил кафедру. А что Линней знал ботанику лучше Розена — кому до этого было дело?

Через год в Упсале освободилась кафедра анатомии и медицины. Ее-то и получил Линней. Правда, это была не «ботаника», но все же он сделался профессором, а его жена — профессоршей.

Розен-врач читал ботанику, а ботаник Линней читал медицину. Обоим было не по себе, и они решили поменяться. Через год врач сделался профессором медицины, а Линней получил кафедру ботаники. Наконец-то!

— Изучайте свое отечество, путешествуйте, собирайте животных и растения. Я сам… — и тут Линней принялся рассказывать, как он в молодости бродил по Лапландии без гроша в кармане и питался сухой рыбой. Это была его вступительная лекция.

Линней-профессор повел дело круто. Ботанический сад в Упсале был мигом преобразован, на месте старого дома-развалины появился новый, библиотека росла не по дням, а по часам. Все лето Линней бродил со своими учениками по лесам и полям и натаскивал столько растений в город, что можно было подумать — они собирали не гербарии, а запасали сено. Гербарии росли, росли и коллекции животных. Ученики Линнея побывали и в Китае, и в Америке, и в Африке и в Индии и отовсюду привозили ценные материалы. Флора и фауна Швеции изучались так старательно, что вскоре Линней мог дать полные списки и описания шведских животных и растений. Своих учеников он заставлял делать самые разнообразные исследования, проверяя их и присматривая за ними. Когда он собрал и опубликовал все эти «диссертации», то получилось семь увесистых томов. Там было все: и растения, употребляемые в корм скоту, и описания отдельных растений — березы, смоковницы и других, и описания животных, и сочинение «о сне растений», и «душистые растения», и много-много другого. Всего до ста пятидесяти работ.

— А мухомор? Мы забыли о мухоморе! — и очередной студент получал задание — исследовать мухомор и написать на эту тему «диссертацию».

Линней-врач и Линней-ботаник жили в тесной дружбе. И когда Линней заболел, то он быстро нашел лекарство. Оказалось, что земляника великолепнейшее средство от ревматизма, так, по крайней мере, думал Линней. Он съел целые горы земляники, и — выздоровел. Пришлось и на эту тему написать статейку. Но еще более чудодейственное лекарство он открыл от подагры; правда, оно помогает только систематикам. Линней лежал в постели и страдал, когда один из его учеников привез ему гербарий канадских растений. Линней мигом вскочил, занялся рассматриванием их и так развеселился, что и сам не заметил, как выздоровел. Подагру как рукой сняло.