Она возникла как самостоятельная и во многих отношениях оригинальная хотя бы потому, что а) ее предметом был язык семитской семьи – классический арабский язык с VII в. по XIV в.) для нее была характерна практическая направленность – отражение основных канонов ислама – Корана и распространение этого учения среди многонационального населения обширного Арабского халифата (на территории Аравии, Передней Азии, Северной Африки, Пиренейского полуострова) только на классическом литературном языке с весьма сложной морфологией (перевод священного Корана на туземные языки запрещался). Политики и деятели религии были заинтересованы в точном воспроизведении Корана при обучении верующих. Считается, что халиф Али, зять Мухаммеда, предложил, опираясь на взгляды Аристотеля, «основной принцип систематики арабской грамматики, указав на основные классы слов: имя, глагол, частица» [Амирова и др. 1975: 148].

Интерес к научному иследованию арабского языка, подогреваемый практической необходимостью, возник почти одновременно в г. Басре, расположенном на берегу Персидского залива, и в г. Куфе, центре завоеванной арабами области (территория современного Ирака). Быстро набирая экономический и культурный потенциал, в том числе и в исследованиях арабского языка, Басра и Куфа начали полемику по теоретическим проблемам грамматики. Филологи Басры ревностно оберегали чистоту и нормы классического языка Корана, куфийцы (куфцы), ориентировавшиеся на разговорный язык, допускали некоторые отклонения от строгих норм классического литературного языка. Однако главным расхождением между ними стал выбор единицы для целей словообразования: басрийцы стояли за имя действия, куфийцы предлагали глагольную форму прошедшего времени. С возникновением Багдада (в 762 г.), третьего иракского центра культуры и науки, возникла новая, смешанно-эклектическая школа с установками на логическую ясность и лаконизм.

В VII в. басриец Абу-аль-Асуад ад-Дуали ввел в арабское письмо графические знаки для обозначения гласных фонем, которые служат выражению словоизменения. В начале VIII в. языковеды Басры осуществили описание норм классического арабского языка, их работу продолжил аль-Халиль ибн Ахмед. Он создает теорию метрического стихосложения, в которой находят свое место и описание морфологии арабского слова. За кратчайшую единицу рассмотрения принимается речевой отрезок (харф), состоящий из согласного и краткого гласного. Однако в отличие от китайцев и европейской традиции здесь не возникло учения о слоге. Халилем был составлен и словарь «Книга айна», названная так потому, что начиналась с графемы «айн», а слова располагались по артикуляционным характеристикам корневых согласных в последовательности от наиболее заднего к переднему месту образования: гортанные, язычные, зубные, губные (что было свойственно и индийской традиции). Арабские фонетисты насчитывали шестнадцать «месторождений» звуков, причем три группы звуков – в области гортани: 1) у голосовых связок, 2) в середине гортани, 3) в верхней части гортани [Амирова и др. 1975: 159]. Аль-Халиль четко разграничил такие фонетические явления, как исходные речевые сегменты, их позиционные варианты и изменения, вызванные образованием грамматических конструкций; им же была улучшена диакритика (для обозначения кратких гласных фонем вводились «огласовки», используемые и теперь в Коране, поэтических и учебных текстах).

Основоположник Куфийской школы Абу Джафар Мухаммед ар-Руаси создает трактат «Книга о единственном и множественном числе», а басриец Сибавейхи (Сибаваихи) трактат «ал-Китаб» («Книга»), ставший основным и самым авторитетным теоретическим и нормативным руководством по арабской филологии. Его достоинства – в характеристике языковых единиц (корня, частей речи и др.) с трех сторон – содержательно-семантической, внешне-языковой (план выражения), коммуникативной. Здесь содержалось подробное научное описание синтаксиса, морфологии, словообразования и фонетики древнеарабского литературного языка. По характеру изложения положений и материала этой книги стало ясно, что у Сибавейхи были предшественники, в частности Халиль (ум. в 791 г.), и немалый опыт изучения стихосложения, грамматики и фонетики. Сам он сосредоточился на словоизменении имени и глагола, словообразовании и фонетических изменениях в процессе образования грамматических конструкций. И после труда Сибавейхи не останавливалось исследование арабского языка, в особенности в трактатах о частях речи, корнях слов и флексиях. Флективный характер арабского языка побуждал исследователей самым тщательным образом описывать его корни и модифицирующие их аффиксы, и здесь они достигли больших успехов. Крупнейший американский лингвист Л. Блумфилд указывал на влияние арабской науки на европейскую науку о языке. Проф. В.А. Звегинцев в «Истории арабского языкознания» (М., 1958) говорит, что у европейских предшественников сравнительно-исторического языкознания и у Ф. Боппа понятия о корнях и флексии было воспринято от арабских языковедов.

Любопытны названия трактатов арабских языковедов конца VIII–IX вв.: «Трактат о грамматических ошибках простого народа», показывающий внимание ученых к ненормативно-диалектной речи, «Классифицированная устарелая лексика», а также отразивший полемику двух школ – басрийской и куфийской – «Беспристрастное освещение вопросов разногласия между басрийцами и куфийцами», где багдадский филолог Ибн аль-Анбари на правах третейского судьи проанализировал 121 проблему, среди которых метод аналогии, выбор базовой единицы при слово-и формообразовании, опора при описании грамматики на слово у басрийцев и на предикативное словосочетание у куфийцев и др.

В X в. усилиями багдадских филологов формируется грамматическое направление, изучающее словообразовательную структуру слова, его употребление. Ибн Джинни задается вопросом, в каком объеме арабский язык реализовал теоретически возможные комбинации харфов (минимальных речевых сегментов). Ибн Фарис в своих трудах по лексике ставит вопросы о ее группировке по частоте употребления, о лексических нормах, о «своих» и заимствованных словах, о многозначности, о прямом и переносном употреблении слов, о синонимии и антонимии и др.

В последующие века больших успехов достигла арабская лексикография: многотомный словарь, составленный ширазским персом Фирузабади (1329–1414) под названием «Камус» («Океан»), стал синонимом любой словарной книги.

Исключительным достижением было составление в рамках арабской традиции Махмудом аль-Кашгари (Кашгарский) в 1073–1074 гг. словаря тюркских языков («Диван турецких языков»), а также сравнительной грамматики этих языков с показом звуковых соответствий между ними, с наблюдениями над морфемами, тюркским сингармонизмом. Но он не создал традиции из-за того, что его труд пролежал втуне почти тысячу лет: он был опубликован в Стамбуле лишь в 1912–1915 гг. «Диван» мог бы стать прецедентом для составления словарей-тезаурусов (с помещением как литературных, так и диалектных слов) в европейской лексикографии средневековья и эпохи Возрождения, но этого, к сожалению, не случилось.

Современный период арабистики, хотя и базируется на классическом этапе, превратившимся в самостоятеьный предмет изучения, заметно расширил и обновил проблематику, а также исследовательскую методологию, используя, в частности, фонологию Н.С. Трубецкого, приемы структурного, а также типологического языкознания. Подробнее об этом, а также о вкладе российских ученых в арабистику (А.Е. Крымского, Н.В. Юмашева, И.Ю. Крачковского и многих других) можно узнать в книге «История лингвистических учений. Средневековый Восток» (Л., 1981 [История 1981]), а также по статьям «Лингвистического энциклопедического словаря» (М., 1990 [ЛЭС 1990]), энциклопедии «Ведущие языковеды мира» (сост. Анатолий Юдакин, М., 2000).

В истории японского языкознания выделяются два крупных периода – первый, начавшийся с возникновения японской письменности (в VIII–X вв.) и длившийся до середины XIX в., и второй (со второй половины XIX в. до нашего времени), связанный с творческим освоением европейского языкознания. В первый период была создана национальная письменность (кана), состоялось знакомство с иероглификой и приспособлением ее к японскому языку, освоение некоторых идей китайского и индийского языкознания» [История 1981: 263]; в период с конца X по XVII в. в связи с изучением и комментированием древнеяпонских памятников развиваются лексикология (особенно семасиология и этимологизирование слов) и история орфографии. Затем, в период расцвета традиционной японистики (с конца XVII до второй половины XIX в.) продолжалась деятельность по комментированию классического наследия, созданию исторической фонетики, а также оригинального учения о грамматическом строе японского языка. Синтез этих достижений с тем, что было воспринято во второй половине XIX и в XX в. из языкознания Европы, привел к формированию в японском языкознании своей грамматической концепциии (в учении о частях речи и особенно в спряжении глаголов), ряда других «оригинальных и своеобразных черт» (В.М. Алпатов).