В-третьих, употребление некоторых вторых приставок пытаются объяснить причинами грамматического плана: специфическая дифференциация видовых отношений, особая передача завершённости действия.
В-четвертых, полипрефиксальность интерпретируется как удачное средство особой выразительности фольклора. К сожалению, это чрезвычайно туманное понятие «особая выразительность» не раскрывается. Неясно, почему «вторичные приставки выступают как средство. превращения их (префиксальных глаголов. – А.Х.) в яркие изобразительно-выразительные средства языка» [Эбель 1970а: 63].
Все четыре объяснения многоприставочности, на наш взгляд, недостаточны. Всё дело в том, что каждое из них в отдельности вступает в противоречие с очевидными фактами и выводами исследователей. Семантическое объяснение игнорирует противоречие между стремлением к расчленённости значений и отсутствием чёткой дифференциации значений приставок, например, в былинах. В автореферате А.А. Эбель «Значения и стилистическое использование префиксальных глаголов в русских былинах» автор, с одной стороны, утверждает, что приставочные образования теряют часть своих значений, развиваются в направлении всё большей расчленённости значений, с другой стороны, констатирует, что в былинах нет чёткой дифференциации значений приставок, и приводит убедительные примеры, свидетельствующие, что былинные приставки обнаруживают смысловую нерасчленённость [Эбель 1970б]. Известна тенденция приставок в разговорной речи лишаться семантической определённости с последующими нарушениями законов их сочетаемости и повышением взаимозаменяемости.
Семантическое объяснение, пригодное, вне всякого сомнения, в целом ряде случаев, не может быть исчерпывающим. В этом смысле справедливо замечание: «Из словообразовательных морфем они (вторичные приставки. – А.Х.) постепенно становятся на путь превращения в морфемы словоизменительного (курсив наш. – А.Х.) типа (особенно «по – "), в литературном же языке это явление не наблюдается» [Ройзензон 1966: 164].
Столь же уязвимо и ритмико-мелодическое объяснение полипрефиксальности, по крайней мере в значительном ряде случаев. Например, в многоприставочных глаголах вторая приставка с-, не составляет слога и потому не удлиняет слово.
Приведённые примеры, противоречащие ритмико-мелодическому объяснению полипрефиксальности, как будто подтверждают мнение о том, что прибавление второй приставки обусловлено целями грамматическими – изменением видового значения. Однако как объяснить то обстоятельство, что две приставки в одних случаях передают одно и то же значение совершенного вида, а в других – разные видовые значения? Ср., например:
Напрашивается мысль, что многоприставочность глаголов в фольклоре нельзя объяснить однозначно, тем более что каждый отдельный случай полипрефиксальности хорошо укладывается в одно из четырёх объяснений. На самом же деле необходимо продолжить поиски адекватного объяснения исследуемого явления, учитывая и такие очевидные факты, как высокая частотность многоприставочных глаголов в фольклоре и единообразие второй приставки.
Действительно, по сообщениям исследователей и нашим наблюдениям над соответствующими глаголами сборника «Песенный фольклор Мезени», в качестве вторичных выступают всего 15 приставок, из них наиболее продуктивны префиксы пои при-. Реже встречаются приставки с-, из-, за-, ещё реже – воз-, раз-, на-, пере-, у-, под-, вы-, про-, о– и от-.
Почему же именно по– и при– являются типично вторичными приставками, хотя в семантическом, грамматическом, ритмомелодическом (один слог) и экспрессивном отношении они ничем не отличаются от многих других односложных приставок?
В поисках объяснения этого явления не следует упускать из виду ещё одно обстоятельство: разные приставки в фольклорном тексте становятся синонимичными. «Семантическое сближение приставок приводит к синонимизации образований с различными префиксами. Нередко такие глаголы функционируют не только как синонимические, но и как тождественные образования. Эволюция приводит к семантической индифферентности» [Эбель 1970: 11]. Это положение иллюстрируется примерами синонимичных рядов одноприставочных глаголов: достичь – пристичь – состичь; истоптать – претоптать – притоптать – потоптать; переломать – преломить – приложить – поломать, зачать – начать – почать – учать и др.
В значительном числе случаев такая смысловая неопределённость приставок приводит к нарушению характерного для русского языка закона соотношения предлогов и глагольных приставок, например: выскочить на коня, выйти с дуба, выпадать в море.
По наблюдениям исследователей, синонимия в фольклоре нередко настолько широка, что семантически сближаются и даже отождествляются не только приставки в однокоренных глаголах, но и такие разнокоренные глаголы, которые по нормам общенационального русского языка синонимичными не являются. Так, в исторических песнях XVII века о Степане Разине постоянно синонимизируются несинонимичные в литературном языке глаголы: плыть – идти – бежать – парусить; выплывать – выбегать; приплыть – прибежать – пригрянуть; схоронить – положить – повалить. О.И. Соколова, сопоставив употребление приставок в литературном языке, диалектной речи и фольклоре, пришла к выводу о том, что в пудожском говоре, например, наблюдается «замещение» значений, выражаемых одними приставками, значениями, присущими другим приставкам, и это «определяет свободу (курсив наш. – А.Х.) выбора той или иной приставки носителями пудожского говора» [Соколова 1970].
На наш взгляд, факт многоприставочности глаголов и рост употребительности таких глаголов в современном фольклоре объяснить чисто лингвистически нельзя. Разгадка секрета по-липрефиксальности кроется в двуприставочности (слова с тремя приставками сравнительно редки, их можно не принимать во внимание, к тому же они не противоречат общему правилу).
Двуэлементность построения многих единиц разных ярусов языка фольклора чрезвычайно продуктивна в устно-поэтической речи. Здесь уместно вспомнить тавтологические повторы, парные синонимы, паратактические конструкции, двандва (парные ассоциативные сочетания), составные числительные, постоянные эпитеты и т. д. Наличие их объясняется особой ролью симметрии в народном искусстве, в основе которой лежит повторяемость смысловых комплексов [Мелетинский 1972: 151]. Стремление к всеобъемлющей симметрии приводит буквально к тотальной синонимичности, когда почти любое слово в определённой позиции может быть синонимом к каждому слову. «.В поэтическом тексте возникает некоторая вторичная «синонимия»: слова оказываются эквивалентными только лишь в силу своего изометризма» [Лотман 1970: 146].
Бинарность и связанная с ней всеобъемлющая синонимия являются эффективным средством передачи дополнительной информации, способствуют так называемому приращению смысла. «Приращённая» информация шире простой суммы содержания компонентов и отличается особым свойством – неопределённостью, что увеличивает семантическую ёмкость конструкции, её смысловую валентность. Неопределённость возникает в результате того, что «в фокус изображения попадают самые общие, родовые, типические, и, таким образом, «идеальные», «сущностные» стороны предмета», наблюдается своеобразное «качение» смысла в любой симметричной конструкции [Неклюдов 1972: 207–208].