Ключевое слово выступает в поэтическом контексте не только как выразитель конкретного смысла, сконцентрированного в понятии, соответствующем той или иной реалии или признаку фольклорного мира, но и как представитель целого ряда тематически связанных понятий. Покажем это на примере прилагательных шведский, турецкий, немецкий.

Во поход пошёл в ины земли,
В ины земли, в Турецкие,
В Турецкие, во Шведские
(Кир. II, 2, № 1652);
Што погиб-пропал добрый молодец,
Што под силою под шведскою,
Што под армею под турецкою
(Кир. II, 2, № 2010);
Мне самой девке в Москву ехати,
В Москву ехати, в землю Шведскую,
В землю Шведскую, во Турецкою
(Кир. II, 1, № 1269).

Каждое из выделенных прилагательных вне фольклорного контекста имеет строго определённое семантическое содержание, но в русских народно-песенных произведениях они имеют более широкое значение – «всё чужое, не наше»:

Танки вадила
Ни па нашаму,
Па турецкаму,
Па нимецкаму
(Хал., № 268);
Широко поле турецкое,
Что турецкое-немецкое!
(Кир., т. 1, № 114).

Семантическая область «чужое, не наше, не русское» в народной лирике обычно выражается этими тремя прилагательными шведский, турецкий, немецкий, сочетающимися в парах.

Известно, что основные ярусы языковой системы обнаруживают два типа отношений между своими единицами – синтагматические (отношения следования) и парадигматические (отношения выбора).

Парадигматизм народно-поэтического слова

Парадигматика литературного языка и парадигматика устно-поэтической речи – явления принципиально различные. В литературном языке выбор языковой единицы осуществляется до актуализации высказывания, в пределах готового предложения выбора нет, это – единственно возможный для данного грамматически правильного и в коммуникативном отношении адекватного высказывания. В фольклорном же тексте перебор возможных форм одной смысловой (тематической) парадигмы осуществляется и во время высказывания. Это обусловливает широкую вариантность синтаксических единиц при чрезвычайной устойчивости художественно-смысловых и стилевых констант.

Сравним два песенных фрагмента:

Во поле рябина стояла,
Во поле кудрявая стояла
(Соб. 2, № 349);
Во поле берёза стояла,
Во поле кудрявая стояла
(Соб. 2, № 347).

Ботаническое различие двух реалий – рябины и берёзы – не мешает взаимозамене существительных, обозначающих их, в пределах тождественного контекста, поскольку оба слова входят в парадигму «дерево – символ девичества». Замена одного другим не разрушает общего смысла песни и её эмоционального содержания.

Взаимозаменяться могут не только названия растительных реалий, но и названия птиц, животных, причём в тождественных контекстах, бытовавших в одном и том же месте (например, Курская губерния). Ср.:

Как, рябина, как рябина кудрявая,
Как тебе не стошнится,
Во сыром бору стоючи,
На болотнику глядючи
(Соб. 3, № 139);
Сосенка, сосёнушка,
Зелёная, кудрявая!
Как тебе не стошнится
Во сыром бору стоючи
(Соб. 3, № 140);
Соловей мой, соловьюшко,
Соловей молоденький!
Как тебе, соловьюшко, не стошнится,
Во тёмном лесу сидемчи
(Соб. 3, № 141).

В одну парадигму могут вовлекаться такие реалии, как снег и цветы. Ср.:

Набирает, нажимает ком белого снегу,
Он бросает и кидает девушке на колени
(Соб. 4, № 381);
Он срывает, нажимает аленьких цветочков,
Он аленьких-то цветочков в беленький платочек,
Он кидает, он бросает во каменну стену
(Соб. 4, № 383).

Парадигматизм свойствен не только лирике, но и эпосу. Уже отмечалась равнозначность замены слов тур / лось / зверь или туриный/лосиный/звериный в русских былинах [Аникин 1980: 92].

Парадигма ограничивается тематически: в неё входят существительные или прилагательные одного лексико-семантическо-го поля, и прежде всего его ядра. Вот яркий пример:

Я стара мужа потешила, —
На осинушку повесила,
На осинушку на горькую,
На шипицу на колючую,
На крапивушку жгучую
(Шейн, № 888).

Совокупность компонентов одной и той же парадигмы, способствующая возникновению «алогизма», служит эффективным средством передачи эмоционального содержания песни.

На семантике каждого отдельного слова лежит отблеск всей парадигмы, обобщённое значение всех компонентов парадигмы явственно присутствует в семантической структуре каждого отдельного компонента. Отсюда лёгкость замены любого компонента парадигмы, отсюда тот тотальный синонимизм, который присущ фольклорному тексту. Тематическая близость слов одной части речи – вполне достаточное условие их взаимозаменяемости. В фольклорных текстах мы встречаем довольно частые примеры типа:

Лучина, лучинушка берёзовая,
Берёзовая поёрзывала,
Осиновая поскрипывала;
А что же ты, лучинушка,
Не жарко горишь?
(Кир. II, 2, № 1654)

или:

Вечер меня, младеньку, сговорили,
За того ли за майора полкового,
За солдата рядового, отставного
(Кир. II, 2, № 1950).

Алогизмы эти, точнее квазиалогизмы, – яркое проявление широкой парадигматической природы опорных слов в устно-поэтическом тексте.

Необычайно широкая парадигматика слова в фольклорном тексте объясняется К.В. Чистовым как проявление свойственного народной духовной культуре принципа эквивалентности. «Термин «эквивалентность» не синонимичен слову «повтор». Эквивалентность – это сопоставление и уравнивание различных в каком-то смысле единиц текста. Например, постановка в сходную ритмическую позицию, звуковое сопоставление, морфологическое или синтаксическое «выравнивание» разнокоренных слов или, наоборот, расподобление слов, лексически родственных. «Эквивалентность» предполагает изоморфность на каком-то уровне и расподобление на других уровнях» [Чистов 1978: 310-311].


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: