Весьма важным элементом космогонического мифа в «родословии небес и земли» является предание о Саде Эден (букв. «Сад Блаженства», «Сад в стране Блаженства»), который насаждает Яхве-Бог и который служит Яхве-Богу жилищем. Там растут деревья, пригодные в пищу и приятные на вид; там же посажены дерево жизни и дерево познания добра и зла. Из Эдена вытекает река, разделяющаяся на четыре потока. Следует заметить в этой связи, что образ «Сада Блаженства» в Ветхом завете, несомненно, восходит к общей для всех древних народов сиро-палестинского региона мифологической традиции. Известно, что сады как места, где совершается «языческий» культ, фигурируют в ветхозаветном пророчестве (Ис. 1:29; 65:3; 66:17). Античные свидетельства о финикийском культе Адониса (см., например: Феофраст. История растений, 6, 7, 3; Филострат. Жизнь Аполлодора, 7, 32) показывают, что его культ совершался в садах. Из многочисленных пальмирских надписей известно, что в Пальмире еще в I-III вв. н. э. культ местных богов отправлялся в рощах и садах. Иначе говоря, повествователь Пятикнижия, излагая «родословия небес и земли», находился в сфере представлений, общих для северо-западных семитских народов: сад есть жилище бога, соответственно сад-храм есть модель божьего жилища. Основываясь на сказанном, можно высказать предположение, что «родословия небес и земли» в большей или меньшей степени восходят к общесемитским сказаниям. Заслуживает внимания то обстоятельство, что в ассирийском родословии царя Шамшиадада I Адаму (персонаж одноименный с библейским Адамом) стоит на втором месте; существует предположение, что и в вавилонском родословии царя Хаммурапи на четвертом месте также находился Ад/таму. Интересно, что в параллельной генеалогии потомков Адама (Быт. 4:25-26) они выстраиваются в такой последовательности: сын Адама Шет; сын последнего внук Адама Энош. Но еврейское энош означает «человек»; видимо, существовали предания, делавшие именно этот персонаж предком людей, живущих на земле. При этом, однако, он отнюдь не первый человек в строгом смысле слова. Кажется правдоподобным, что сюжеты преданий, относящихся к Адаму (=вавил. Ад/таму = ассир. Адаму), могли совпадать или быть близкими.
Сказанным общие северо-западносемитские, в конечном счете, «языческие» черты предания об Адаме не ограничиваются. Змей, обращаясь к Еве, говорит, что Адам и она, вкусив от древа познания добра и зла, уподобятся богам в отношении познания добра и зла (Быт. 3:5). Бог говорит об Адаме, отведавшем плода от древа познания добра и зла, что он станет, «как один из нас», т. е. богов (см. Быт. 3:22); предполагается, следовательно, присутствие в предании других богов, к которым Яхве обращает свою речь и о которых упоминает змей. Имея в виду политеистический характер иудейской религии до реформы Иосии, присутствие в предании таких мотивов можно признать вполне естественным; более сложно ответить на вопрос, почему они сохраняются в книге, являющейся манифестом воинствующего единобожия Яхве. Единственный возможный ответ на этот вопрос заключается, как нам кажется, в старинной формуле: «из песни слова не выкинешь». Перед этим оказывается бессильной любая редактура.
Как бы то ни было, предание об Адаме и Еве и об их грехопадении развивает, несомненно, сказочный сюжет: речь идет о попытке людей сравняться с богами (или богом, что принципиального значения не имеет); они обретают познание добра и зла и в этом смысле уже оказываются равными богам; люди оказываются на пороге обретения бессмертия в момент, когда Яхве своею властью останавливает их и изгоняет из Сада Блаженства. Ситуация повторится в предании о попытке людей построить Вавилонскую башню и добраться до неба. Нужды нет, что самый образ Вавилонской башни навеян месопотамскими зиккуратами (и более конкретно — Вавилонским храмом Этеменанки, т. е. дом, являющийся фундаментом небес и земли); важно то, что и здесь люди пытаются проникнуть на небо, в жилище богов, и здесь бог их останавливает и устраивает так, что они не достигают своей цели (смешение языков). В обоих случаях Яхве оказывается враждебным людям, причем в предании об Адаме и Еве он обманывает людей; его цель, которой он успешно добивается, — помешать людям уйти из-под его власти, достигнуть некоторого состояния внутренней, да и внешней тоже, независимости от бога (или богов).
Однако повествователь Пятикнижия, не меняя сколько-нибудь существенно структуру сказа, радикально преобразует его смысл. В общем контексте Пятикнижия рассказ об Адаме и Еве со всеми его сказочными аксессуарами (человек, вылепленный богом из земного праха, его жена, изготовленная из его ребра; дерево жизни, дерево познания добра и зла и вкушение его плода; змей, соблазняющий Еву; керуб с огненным мечом, охраняющий подступы к Саду Блаженства) превращается в рассказ о первом договоре между богом и человеком и о нарушении человеком этого договора. Бог предписывает человеку, которого он сотворил, под угрозой смерти не есть плодов дерева познания добра и зла. Однако человек, которого соблазнила жена, в свою очередь соблазненная змеем, нарушает запрет. Наказание следует незамедлительно: Бог проклинает змея, проклинает человека и его жену, изгоняет первых людей из Сада Блаженства.
Предание об Адаме и Еве объясняет, откуда появился человек: мужчина вылеплен Богом из земного праха, а женщина сделана из его ребра. Последним обосновывается и то, что мужчина оставляет отца и мать и создает с женщиной новую семью. Предание объясняет также и причины вражды между потомками змея и потомками первых людей, причину того, что женщина рожает своих детей в муках и что она всегда подчинена мужу, а также причину того, что труд является тяжкой обязанностью человека, который ест свой хлеб в поте лица своего. Все это — исполнение божьего проклятия за то, что человек нарушил божье веление.
Заслуживают внимания еще следующие обстоятельства. Знание есть, по преданию, свойство бога; человек овладевает знанием, совершив грех. Владение знанием — это приобщение человека к божественной сущности; аналогичный мотив разрабатывается и в месопотамском сказании «Когда боги, подобно людям». Но процесс познания, т. е. приобщения к миру богов, чудесен: познание совершается в момент поедания чудесного плода, несущего в себе знание. Мотив этот — сказочный; и, согласно законам фольклорного повествования, знание здесь не есть результат познавательной деятельности человека, оно — откровение. Содержание знания о добре и зле, открывающегося людям, также весьма специфично: люди осознают, что они наги, и делают себе одежду из листьев. Иначе говоря, знание здесь — это постижение отличия мужчины от женщины, открытие тайны деторождения, причем нагота есть зло, которое должно быть сокрыто; в то же время добро представляется прикрытием наготы одеждой. Впоследствии открытие и созерцание наготы рассматривается как сакральное преступление. Примечательно, что грех не является грехом, пока он не осознан, пока зло не познано человеком. Вероятно, не случайно в Ветхом завете любовное соитие обычно фигурирует как познание женщины мужчиной. В конечном счете процесс познания — это процесс телесного слияния с объектом познания; именно поэтому оно является результатом съедания плода от дерева познания добра и зла.
Сами по себе имена первых людей — Адам и Ева (евр. Хаввá) — несут на себе определенную идейную нагрузку. Еврейское адáм значит «красный», что соответствует красноватому цвету кожи древнейших обитателей сиро-палестинского региона. В то же время оно связано со словом адамá «почва», буквально «краснозем»; соответственно адáм может быть понято: «земной», что впрямую связано с представлением о сотворении человека из земного праха. Еврейское Хаввá означает «жизнь»; соответственно первая женщина предстает как носительница и олицетворение жизни.
К преданию об Адаме и Еве примыкает, естественно, рассказ о сыновьях и ближайших потомках первых людей, и здесь центральное место занимает легенда о первом братоубийстве (Быт. 4:1-16). Действующие лица этого предания — Каин и Авель — сыновья Адама и Евы, соперничающие между собой; Каин — земледелец, а Авель — пастух-скотовод. Имя Каин близкородственно арабскому «кайнун» — «ремесленник, кузнец», но также и «раб»; вполне возможно, что имя имело исходное значение: «работник». Однако в тексте данное имя связывается с глаголом qānā — «покупать, приобретать». Имя Авель (евр. Хéвел) восходит к корню hbl; по-видимому, можно сопоставить это слово с арабским «habbala», означающим «зарабатывать, добывать», откуда значение еврейского Хéвел — «добытчик».