Близ городка, где разыгралась эта маленькая история, жила в своем замке вдовствующая графиня. Она была большой любительницей искусств; в числе других художников у нее работал итальянский скульптор. Вот этот-то неаполитанец и разбил все мечты Сусанны о будущности ее сестры. Это был красивый юноша с пламенными темными глазами и черными, как смоль вьющимися, непокорными волосами. Однажды он увидел белокурую Магдалину Гартман, когда она с корзиной белья на голове проходила по саду замка. С этой минуты в его пылком сердце загорелась страстная любовь к красавице, и после нескольких встреч в тенистой липовой аллее графского парка он признался ей в своем чувстве. Магдалина не могла устоять перед ним и дала ему слово последовать за ним в его далекую чудную родину.

Как громом поразило бедную «Стрекозу» решение сестры. Никакие просьбы и мольбы не могли поколебать девушку, которая говорила, что не переживет разлуки с любимым человеком. Через несколько месяцев скромно совершился обряд венчания скульптора Береальдо с белокурой красавицей; Магдалина навсегда покинула свою родину и последовала за мужем в его страну.

Прошло четырнадцать лет, в продолжение которых одинокая Сусанна исправно получала письма из Италии от сестры. Они передавали ей и горести, и радости Магдалины и ее мужа. Но вот на пятнадцатом году она однажды получила из Неаполя толстый конверт, надписанный чужой, незнакомой рукой. Когда она вскрыла конверт, из него выпало маленькое письмо, написанное рукой сестры. Она, чувствуя приближение смерти, умоляла Сусанну позаботиться об ее единственной дочери. В том же конверте «Стрекоза» нашла письмо от городского совета Неаполя, которое извещало ее, что скульптор Джузеппо Береальдо и его супруга оба скончались от горячки, оставив восьмилетнюю дочь круглой сиротой. Дальше сообщалось, что один из друзей покойного доставит сироту до Вены, где родные, если не желают, чтобы ребенок был отдан в приют, должны взять его. Тут же упоминалось, что родители умерли, не оставив никаких средств ребенку.

Получив это известие, бедная «Стрекоза» залилась горькими слезами; но скоро она оправилась от первого удара и проявила даже несвойственные ей энергию и распорядительность. Она достала из своей так называемой сокровищницы бережно завернутые в вату серьги покойной матери и свои собственные, полученные ею в день конфирмации, прибавила к ним массивные серебряные часы отца, дюжину серебряных пуговиц с его жилета и отнесла все это к золотых дел мастеру. Затем дрожащей рукой, со слезами на глазах, она достала из заветного шкафа – не книгу – нет, а сверток белой бумаги, на которой крупными буквами, малограмотной, неуверенной рукой было написано: «Я желаю быть похороненной на эти деньги; прошу также, чтобы на моей могиле поставили памятник с надписью: «Девица Сусанна Гартман». Там хранились тридцать серебряных, блестящих монет. Вместе с вырученными от продажи золотых вещей деньгами они составили семьдесят пять талеров.

И вот в одно прекрасное утро жители монастыря с удивлением увидели вместо ситцевых занавесок на окнах листы синей бумаги; цветы, стоявшие на подоконниках, тоже исчезли. «Стрекоза» уехала в Вену за дочерью своей умершей сестры. Она отсутствовала целых три недели, потом снова появилась на монастырском дворе, вернувшись так же неслышно и незаметно, как и исчезла три недели тому назад. Все жильцы, начиная от мала до велика, высыпали из своих квартир, окружили вошедшую, осыпая ее расспросами. Сусанна была очень неразговорчива по природе, и вместо ответа указала на маленькую девочку, которая боязливо жалась за нею, стараясь спрятаться в ее юбку.

Это было необыкновенно странное маленькое существо, настоящий цыганенок. Казалось совершенно невероятным, чтобы белоснежная красавица Магдалина могла произвести на свет такое черное, смуглое существо. Соседи, глядя на девочку, вполголоса говорили между собой, что «Стрекозу» наверно обманули, что это – не дочь ее сестры, а какой-нибудь подкидыш, которого надо опасаться. Сама «Стрекоза» тоже со смущением поглядывала на смуглое лицо ребенка с довольно крупным носом, с массой непокорных черных волос, падавших на низкий лоб. Она, конечно, не разделяла опасений соседей, так как ребенок походил на своего отца: те же глубокие, выразительно горящие глаза под дугами широких, резко очерченных черных бровей, придававших лицу девочки какое-то не детское выражение.

Через несколько дней, употребленных на то, чтобы привести племянницу в приличный и опрятный вид, Сусанна повела ее в школу. Первое знакомство было не совсем удачно. При обращении к ней учителя девочка судорожно схватилась за руку тетки и спрятала голову под ее накидку. Никакие увещания и просьбы тетки и учителя не трогали ее, она только еще глубже скрывалась в складках платья старушки, пока, наконец, учитель, потеряв терпение, насильно не вытащил ее из-под накидки. Весь класс разразился громким хохотом: старательно припомаженные теткой непослушные волосы ребенка уморительно торчали теперь во все стороны. Девочка принялась отчаянно кричать, так что учитель, весь красный от злости, зажал уши, а бедная «Стрекоза» задрожала всем телом от страха.

Весь класс прозвал новую ученицу «цыганенком». Это прозвище злило девочку, она сжимала зубы от злости и топала ногами. Когда, после классов, она возвращалась домой, то целая толпа школьников бежала за нею с криком и смехом; спасаясь от них, девочка, как затравленный зверек, карабкалась на какой-нибудь высокий камень, закрывала лицо худенькими ручками и стояла совершенно неподвижно. Шалуны дергали ее за платье, обливали водой, а она все не трогалась с места, и только быстро вздымавшаяся грудь выдавала ее волнение. Наконец кто-нибудь из прохожих освобождал ее от мучителей и прогонял их по домам. Со стороны учителей девочка тоже не встречала защиты. Они не чувствовали симпатии к этому странному существу. Когда к ней обращались с вопросом, она дико смотрела на спрашивающего, и только угрозами и строгостью можно было добиться от нее ответа. Правда, ее ответы поражали быстрым понимаем пройденного в классе и доказывали блестящие способности и память, но ее резкий, неприятный выговор и жесты, которыми она сопровождала свои ответы, вызывали хохот в классе.

Прошло около двенадцати лет с того памятного дня, когда маленькая сирота покинула родной край и переступила порог скромной квартиры своей тетки. Здесь собственно и начинается наш рассказ.

Был Троицын день. Большой колокол могучим, протяжным звоном оглашал окрестность. На узкой уличке, идущей к монастырю, показалась фигура незнакомого молодого человека. Очевидно, незнакомца привлек сюда этот благовест, и он стоял, охваченный красотой этих гармоничных звуков. Две старушки, одетые по праздничному, направлялись к церкви и, проходя мимо незнакомца, поклонились ему. Из окошек высунулось несколько любопытных голов, женщины оставили свой кофе, чтобы посмотреть на странного незнакомца. Однако молодой человек не замечал возбуждаемого им любопытства, он не отрывал взора от башни, с которой неслись волнообразные звуки колокола. Он медленно направился к садику на городской стене. Там, в тени каштанового дерева, скрываясь от жгучих лучей солнца, он неподвижно внимал этим звукам. Но вот легкое дуновение ветерка принесло к его ногам листок бумаги, очевидно снесенный со стены, и в ту же минуту мимо него, как тень, неслышно промелькнула женская фигура и скрылась в открытом окне. Он успел заметить красивое очертание головы с массой черных волос, красивую обнаженную руку, которая захлопнула за собою окно; в этом движении было столько грации, а фигура, скрытая за окном, была так стройна и гибка, что восторг выразился на лице молодого незнакомца, и он жадно не отрывал взора от ряда окон с белыми занавесками; но теперь он видел за ними только острый профиль «Стрекозы» с очками на носу, склоненный над своим молитвенником.

Молодой человек поднял листок бумаги, лежавший у его ног. На нем смелой рукой была набросана карандашом женская головка со светло-золотистыми волосами, чисто немецкого типа, но в неаполитанском головном уборе. Очевидно, этот листок порывом ветра снесло с каменного стола наверху стены; там, на этом столе, еще лежали разные бумаги и книги. И этот импровизированный садик на стене, наполненный сладким ароматом цветов, над которыми кружились пестрые бабочки и жужжали трудолюбивые пчелки, и эти книги, говорящие о высшем умственном развитии – все здесь казалось каким-то сказочным мирком среди окружающих его убогих, полуразвалившихся домиков.