Наконец, подталкиваемый товарищем, он проворчал:

   - Ладно, я дам клятву. Руки развяжите.

   Кривонос в нерешительности взглянул на Ромку. Тот кивнул. Бывший раб неохотно освободил дюжему парню руки. Меч солдата вместе с хорошим кожаным ремнём уже висел на поясе у Кривоноса.

   Солдат поморгал на яркое солнце, словно у него слезились глаза. Отёр лицо ладонью, и посмотрел на Романа. Тот уже знакомым движением поднял меч, вытянул его перед собой, и произнёс те же слова:

   - Клянись богами, в которых веришь...

   Солдат нагнул голову, шевеля губами, словно повторяя про себя слова клятвы. Ромка не успел уловить его движения, когда тот, не оборачиваясь, выхватил из ножен на поясе Кривоноса собственный меч, и прыгнул вперёд.

   Он не стал выводить восьмёрки и совершать обманные движения. Прыжок был таким быстрым, что Роман, никогда не фехтовавший на таких мечах, успел только заслониться клинком. Лязгнул металл, от удара заныла рука, Ромку отбросило назад, а солдат тут же ударил снова.

   Ромка успел развернуться, пальцы руки, свободной от меча, едва успели сжать запястье противника, когда жгучая боль пересекла живот ударом кнута. Задохнувшись, он свалился на землю.

   Удар о вытоптанную площадку двора вышиб воздух из лёгких, и только многочисленные тренировки, когда его бросали на татами без всякой жалости, помогли Ромке. Он увидел, как солдат, сидя на нём, перехватил меч для короткого, добивающего удара. Другая рука его твёрдыми, будто железными пальцами ухватила Ромку за горло, чтобы тот не мог уклониться от клинка.

   Солдат не имел понятия о самбо, а борьба в партере если и была ему знакома, то только в "классическом" варианте. Лезвие блеснуло в занесённой для удара руке, и пошло вниз, когда Ромка, изогнувшись и едва не закричав от опоясавшей живот боли, провёл удушающий приём. Меч брякнул о землю, солдат выкатил глаза, задыхаясь и потея.

   Возможность сдаться, похлопать ладонью по земле была ему неведома. Ромка не услышал хлопка, который заставил бы его машинально ослабить хватку. Он продолжал сжимать шею противника, слыша, как хрипит и клокочет его горло. Желание уничтожить врага, желавшего ему смерти, было таким сильным, что у него потемнело в глазах.

   "Не надо. Оставь его", - мелодично пропел в голове голос женщины-джинна.

   Ромка увидел склонившееся над ним бородатое лицо Толстопупа. Тот что-то кричал ему прямо в лицо. По щекам дядьки текли струйки пота.

   Он с трудом ослабил захват. Судорожно сжатые мышцы неохотно расслабились. Тело солдата перекатилось, стукнув затылком о землю, и застыло. Роман взглянул на живот, где полыхала боль, и увидел, как по краю полотняной фуфайки, торчащей из-под кожаной безрукавки, расплывается кровавое пятно.

   Толстопуп принялся торопливо распускать ремешки на боках безрукавки, а Кривонос присел над солдатом и прижал пальцы к жилке на его шее.

   - Он жив? - хрипло спросил Роман. Из горла вырвалось глухое карканье, но Кривонос его понял. Он перевернул солдата на спину и принялся хлопать его по щекам. Тот судорожно дёрнулся и со свистом втянул в лёгкие воздух.

   - Жив. - Коротко ответил бывший раб, подняв с земли меч и приставив к горлу приведённого в чувство врага. - Как раз для жертвы.

   Солдат бессильно заворочался, елозя затылком по земле. Остриё меча предупреждающе впилось ему в горло.

   Толстопуп наконец распустил ремешки и распахнул безрукавку. Задрал фуфайку, пропитанную кровью, и Ромка глянул вниз. Удар меча пришёлся в область паха, и скользнул вбок. Не развернись Роман в последний момент, его прошило бы насквозь. Кожу вспороло на длину ладони, и из разреза обильно сочилась кровь.

   Гадая, как глубоко проникло лезвие, Роман трясущимися пальцами попытался прозондировать рану. Вспыхнувшая боль сделала руки ватными. Он смог только наложить ладонь на рану, и застыл, глубоко дыша. Переждал, пока рассеются искры, плавающие перед глазами, и попытался соединить края разреза.

   "Умереть. Убить и умереть" - на грани слуха хрустальным колокольчиком пропел голос в голове и рассыпался дробным эхом. Живот обдало ледяным холодом, тут же накатила волна кипятка. Что-то изменилось. Роман застыл, не в силах вдохнуть. Его в крохотные доли секунды словно тысячу раз вывернуло наизнанку. Последняя ледяная волна накатила и ушла, оставив ломоту в костях, которая медленно растворялась, истаивая в памяти мышц, скрученных судорогой.

   - Надо наложить повязку, - ласково сказал Толстопуп, отведя руку Ромки от живота. - Давай-ка я...

   Дядька выронил кусок ткани, в котором Роман узнал набедренную повязку, и вытаращил глаза. Кровь уже не текла. Рана побледнела, а края разреза сморщились и стянулись, смыкаясь на глазах.

   - Боги Ада! - хрипло сказал Толстопуп. - Что это?

   Ромка глубоко вздохнул. Кровь сворачивалась, потемневшие сгустки бесформенными слизняками скатывались по коже и шлёпались на землю. Он отвёл глаза и осмотрел двор, застывших возле него людей, синее небо над головой.

   Нереальность происходящего вновь принялась терзать его. Надо за что-то зацепиться, увидеть что-то простое, настоящее. Вот разбитый глиняный горшок у стены. Вот крыльцо, сложенное из грубых камней. Вот малец Мухобой, сидит на корточках у стены, наматывая на руку ремешок пращи.

   Вот солдат, на шее которого темнеет багровый след недавнего удушения, привстал на колени и смотрит, открыв рот. Рядом с ним Кривонос, меч в его руке опущен, и он тоже смотрит на Ромку, забыв о недавнем враге.

   Хрипло дышит рядом, сжав в руке ненужную повязку, Толстопуп. Лоб его собрался морщинами, и топорщится обгорелыми клочьями короткая борода.

   Роман одёрнул фуфайку и встал на ноги. Его повело в сторону, он пошатнулся, но удержал равновесие. Бок тупо ныл, кожа вокруг раны невыносимо чесалась. Скатился по коже и с тихим шлепком упал в пыль последний подсохший сгусток.

   - Ты был прав, брат, - сипло прошептал дюжий солдат, зачарованно глядя на Романа. - Это правда дело богов. А я-то сперва не поверил.

   - Белоглаз, покойник, когда голубя резал, гадал на кишках, - медленно произнёс Толстопуп, комкая в руке повязку. - У птицы было два сердца. Это знак.

   - Я принесу клятву, - решительно сказал солдат. - Это воля богов, я клянусь идти с вами.

   - Не надо, - пробормотал Ромка. - Я верю тебе.

   Но дюжий парень уже подступил к нему, протянул руку в странном жесте, раскрыв ладонь и повернув её вниз, и громко сказал:

   - Клянусь богом Ада и богом войны. Клянусь духами предков. Я пойду за тобой с чистым сердцем, и пусть меня сожрут гарпии, если я изменю тебе.

   Сказав это, он повернулся к Кривоносу, и бывший раб неохотно отдал ему меч.

   - Оковы тяжкие падут, темницы рухнут, и свобода вас примет радостно у входа, и братья меч вам отдадут. - Роман едва сдержался, чтобы не расхохотаться в лицо стоящим вокруг людям. Ну конечно, это бред. Если раньше и были сомнения, то теперь это очевидно. Потому что такого не может быть.

   Они вышли со двора, перед этим собрав в доме и кладовой всё, что не взяли враги. Сын старосты только шмыгнул носом, когда Кривонос подхватил со стола недопитый, изрядно похудевший бурдюк с вином "для гостей".

   С зашибленного камнем из пращи, и впавшего в беспамятство солдата бывшие рабы сняли одежду и оружие, и распределили между собой. Ромка посмотрел на посиневшие губы этого человека и ему стало не по себе. Пусть это иллюзия. Даже если неоказание помощи раненому не нарушает здешних законов, зато разрушает душу. Это он знал точно.

   - Отнесите его в дом, - сказал он, и его послушались.

   Роман обвёл взглядом собравшихся поодаль тесной кучкой испуганных женщин. Их было немного. Несколько старух, которые, очевидно, не приглянулись захватчикам, и трое молоденьких девиц, что остались по другой причине. Нашёл среди них ту, с золотистыми волосами. Глядя в раскосые, прекрасные глаза Ангелины на чужом, незнакомом лице, попросил: