Она оглянулась на Риса и добавила:

— Раз уж я его пригласила, сомневаюсь, что он отклонит мое предложение и вернется в тюрьму. Однако если ему вздумается отколоть какую-нибудь шутку, я с радостью сделаю из него основное блюдо.

О, да! Ужин обещает стать великолепным. Развеселившись, Фоко последовал за удаляющейся девичьей фигуркой к столу, стоявшему на возвышении в почетном месте зала, и занял единственное свободное место — на скамье, рядом с хозяйкой Таньера.

Рис старался не обращать внимания на висящий позади стола большой гобелен. Изумительная вышивка изображала льва и львицу, пристально смотревших на сидящих ниже и словно подстерегавших их. По спине Риса пробежал легкий холодок, а волоски на шее встали дыбом. На мгновение ему стало любопытно, а не испытывает ли жертва перед нападением схожее чувство.

Бормоча проклятия, Ховард прикрепил к скамье ножные оковы Риса и занял место у стены позади него. От этой нелепости Рису захотелось рассмеяться. Да что он может сделать в зале битком набитом людьми Лионесс?

Они были повсюду, куда ни кинь взгляд: сидели за расставленными в главном зале столами на козлах, небольшими группками стояли возле побеленных стен, прислонившись к балкам, поддерживающим арки, или, развалившись, сидели у пылающего очага.[19] Нет, он бы не осмелился сердить этих людей, собравшихся вместе, чтобы вкусить пищи.

Фоко снова обратил внимание на свою жертву и коснулся рукава ее льняного платья, сшитого из ткани тонкой работы.

— Ах, если я уеду, то не смогу сказать, что цвет этого платья заставляет твои глаза сиять подобно драгоценным камням.

Лионесс отодвинулась от него.

— А мне больше не придется выслушивать эту глупую ложь.

Рыцарь провел кончиком пальца по ее руке возле локтя и потрогал ленту, свободно вплетенную в ее волосы.

— О! Стоит тебе отпустить эти локоны на свободу и из них получится роскошная шелковая вуаль.

Рис склонился еще ближе, не обращая внимания на тихий вскрик потрясенной такой бесцеремонностью девушки, и прикоснулся к инкрустированному драгоценными камнями крученому золотому ожерелью у нее на шее.

— Если бы не я, ты бы так и не узнала, что из всех украшений тебе следует оставить на себе лишь это ожерелье и твои прекрасные волосы.

Он заговорил еще тише:

— Стоит воину только вообразить себе такое зрелище и ему захочется взять тебя где-нибудь в укромном уголке, чтобы убедиться: действительно ли мечта соответствует действительности.

Заметив пылающее лицо девушки, сверкающие глаза и услышав ее резкий вздох, Рис успел приготовиться к пощечине, что отвесила ему Лионесс.

Едва собравшиеся услышали звонкий звук пощечины, как все разговоры в главном зале разом стихли.

Ховард подался вперед. Сердце у Риса ёкнуло, когда он услышал шорох, издаваемый вынимаемыми из деревянных ножен мечами. В любое другое время этот шум прозвучал бы для него, словно музыка. Теперь же он напомнил Рису шипение ядовитой гадюки, собирающейся ужалить беспомощную жертву.

С застывшей на губах улыбкой лорд Фоко молча наблюдал, как постепенно затухает яростное пламя в глазах Лионесс. Когда же на смену гневу пришел страх, Рис отвернулся от нее. Взглянув на напряженные физиономии присутствующих, он поднял свой кубок с вином и произнес тост:

— За вашу госпожу! Пусть она больше никогда ни с кем так не обходится.

Мельком взглянув, на сидящую рядом неестественно прямую фигуру, он понял, что надо срочно принимать меры, и настойчиво прошептал:

— Я в оковах и оружия у меня нет, но, прежде чем отправиться к праотцам, я прихвачу с собой пару-тройку твоих воинов. Улыбайся, леди Лионесс, — будь достойна своего имени — и успокой их.

У Лионесс стучало в висках. Как бы сильно ей ни хотелось пустить кровь этому омерзительному созданию, девушка не хотела делать это прямо сейчас.

— Госпожа, — склонился к ним Ховард, — я могу вернуть его в темницу.

Лионесс покачала головой, а потом приняла из рук «мерзкого негодяя» кубок. Она подняла его, приветствуя своих людей:

— Ешьте, пейте. Мы должны быть признательны лорду Фоко за то, что он не принял мою нелюбезность близко к сердцу.

Поскольку кое-кто из ее воинов все еще держал меч наизготовку, Лионесс добавила:

— Мне не приходилось бывать при дворе, поэтому я не поняла, что он просто пошутил. Поэтому надеюсь, что он простит мне мое куцее чувство юмора?

Извинения были горьки на вкус, и Лионесс очень хотелось забрать их обратно. Не она должна просить прощения. Фоко заслужил пощечину.

Девушка облегченно вздохнула, когда все присутствующие, услышав ее слова, успокоились. Все, кроме Ховарда. Капитан вложил уже было наполовину вынутый меч обратно в ножны, и отступил, вновь заняв свой пост у стены.

Фоко забрал у Лионесс непочатый кубок с вином и поднес его к своим губам.

— Какие приятные слова, леди Лионесс. Твои люди должны благодарить тебя за то, что ты так быстро восстановила спокойствие и порядок.

Хоть бы он подавился этим вином!

— Благодарны мои люди или нет — это тебя не касается.

Он подскочила от неожиданности, когда поверх ее ладони легла мужская рука.

— Поскольку я пленник в Таньере, я бы сказал, что это меня очень даже касается.

«Очаровательно!» — подумала Лионесс. — «Этот вкрадчивый шепот больше напоминает угрозу». Восхитительно! И совсем не страшно.

Лионесс украдкой посмотрела на Фоко — на смуглом лице ни малейшего следа недовольства. Более того, она заметила, как весело сощурились и заблестели его глаза. Девушка испытала непреодолимое желание стереть с физиономии пленника эту самодовольную усмешку.

Она высвободила свою ладонь и спросила:

— Что тут смешного? Или великий Фоко столь непобедим, что тюрьма ему не помеха?

Ободренная его молчанием Лионесс продолжила:

— Или тебе нет разницы, жив ты или нет? Для порождения сатаны смерть не имеет особого значения? А может ты рассчитываешь обрести вечную жизнь за убийства невинных людей?

Лионесс решила не обращать внимания, как у нее за спиной охнул Ховард. Вместо этого она любовалась стиснутыми челюстями Фоко.

И все-таки он не перестал улыбаться.

Отперевшись одной рукой о скамью, девушка наклонилась поближе к пленнику и тихонько спросила:

— И сколько же жизней ты получил за убийство жены и новорожденного сына? За убийство Гийома тебе, небось, бессмертия тоже добавили?

Наконец-то улыбка исчезла с его лица.

Лионесс заметила, как внезапно побледнело смуглое лицо рыцаря. Он яростно зыркнул на Ховарда, а потом пригвоздил ее к месту взглядом, в котором было столько гнева и боли, что Лионесс на секунду пожалела о своих словах.

Затем Фоко протянул руку и так сильно сжал ее запястье, что едва не сломал его. Не повышая голоса, он произнес:

— Допустим, своим острым язычком ты кого угодно способна убедить или науськать. Но сейчас, госпожа Лионесс, ты не на того напала. Я в твоих играх участвовать не желаю.

— Я не… — она позабыла, что намеревалась сказать дальше, когда он не слишком-то вежливо схватил ее за руку и притянул к себе. — Что ты…

Он оборвал ее реплику, сунув ей в руку нож для еды[20], и приказал:

— Ешь.

Да что он о себе возомнил? Лионесс возмущенно уставилась на их общий поднос с пищей. Он не хозяин в Таньере. Этот убийца не имеет права разговаривать с ней таким тоном. Фоко здесь пленник. Пленник, которому не место в ее главном зале или за столом.

Лионесс затряслась от ярости.

— Кто дал тебе право…

И тут она вдруг вспомнила, что в зале позволила ему присутствовать именно она. И в том, что эта шутка зашла слишком далеко, ей некого винить, кроме самой себя.

Лионесс прикусила язык, перестала препираться с рыцарем и с угрожающим видом вонзила нож в кусок мяса. Если бы на месте еды лежало сердце Фоко, она испытала бы глубочайшее удовлетворение.