— Презренное отродье Сатаны, ты дорого заплатишь за содеянное.

Она задрожала от холодного порыва ветра. Решив покончить со своими усиливающимися кошмарами именно этой ночью, Лионесс поплотнее закуталась в плащ и направилась к донжону[14].

Покалывание на шее, заставило Лионесс остановиться на полпути. Кто-то или что-то наблюдало за ней. Выслеживая, словно хищник свою добычу.

Он наблюдал из своего укрытия в лесу, выжидая благоприятного момента. Фоко все еще был жив. Это ясно и без донесений его сообщника. Он нутром это чуял. В шорохе листвы слышалась мучительная издевка — он жив, он жив.

Пристально оглядывая открытое пространство земли, отделяющее стены Таньера от густого леса, человек посмотрел на донжон. Это тварь убила самого главного для него во всем свете человека и ее сына. За это Фоко придется заплатить.

Сейчас Фоко еще жив — надежно запертый в одой из башен. Но скоро — очень скоро его дьявольское сердце перестанет биться, а сам он испустит последний вздох.

Когда Фоко распрощается с жизнью, виновным в этом сочтут только одного человека. Лионесс.

Пять лет он придумывал, как разделаться с Фоко. Это время показалось ему бесконечностью. Бескрайней, унылой вечностью. Лионесс совершила фатальную ошибку, захватив убийцу в плен, вместо того, чтобы отправить его к Создателю. За это ее ожидают все муки ада.

Рис выглянул в бойницу и заметил, что солнце скрылось за горизонтом. Этот необычайно странный день заканчивался, и на душе у Риса тоже стемнело.

Фоко проклинал свое вынужденное бездействие. Праздное одиночество пробудило в его сознании непрошенные образы. Мысли, которым он ранее не позволял себя тревожить и вторгаться в свою жизнь, теперь грозили поглотить его.

Нахлынувшие воспоминания казались настолько яркими, что он мог слышать и видеть их. Бесформенные образы из прошлого преображались под влиянием нынешних событий. Рис застонал, когда ему послышался плач новорожденного ребенка. Стоны перешли в приглушенный хрип ужаса, как только в его разум вторглись вопли умирающего младенца и его матери.

Меч, проникающий в плоть, и тот не причиняет такой боли, как эти пронзительные крики, что неустанно тревожили его сознание. Ему слышались ее обвинения и ее хохот.

Она заполучила себе в мужья наивного, нетерпеливого мальчишку и играючи разрушила своей подлостью его надежды и мечты.

— Смилуйся, Господи, — его ропот эхом отразился от голых стен его пустого узилища.

Фоко вскочил на ноги и начал измерять шагами небольшое пространство своей темницы в башне. Это немного успокоило его. Однако, как бы отчаянно он этого ни хотел, полностью подавить неприятные воспоминания у него не получилось.

Прорезь бойницы манила его к себе. Увлеченный дразнящими мыслями о свободе, Рис остановился перед узким отверстием и посмотрел вниз на внутренний двор замка и внешние стены.

На ближайшей стене он заметил две одинокие фигуры. Не имея возможности услышать их разговор, он мог лишь, судя по позе, оценить настроение собеседников. Порывистые движения его захватчицы выражали ее волнение и нетерпение. В то же время сдержанные, скованные жесты мужчины выдавали с трудом сдерживаемый гнев.

Они по очереди посматривали на башню, продолжая оживленное обсуждение. Очевидно, именно он являлся объектом их спора. Пренебрежительно пожав плечами, Рис стал смотреть в другую сторону. Он заглянул за внешнюю стену.

Между донжоном и лесом лежало большое пространство расчищенной земли. Ни один отряд не смог бы незаметно приблизиться к замку. Даже его воины.

Его внимание привлек внешний двор замка. В крытых соломой хижинах зажглись огни. С тех пор, как он был дома и наслаждался умиротворенностью очага, казалось, минула вечность.

Неугасимое тепло и отрада, что Рису довелось разделять у очага родителей, однажды уже заставили его жаждать жены и собственных детей. Ужасный брак и множество преждевременных смертей давно похоронили эту детскую мечту.

Он прислонился лбом к влажной каменной стене. Какой богомерзкий святой вытянул те мысли из пучин ада?

Звук ключа, поворачиваемого в замке двери, отвлек его от отверстия бойницы и рассеял подступавший мрак. Какой-то мальчишка-слуга внес деревянный поднос, ломившийся от еды и, поставив его на пол, повернулся к Рису. Паренек пристально посмотрел на него и спросил:

— Фоко, ты дьявол?

Риса позабавила смелость ребенка. Он старался не повышать голоса, чтобы не рассмеяться.

— Ага, именно так некоторые меня называют.

Парнишка искоса посмотрел на него.

— Почему же ты с виду не похож на демона?

Рыцарь скрестил руки на груди и свысока воззрился на шалуна.

— И как же, по-твоему, должен выглядеть демон?

Наивные познания о чертях так и хлынули из детского ротика.

— У тебя должны быть рога и хвост. Как же ты на свои копыта сапоги надеваешь? — он молча указал на поднос. — Настоящий демон не стал бы есть такую еду. В ней нет живой крови.

Рис пнул поднос ногой, и спросил, изображая рычание:

— А откуда ты знаешь, что я не съем тебя вместо этой ерунды?

Он шагнул к мальчишке.

— Не пора ли тебе спасаться бегством?

Ребенок расправил свои плечики, решив стоять на своем, и запрокинул голову еще выше. Он ткнул в Риса пальцем, упорствуя:

— Настоящего демона нельзя поймать…

— Майкл!

Обвинение оборвал крик, донесшийся из-за двери. Майкл тотчас же стремглав выскочил из комнаты.

В дверях стояла Лионесс.

— Это дитя слишком невинно.

Девушка с негодованием посмотрела на него и приказала:

— Оставь его в покое!

Уголки рта Риса подергивались от едва сдерживаемого веселья.

Он чуть приподнял одно плечо.

— Ребенок… давненько я не пробовал столь изысканного лакомства.

Лионесс остановилась. Ни один мускул на ее напряженном лице не дернулся. Потом на ее челе появилось сомнение.

Рис еще больше усилил смятение девушки. С беззаботным видом он стал торговаться:

— Если ты закроешь глаза на мои нечестивые аппетиты, обещаю, что криков ребенка слышно не будет, — он вычистил воображаемую частичку грязи из под ногтя и стал дожидаться ее реакции.

— Так ты убил еще не достаточно людей, чтобы насытить свою жажду крови?

— Святые угодники! — У этой женщины, что совсем нет чувства юмора? — Я всего лишь пошутил.

Она вошла в его каморку, подол ее слишком длинного плаща тянулся за ней по полу.

— Твои шутки, Фоко, здесь неуместны. Я не нахожу ничего смешного в том, что Гийом был предан земле.

— Нет, надо полагать не находишь.

— И это все, что ты можешь мне сказать?

Лионесс закрыла за собой дверь, оставляя стражников с обратной стороны.

— Никаких извинений за мою разрушенную жизнь? Никаких сожалений по поводу убийства невинного человека?

Он нутром почувствовал опасность.

— Не отбирал я никакую невинную жизнь.

Она улыбнулась.

— Врать ты умеешь.

Недоброе предчувствие усилилось. Фоко прищурился.

— Чего ты хочешь?

Она расстегнула брошь на своем плаще с капюшоном, позволив ему упасть на пол. У Риса пересохло во рту. Ее распущенные волосы потоком струились по ее плечам, спадая на обнаженные руки. Мягкие холмики белоснежной, шелковистой плоти вздымались из декольте ее верхнего платья без рукавов. Блио[15] обтягивало ее тело словно вторая кожа. Нижней рубашки она не надела — в отделанных кружевами прорезях с обеих сторон виднелось голое тело.

Пока она шла, мягкая, тонкая ткань ее платья обвивала ее ноги. Длинные, красивые, они едва заметно скользили по полу.

Рис едва мог дышать. Он приказал угомониться своему необузданному сердцу. Невозможно мыслить здраво, когда пульс так и скачет.

— Зачем, Фоко? — ее слова, произнесенные шепотом, донеслись до него, словно легкий ветерок. — Я хочу того же, чего и раньше.