2. Какие примеры бытовых межэтнических конфликтов или даже войн из-за «проблемы выбора своего или чужого языка» вам известны?

3. Как следует понимать высказывание С. Довлатова о том, что личность человека на 90 % состоит из языка?

4. В чем, по-вашему, заключается «поворот к человеку» в современном гуманитарном знании? Приведите свои аргументы из современной лингвистики, литературоведения, философии, культурологии, психологии и других наук о человеке.

5. Как вы понимаете данные высказывания? Согласны ли вы с их авторами? Подтвердите или опровергните приведенные точки зрения с помощью собственных примеров:

A) «В метафизическом аспекте ничто не мешает и космическую Вселенную рассматривать как слово» (Г.Г. Шпет).

Б) «Весь физический мир, конечно, есть слово… Без такого слова нет у нас и никакого другого слова» (А.Ф. Лосев).

B) «Надо еще сказать, что человек в известном смысле сам есть суждение, и жизнь человеческого духа есть непрестанно развивающееся и осуществляющееся суждение: я есмь нечто, некое А» (С.Н. Булгаков).

Г) «Слово или знак, который использует человек, есть сам человек. Ибо, если каждая мысль – это знак, а жизнь представляет собой цепь мыслей, то связанные друг с другом эти факты доказывают, что человек есть знак…» (Ч.С. Пирс).

Д) «Мир, в котором мы живем, есть… именно тот мир, в который нас помещает язык, на котором мы говорим» (В. фон Гумбольдт).

6. На материале статьи В.М. Алпатова «О системоцентричном и антропоцентричном подходах к языку» (Вопросы языкознания. 1993. № 3) обоснуйте выбор именно антропоцентричного подхода к анализу языкового менталитета.

7. Обоснуйте выбор слова «бытийствование» (в книге В.В. Морковкина и А.В. Морковкиной) для обозначения понятия «существование этнического языка»? Что значит это слово и чем оно отличается от обычного слова «существование»?

8. Докажите на своих примерах мысль О.А. Корнилова о том, что национальный язык – это уникальное коллективное произведение искусства народа.

9. Какой подход к анализу языкового менталитета обосновывает следующее высказывание А.Д. Шмелева: «Точно так же мы не можем делать вывод, что для русской языковой картины мира характерно представление, согласно которому чувство любви неподвластно воле человека и рациональным соображениям, на основании таких пословиц, как Любовь зла, полюбит и козла, или ходячего изречения Сердцу не прикажешь, – то, что прямо утверждается, всегда может быть оспорено (правда, эти высказывания дают основание для определенных выводов относительно некоторых других представлений, принимаемых в русской языковой картине мира как данность, например, 'козел менее всего достоин любви' или 'орган любви – сердце')».

10. Раскройте суть синхронического и диахронического подходов к изучению языкового менталитета? Каковы их различия в области самого анализируемого материала и характера оценки и интерпретации языковых фактов? В чем вы видите важность именно синхронического подхода к его изучению?

Алпатов 1993 – Алпатов В.М. О системоцентричном и антропоцентричном подходах к языку / / Вопросы языкознания. 1993. № 3.

Зализняк, Левонтина, Шмелев 2005 – Зализняк Анна А., Левонтина И.Б., Шмелев А.Д. Ключевые идеи русской языковой картины мира: Сб. ст. – М.: Языки славянской культуры, 2005.

Корнилов 2003 – Корнилов О.А. Языковые картины мира как производные национального менталитета. 2-е изд., испр. и доп. – М.: ЧеРо, 2003.

Морковкин, Морковкина 1997 – Морковкин В.А., Морковкина А.В. Русские агнонимы (слова, которые мы не знаем). – М.: ИРЯ им. А.С. Пушкина, 1997.

Нам кажется, что мы живем в мире физического пространства и времени, в мире природы, звуков, запахов и красок, но на самом деле все это приходит к нам сквозь опосредующее воздействие нашего языка. Иными словами, мы живем в культурной среде, в культурной оболочке нашего языка. Язык незаметно для нас пронизывает все области нашего опыта взаимодействия с внешним миром и все попытки заглянуть в себя, он незримо присутствует в нашей сфере ценностей и системе жизненных установок, определенным образом окрашивая и интонируя нашу познавательную и ориентационную деятельность по отношению к экстралингвистической реальности. Не случайно выдающийся философ М. Хайдеггер назвал язык «домом бытия», тогда как традиционный взгляд на вещи вроде бы предполагает обратное – «бытие есть дом языка».

Представляя собой один из основных каналов взаимодействия с миром, национальный язык выступает как своеобразная операционная система для нашей мысли (если уместно здесь воспользоваться аналогией из мира компьютерных технологий). Иными словами, язык подсказывает (а порой и тиранически навязывает) нам путь в интерпретации действительности, он – проводник в человеческом освоении (у-своении и даже при-своении) мира.

Давно известно, что наше сознание способно оперировать языковыми сущностями, не имеющими прямых аналогов в мире вещей и предметов, но именно эти сущности ментального, аксиологического, социокультурного, этического, эстетического порядка являются определяющими для специфически человеческого способа жить, думать и разговаривать. Речь идет о том, что, как пишут В.А. Морковкин и А.В. Морковкина в книге «Русские агнонимы (слова, которые мы не знаем)» (1997), сознание социализированного человека содержит огромное количество информационных единиц, для которых в окружающем мире нет соответствующих объектов, но без которых сам этот мир становится непроницаемым для человеческого разума». В окружающем мире нет объектов, называемых словами вера, свобода, ересь, мнение и пр., но мир, населенный такими сущностями (наряду с чувственно воспринимаемыми вещами), – это качественно другой мир по сравнению с дочеловеческим (или внечеловеческим) окружающим миром. И именно этот другой мир является единственной реальностью для социализированного человека.

Но даже когда мы имеем дело с самыми обычными вещами и предметами, мы не всегда замечаем, что и тут язык по-своему «распорядился» с ними, предложил нам свою «расстановку стульев», свою классификацию и иерархию, свое «видение» их, не вполне соответствующее тому, что есть во внеязыковой реальности. Так, каждый школьник знает, что кит – это млекопитающее, но для носителей большинства индоевропейских языков, в их «языковой картине мира», кит, безусловно, рыба. И, конечно, солнце для них – не просто звезда класса С, как для всех астрономов, и даже вообще никакая не звезда, а оно и есть – солнце, одно-единственное, вне таксономий и классификаций.

Иногда языковая интерпретация некоторых простых вещей просто-напросто расходится с привычным для нашего опыта и нашей логики знанием. Совершенно очевидно, что лицо – это часть головы. Однако в русском языке лицо – это как бы самостоятельная, «выделенная», целостная сущность, известным образом противопоставленная голове, которая мыслится как 'часть головы без лица' – ср. ударить по лицу и ударить по голове. При этом в других употреблениях, так сказать, при съемке «общим планом», это различие нейтрализуется, когда, например, речь идет о форме головы. Получается, что, как во многих философских учениях древности и отчасти – в современной квантовой физике, часть приравнивается к целому, часть равна целому.

У языка вообще своя логика, покоящаяся на совокупном тысячелетнем опыте общения с внешним миром коллектива его носителей, который порою включает в сферу значимого, важного для себя некий фрагмент физической или психической действительности, совершенно не сообразуясь с его «реальным местом» в иерархии вещей и предметов. Так, например, в системе родства мать, отец, сын, дочь – конечно же, родственники. Однако в узусе, в речевой практике носителей русского языка слово родственник по умолчанию значит что-то вроде 'дальний родственник', а мать или отца этим словом называть не принято. Наверное, наши мама и папа даже обидятся, если мы назовем их родственниками, каково звучит, к примеру: «А это моя родственница – мама»? И язык по-своему прав, ведь он отражает тот важный для нашего бытия факт, что мать и отец – это что-то большее, чем просто «родственники».