Однако при этом антропоцентризм выражения пространства в языковой картине мира обязательно получает национально-специфичную окрашенность. Так, для русской языковой картины мира актуальной и особо значимой представляется идея открытого пространства – воля, приволье, раздолье, простор. Любопытно, что пространственный, т. е. внешний компонент входит в семантическое толкование слов, обозначающих русские лингвоспецифичные понятия, которые характеризуют внутренний мир человека. Так, удаль, по мнению Д.С. Лихачева, – это храбрость, помноженная на простор, а тоска – это, наоборот, утеснение, т. е. лишение пространства.
В грамматике специфика пространственного восприятия связана с особенностями пространственного дейксиса – относительных наречных показателей пространства типа здесь / там, далеко / близко. По мнению Ю.Д. Апресяна, пространственный дейксис организован в языке с учетом понятия «пространство говорящего» (то же верно, впрочем, и для временного дейксиса). Это подтверждается здесь = 'в том месте, где находится говорящий или где он в момент речи мыслит себя'; там = 'в месте, отличном от того места, где находится говорящий или где он в момент речи мыслит себя'. Таким образом, предлагается считать, что в действительности важны не столько фактические физические пространства и времена, сколько способ их восприятия говорящим. Скажем точнее: в наивной картине мира способ восприятия имеет приоритет перед действительным положением вещей. Когда он расходится с фактами, предпочтение при осмыслении высказывания отдается ему.
Так, для носителей русского языка, наряду с универсальными показателями далеко / близко существенным является наличие дублетов, обозначающих так называемое человеческое измерение, которое включает обязательную оценку с позиции субъекта – вдалеке, невдалеке, вдали, неподалеку, вблизи и пр. Ср. приводимый Е.С. Яковлевой пример: Я живу вдали от Большого театра и Я живу далеко от Большого театра, где вдали актуализует сему содержательной разъединенности (вдали от его дел, интересов), а далеко – чисто пространственную удаленность.
Аналогично вдалеке / невдалеке / поблизости обязательно обозначает объект «в поле зрения» говорящего в отличие от нейтральных по отношению к этому признаку далеко / недалеко / близко, которые не требуют обязательного присутствия поля зрения говорящего и могут выражать абсолютные величины: Звезда может быть далеко или близко, но вдалеке / невдалеке не может.
Крайне антропоцентрично, по мнению Тань Аошуан, представлена картина пространства в китайской языковой картине мира. Так, в китайском языковом сознании дистанционная оценка «далеко» ассоциируется с путем, а не с расстоянием, лежащим между двумя точками. «Далеко» – это значит, что понадобится много времени для преодоления такого пути. Поскольку большое расстояние между точками по вертикали нельзя описывать в терминах пути – понятия, связанного с освоением человеком пространства автономным или неавтономным способами, слово yuan не может сочетаться с ориентирами shangmian «наверху» или xiamian «внизу». Его естественным «спутником» является слово qianmian «впереди», которое по умолчанию входит в толкование самого слова yuan «далеко». Таким образом, естественный «партнер» слова shangmian «наверху» – это gao «высоко», а слова xlamian «внизу» – слово shen «глубоко», если описываемый объект находится в замкнутом пространстве. Отсылка к объекту, находящемуся далеко внизу в открытом пространстве, осуществляется единственным показателем xiamian «внизу», а функцию второго параметра берут на себя другие средства или просто широкий контекст.
Существуют и другие подтверждения нашего предположения о том, что дистанционная оценка yuan «далеко» связана с понятием «путь, дорога, пройденная человеком». Приведем два примера, в которых наречие yuan «далеко» применено при описании пространства, имеющего вертикальную ориентацию.
(1) а. Стадо уже было далеко внизу (пастух спускается с гор)
б. Yang qun yi yuanyuan de zai shan xia le = yuanyuan de zou zai
qianmian, dao le shan xia —
букв. 'Стадо уже далеко прошло вперед и сейчас находится внизу горы';
(2) а. Далеко на вершине горы есть храм.
б. Shan hen gao, shan ding shang you zuo miao, cong zhe li zou hen yuan (= lu hen yuan) —
букв. 'Гора очень высока, на вершине есть храм, очень далеко отсюда';
Как видно, в обоих примерах китайское слово yuan «далеко» привязано к идее пути, который ведет куда-то.
При рассмотрении связи языкового мышления с типичным ландшафтом возникает вопрос, можно ли определить характер языкового мышления исключительно на основании поведения пространственных показателей? Ведь, как мы уже видели, в китайском языке вообще недопустимо наложение дистанционных показателей на стратификацию по вертикальной оси. Другими словами, в китайском языке невозможно метафорическое употребление слова yuan «далеко» для выражения большой дистанции.
Известно, что горы занимают 60 % площади Китая. Тем не менее, это вовсе не означает приоритета «горного» языкового сознания. Очаг китайской цивилизации – бассейн Желтой реки, где развивалось сельское хозяйство. Здесь языковые категории дистанции порождались в процессе «обживания» и «освоения» окружающего пространства, на периферии которого находились гористые местности, со свойственной им вертикальной ориентацией. Невозможность для китайцев переноса понятия «далеко» в другую плоскость объясняется еще и тем, что оно входит в иное ассоциативное поле, связанное с процессом освоения пространства – прохождения человеком «пути» [Тань 2004: 26–28].
В целом можно присоединиться к выводам Е.С. Яковлевой в книге «Фрагменты русской языковой картины мира (модели пространства, времени и восприятия)» (1994). Характерной особенностью языкового отражения пространства (по сравнению, скажем, с пространством геометрическим) является семантизация расстояния. Именно этот критерий лежит в основе выделения языковых моделей пространства. Существование в языке абсолютных и относительных оценок расстояния свидетельствует о релевантности (и даже фундаментальности) для описания пространства такого параметра, как человеческое измерение. Абсолютность показателей «окрестности говорящего» определяется не только семантикой 'наблюдение' у некоторых из них, априори задающей дистанционную закрепленность соответствующего показателя и «разворачивающей» пространство (как область наиболее стандартных описаний) по горизонтали от говорящего. И не обладающие семантикой непосредственного восприятия наречия неподалеку, поблизости указывают на обжитое пространство. «Окрестность говорящего» – это область пространства, соизмеримая с человеком, результат освоения и «собирания» пространства. «Окрестность говорящего» можно было бы назвать архаической моделью пространства, поскольку она отражает восприятие пространства древним человеком, а именно – это та часть пространства, которую он способен непосредственно воспринять, в той или иной мере самостоятельно освоить и узнать [Яковлева 1994].
Восприятие времени в языке также отличается своей спецификой. Е.С. Яковлева пишет, что в отличие от так называемого «астрономического» времени, время в языке обусловлено особенностями человеческой деятельности в мире. Время как бы «присваивается» субъектом – очеловечивается, одушевляется: в мое время, в свое время, твое время вышло, его время истекло. Само слово время зачастую обозначает человечески обусловленный срок: время работать. Слово время во многих языках может переосмысляться в качестве одушевленной сущности: время бежит. Мифологическая идея цикличности времени отражается в таких словосочетаниях на лексическом уровне, как круг времен, кольцо времени, Время вернулось на круги своя.