Лучшими из работ, давших материал для этой книги, я считаю "Элевсин и Элевсинские мистерии" Георгиоса Милонаса (1961) и "Элевсинские мистерии" Карла Керени (1962). Милонас долгие годы вел в Элевсине археологические раскопки, перевернул там едва ли не каждый камень и все же был вынужден закончить свой отчет фразой, которая в переводе звучит так: "Мы не знаем вполне — во всяком случае, пока не знаем, — каковы были сущность и смысл таинств Деметры, праздновавшихся в Элевсине. Нам известны подробности ритуала, но не его смысл". Потрачено столько физических сил — без духовного озарения. Керени полагает, что сумел проникнуть в смысл этих мистерий, сопоставив их с индонезийскими обрядами, бытующими на острове Серам. В предисловии к своей книге, почтив память предшественников — Ф. Ноака с его "Элевсином" (1927) и археолога Куруниотиса, ведшего раскопки в храмовом комплексе, — он далее пишет: "Книга Ад. Э. Йенсена "Хейнувеле. Народные сказания молуккского острова Серам" (1939) позволила мне приблизиться к ключевой проблеме Элевсина". Мне же представляется, что я сумел найти разгадку, основываясь на свидетельствах самой древнегреческой культуры. И пусть труд мой станет подспорьем для будущих исследований.

Решающее и первоочередное духовное воздействие на меня оказал трактат Иоганна Готлиба Фихте "О назначении ученого" (1794). Он как бы открыл мне, восемнадцатилетнему юноше, глаза. Образы Апокалипсиса (гл. 12) укрепили новое сознание. И в греческих фрагментах Элевсинских мистерий передо мною вновь распахнулся широкий мир этих образов. Наверное, что-то подобное происходило с Гегелем, когда он в юности писал стихотворение "Элевсин".

Внешние обстоятельства жизни сделали меня преподавателем санскрита и индоевропеистики, вынудили испытать тяжелые ранения под Киевом, под Москвой и у мыса Нордкап, забросили в Северную Америку, где осталась частица моего сердца, вознесли в Германии в ранг преподавателя философии, пока враждебная рука не отправила меня в Виндхук. Там и возникла эта книга. Семьдесят лет я странствовал, объехал полмира, вопреки своим помыслам и желанию, однако теперь, задним числом, все это будит во мне удивленное одобрение.

Источники знаний об Элевсинских мистериях весьма обильны, а вовсе не скудны, как слишком часто твердят. Один являет их тайну даже в центре Европы: в Ахенском соборе (ныне в пристроенном к нему музее) стоит римский мраморный саркофаг II века от Р.Х., на передней рельефной стенке которого изображены три сцены Элевсинских таинств. Аналогичные саркофаги с почти такими же рельефами есть в Риме и во Флоренции. Ахенский саркофаг был привезен императором Карлом в 800 году и предназначен для сохранения посмертных его останков. Сцена справа показывает похищение Плутоном божественной девушки Персефоны. С девушкой на руках бог поднимается на свою одноосную колесницу, запряженную четверкой коней. Центральная сцена представляет подруг, с которыми "девушка" ("Кора") только что водила хоровод.

Об этом повествует и общеизвестный открытый миф. Далее в нем рассказывается, что мать девушки, богиня Деметра, услыхала лишь испуганный крик дочери, но похитителя не нашла и не знала, где его дом. Целый год скиталась она в поисках дочери, до тех пор пока богиня ночи Геката (и бог солнца Гелиос) не указали ей на Плутона и его обиталище в Гадесе. Чтобы от гнева Матери полей не погибло все растущее на земле, царь богов Зевс повелел своему старшему брату каждый год на некоторое время Стрелец ведет Плутона с Корой отпускать супругу его, Персефону, к матери, чем та и утешилась. Поля вновь стали плодоносны.

Третья (левая) сцена рельефа на передней стенке саркофага изображает Деметру, однако богиня-мать не сидит неподвижно во гневе, как повествует общеизвестный открытый миф, — она восходит на колесницу, намереваясь преследовать похитителя. Запряженные в колесницу огромные змеи не оставляют сомнения в том, куда держит путь Деметра — в Гадес.

Открытый миф наилучшим образом сохранился в эпосе VII века до Р.Х. — так называемом V гомеровском гимне. Тайный миф, где мать устремляется в погоню, изложен в орфическом гимне Деметре Антее ("возмущенной"). Этот гимн сообщает также, что юноша Евбулей указал богине дорогу в Гадес. — Вот такими свидетельствами древних таинств на своей гробнице ознаменовал Карл Великий возникновение средневековой империи.

В религиозном смысле новое время пришло в Европу в 1518 году с Лютером и Меланхтоном. Последний еще прежде, в 1513 году, перевел на латинский язык и напечатал Императорские саркофаги вновь найденные тогда оды Пиндара, которые были написаны в V веке до Р.Х. В одной из них говорится:

Хорошо снаряжен [в смерти] тот, кто сходит во гроб, зная истину Элевсина. Ему ведом исход земной жизни и новое ее начало — дар богов1.

Поэт говорит о смерти, о последующем земном рождении и о том, как таинства позволяют осмыслить метаморфозы между двумя жизнями и облегчают их. И Пин-дар, и другие поэты и философы древности, пришедшие ему на смену, сообщали людям нового времени — вплоть до Гегеля, Шеллинга и Гёте — в основном спорадические сведения и все же вновь и вновь будили у них горячий интерес к таинствам.

Некоторые подробности стали известны лишь в 1812 году, когда был опубликован манускрипт, созданный в Византии приблизительно в V–VI веке и через Киев, Москву и Петербург попавший в Амстердам. Этот манускрипт содержал неизвестные дотоле произведения: 33 гомеровских и множество — 89 полностью сохранившихся — орфических гимнов в честь греческих богов. "Гомеровскими" принято называть некогда общеизвестные открытые мифы, "орфическими" — те, что имели определенное значение только в таинствах. Все они были собраны в VI веке афинянином Ономакритом, тем самым, который сумел сберечь и донести до нас эпосы Гомера и Гесиода. К сожалению, XIX век воспринял всерьез лишь гомеровские гимны. Мы же вслед за Карлом Керени2 во многом опираемся и на гимны орфические.

В 1961 году, когда Георгиос Милонас обнародовал результаты тридцатилетних раскопок храмового комплекса, для нас открылся новый источник знаний3. Кроме того, мы привлекаем астральные мифы II тысячелетия до Р.Х., годовой круг аттических праздников, юношеские инициации, завершением которых как раз и были Элевсинии, а также остановки процессии на афинской Священной дороге в канун Священной ночи в Элевсине.

Боковые стенки упомянутых трех саркофагов — римского, флорентийского и ахенского — украшены опять-таки сходными рельефами, центральная сцена которых изображает Афину и Артемиду: богини тщетно пытаются воспрепятствовать похищению Персефоны Плутоном. Для мистов Афина правит пониманием, Артемида же — настроением. Очевидно, та и другая душевная сила присутствуют здесь не случайно, хотя для успеха таинства их недостаточно, требуются, к примеру, еще и силы, которые подвластны Гере и Афродите. А какую именно роль играли "девы" Афина и Артемида, иллюстрируют нижеследующие фрагменты из произведений греческих философов от Платона до Прокла.

Ни один из греков не сообщил так много сведений об Элевсинских мистериях и ни один философ не использовал так широко их образы для выражения собственных идей, как Платон (427–347 до Р.Х.). Не исключено, что его ученик Аристотель в особом трактате о мистериях затмил своего учителя, но рукопись Аристотеля была утрачена в средневековой Византии. Тринадцать из сорока произведений Платона дают возможность познакомиться с Элевсиниями; аллюзии же обнаруживаются почти во всех сорока. Второй по важности философский источник знаний о мистериях — труды последнего из прославленных афинских неоплатоников, по имени Прокл (411–485)4.