— Может, позже. Когда ты подтянешь свои знания, манеры, оденешься нормально…

— Нормально? — эхом отозвался Синди, вспомнив, как Майку нравились его юбки, — Раньше тебе и эта одежда казалась нормальной.

— Для меня — да. Для моей компании — нет.

— Ты хочешь меня полностью переделать, — тихо сказал Синди, — перекроить, как тебе удобно, чтобы тебе ничего не мешало. Я тебе как плохой костюм — вроде и нравится, а вроде и жмет. Да?

— Не начинай ты свои поэтические сравнения! — Майк начал заводиться. — Синди, ты жуткий эгоист.

— Я?!

— Ты! И не перебивай! Ты послушай себя! «Ты хочешь меня перекроить, чтобы не меняться самому, бла-бла-бла!» А сам ты готов ради меня хоть немного поменяться? Нет, тебе плевать на мою работу, на мою репутацию, на все, что мне важно, лишь бы продолжать бегать в своих тряпках и мазаться. Плевать тебе, как это воспримут, что у меня будут проблемы, что это некультурно — тебе так хочется, а там хоть трава не расти. Я всего-то хочу, чтобы ты прилично оделся и перестал быть таким жутким неучем, а ты вопишь так, будто я собираюсь тебя расчленить.

Лед, кажется, успел заморозить всю кровь Синди и сковать сердце, потому что он перестал что-то чувствовать. Он впервые поднял глаза от столешницы и посмотрел прямо в лицо любовнику.

— Ты просто гребаный ханжа, Майк Филдер, — раздельно сказал он. — Я подхожу тебе, чтобы трахаться, но ты боишься меня кому-то показать. Ты пускаешь слюни на мои ноги, когда я в мини-юбке, но как приличный человек осуждаешь мою одежду. Ты готов выкинуть дикие деньги на номера в «Хайлэнде», но боишься привести меня домой, потому что там нас могут застать твои родственники! Ты треплешься в постели, какой я красивый, но у тебя будет инфаркт, если об этом узнает твой ебаный гениальный босс!

— Синди! — предупреждающе воскликнул Майк, но Синди было уже не остановить.

— Ты ничего не видишь из-за своей любимой работы, ради нее ты меня положишь боссу вместо коврика для ног! Ты обожаешь похвастаться передо мной своими знаниями, но тебе стыдно, что такому умному тебе достался такой тупой я! Ты и кафе проверял, чтобы не наткнуться на кого-то знакомого, да? — вдруг озарило танцора. — Кто любит там обедать? Ну?

— Олав, — глядя в сторону, сказал инженер. Синди издал что-то среднее между смешком и всхлипом:

— Ты готов трахать меня сколько угодно, но втайне, иначе все приличное общество узнает, что такой солидный человек — грязный извращенец, у которого встает на трансвестита! Но трансвеститу это больше не нужно. Мне противно, Майк. Я не желаю тебя видеть. Я жалею, что связался с тобой. Заключи контракт с девушкой из фирмы эскорта на год вперед — я на твои корпоративы и носа не суну. Удачного ремонта!

Он вскочил и почти побежал на выход, спотыкаясь и стуча каблуками по натертому до блеска полу.

— Синди! — крикнул Майк вслед. Но Синди не обернулся.

Он добрался до дома, два раза чуть не попав под машину, трижды упав и бессчетное множество раз наткнувшись на прохожих. Когда Синди был огорчен, он, и без того не обладающий хорошей координацией движений вне сцены, начинал хуже справляться со своим телом, а теперь он был совершенно убит. Больше всего ему хотелось повернуть время вспять и отказаться от встречи в проклятом кафе, он ненавидел Ника и Марию, ненавидел босса своего любовника, а больше всего — Майка, доброго, щедрого, заботливого Майка, который был готов врать и изворачиваться, лишь бы никто не узнал, что он и Синди спят вместе. Руки и ноги не слушались, Синди еле попал электронным ключом по панели замка подъезда. В ушах шумело, перед глазами иногда все плыло, и если бы лифт не работал, то танцор вряд ли бы сумел добраться до своего этажа пешком.

Дома было темно и тихо, никого не было. Синди вспомнил, что семейство собиралось в кино на премьеру, а потом гулять. Звали и его, а он отказался, чтобы встретиться с Майком, идиот…

Синди повалился на кровать Фредди и закрыл глаза, но сразу же снова открыл, потому что перед внутренним взглядом сразу же появилось лицо партнера. Танцор с упорством мазохиста снова и снова прокручивал сцену в кафе, ложь Майка, его слова об эгоизме и невежестве Синди, о его бескультурии… Он хотел возненавидеть любовника — бывшего уже любовника, — но не получалось. Как только ему удавалось достаточно распалить себя, как сразу же на память приходили их поцелуи, их ночи, когда Майк оставался рядом до утра, их прогулки…

«Прекрасный мой», — вполголоса говорит Майк, глядя в лицо Синди. Они еще не расцепили объятий, и мужчина крепко держит в руках растрепанного вымотанного танцора. «Мммм…» — отзывается Синди, которому не хочется ничего говорить, и легко целует любовника в шею…

Они бредут вдвоем по парку вечером, шум толпы остался позади, а здесь только высокие деревья, травы по колено и сильный запах цветов. «Вечернее солнце, как алая рана», — цитирует Майк строки какого-то очередного поэта, а Синди оно скорее кажется похожим на налитое соком красное яблоко…

Синди бежит босиком по траве, которая слегка колет его ступни, внизу течет река, прямо перед ним вырастает, ощетинившись шпилями, Солнечный мост, залитый светом, а за спиной стоит Майк, и можно, не оборачиваясь, почувствовать его взгляд и легкую улыбку…

На этом воспоминании Синди не выдержал. Лед, заморозивший все его существо, все-таки растаял, и Синди разрыдался в подушку. Он даже не пытался унять слезы, выплакивая всю боль от расставания, от ссоры, от слов Майка, всю свою влюбленность, от которой, конечно, не мог избавиться в одночасье. Все то хорошее, что было у них за полгода, тянуло Синди обратно к любовнику, но их последний разговор заставлял забыть об этом. Он ударил кулаком по подушке, потому что несмотря на свои последние слова, ему не хотелось терять Майка так… бездарно. Но при этом он не видел выхода, и слова о «жутком неуче в неприличной одежде» жгли его огнем.

Выплакавшись, Синди немного полежал в тишине. Часы тихо пискнули, отмечая очередной час, и танцор вяло удивился тому, что еще успевает на работу. Больше всего ему хотелось написать Мике, что он сломал руку. Или ногу. Или шею. И так и лежать дальше, в темноте и тишине, баюкая свое горе.

«Если я не пойду, меня могут вышибить с треском. У Фредди в последнее время мало заказов, Тим на испытательном сроке, Джу выплачивает наш кредит… Еще есть Тинто, но его зарплаты мало. Мы не проживем, если я вылечу из клуба».

Синди медленно поднялся с кровати и поплелся собираться. Собственное тело казалось ему чужим и тяжелым, но Красотка Мерилин должна была выйти на сцену.

Клуб встретил его, как всегда, «У весельчака Хью» ничего не менялось. Все тот же коридор, запах сигарет, дыма, духов и кофе с алкоголем.

— Мерилин, ты в порядке? — спросил кто-то пробегавший мимо. Синди выдал улыбку и кивнул.

«Я могу танцевать униженным, раздавленным и выебанным в мозг. Это все, что я вообще могу».

Выступления той ночи он не запомнил. Кажется, он улыбался, как всегда, выгибался под музыку, заводил толпу и провоцировал парней у сцены на подвиги вроде попытки прорваться к нему, несмотря на охрану. Все это Синди-Мерилин делал на автомате, ему не хотелось собираться, однако ближе к середине ночи танцор заставил себя сосредоточиться. Публика не была виновата в том, что он всего-навсего оказался не нужен любовнику. Ей не было дела до трансвестита Синди Блэка. Она хотела Мерилин и должна была ее получить.

После выступления танцор не попросил, как обычно, коктейль. Он понял, что свалится прямо на улице, если не отдохнет. Перед глазами все расплывалось, шум в ушах стал сильнее. Синди сбросил туфли, раскидав их по углам, повалился на диван в гримерке и уснул, как убитый.

Проснулся он разбитым и больным, но хотя бы пропал проклятый шум и не было ощущения, как будто небо рухнуло на землю. При воспоминаниях о вчерашнем вечере противно заныло сердце, но Синди знал, что справится. Да, настроение было хуже некуда, да, хотелось бить кулаками в стену при одном воспоминании о Майке, но такого глухого отчаяния, как накануне уже не было. Но вместо него подкрался другой враг — апатия, Синди ничего не хотелось, если бы ему предложили вести растительное существование, он счел бы это не худшим вариантом.