— Тогда разрешите, я выйду, — на этот раз обратился он к хозяйке норы и попытался встать на четвереньки. — Попробую сам добраться.

— Нельзя, — без намека на эмоции проговорил старик.

— Почему? — От нехорошего предчувствия у Алексея похолодело в груди. Он уже готов был услышать любое самое страшное объяснение: что он пленник и выход наверх для него заказан, что за ночь наклонный тоннель залили раствором цемента, что от обитателей подземной деревни или города он заразился неизличимой болезнью и назад его никто не собирается отпускать, и даже что того мира, откуда он пришел, больше не существует.

— Нельзя, — повторил староста и, пожевав бесцветными вялыми губами, добавил: — Время Божьего гнева. Выждать надо.

Последние слова сняли большой камень с души Зайцева, но ничего не объяснили.

— А кстати, где мое ружьишко и резиновые сапоги? — вдруг встревоженно поинтересовался Алексей. Он ещё раз внимательно оглядел крохотную пещеру и смущенно пояснил: — Не мое ружье, у родственника взял. И сапоги не мои.

Исчезновение обуви напугало его меньше чем потеря ружья — такого серьезного «аргумента» в разговоре с сумасшедшими, уголовниками или дикарями. И Зайцев хотел было пожестче повторить вопрос, но в этот момент в темной дыре образовались сразу две физиономии, удивительно похожие на хозяйкину. У обеих вместо зубов остались жалкие черные осколки, напоминающие обгоревшие зубья старой ножовки. «Да они все здесь такие», — с удивлением и тоской подумал Алексей.

— Танька, как гость–то? — улыбаясь и игриво стреляя глазами в сторону пришельца, спросила одна из них, безвозрастная увечная баба.

— Идите–идите, шалавы. — Хозяйка по–змеиному изогнулась, и только сейчас Алексей заметил, что у неё тоже нет обеих ног.

— Так, где мое ружье?! — ещё больше разнервничался Зайцев, но ему никто не ответил, как–будто они не понимали, о чем идет речь. — Этот ваш шинкарь что ли утащил, зараза? И фляжку сперли. Дайте я выйду. — Алексей попытался проползти к дыре, но старик попятился назад и загородил собой выход.

— Время Божьего гнева, — повторил он. — Отдохни. Танька, дай человеку поисть.

Хозяйка очень ловко выскользнула из пещеры прямо по спине старосты. Тот лишь вовремя опустил голову и посильнее прижался к полу. И когда она исчезла в дыре, Зайцев раздраженно проговорил:

— Мне все равно, какое там время. Меня дома ждут. Наверное, уже похоронили. — Однако, после этих слов он вернулся на подстилку. Ему все же хотелось получить назад свои вещи, да и ссориться с этими странными людьми было опасно, тем более, что их здесь было много, а он остался без оружия.

— Нам тогда тоже было все равно, — подняв на гостя пустые, запечатанные глазницы, произнес старик. — Я через это «все равно» потерял глаза и руки. Мы тогда ещё в землянках жили. Потом закопались. И староста поведал гостю историю кудияровцев, которая, если убрать некоторые географические и этнографические особенности, мало чем отличалась от исхода евреев из Египта. Это была вчерашняя проповедь трактирщика, но сейчас Алексей услышал её от начала до конца. Староста опустил лишь упоминание о приходе стояка, который должен был вывести кудияровцев назад в землю обетованную — в несравненную Кудияровку.

Слушая старика, Зайцев все более впадал в болезненную тоску. Поверить в то, что это реально существует, было почти невозможно. Плохо освещенная пещера, в которой он оказался, походила на склеп, а сам староста — на мертвеца далеко не первой свежести. «Бред, — думал Алексей. — Это даже не пигмеи Камеруна и не амазонские индейцы. Это земляные человекообразные обезьяны, почему–то говорящие по–русски. Интересно, в соседних деревнях хоть кто–то знает об их существовании, или мне все это снится? Может, я отравился ядовитыми испарениями и брежу? Может, я лежу сейчас где–нибудь на гнилом болоте, на островке и галлюцинирую?» Зайцев начал вспоминать, рассказывал ли кто–нибудь в Разгульном о поселении по ту сторону болот и его страшных обитателях, но за всю неделю, которую он провел у родственников, Алексей слышал лишь бородатые советские анекдоты, жалобы на плохую жизнь, да несправедливые упреки в том, что у них в Москве булки и колбаса растут прямо на деревьях.

В пещеру вернулась хозяйка с глиняной миской дымящейся картошки. Она так же ловко переползла через старика, протянула гостю завтрак и зашептала:

— Шалавы эти набежали. Сучки течные…

— Танька, достань, — повелительно перебил её староста, и хозяйка, словно фокусница, вытянула из лохмотьев старика книгу в истлевшем сафьяновом переплете, с совершенно затертым названием и почти исчезнувшим тисненым профилем.

— Вот в этой книге сказано, как мы должны жить, — кивнул староста в сторону хозяйки. — Жалко, прочитать не можем. Слова все какие–то мудреные. Знаешь грамоте?

Появление в земляной норе настоящей книги поразило Зайцева больше, чем сама пещера, а в руках грязной изуродованной дикарки она выглядела особенно нелепо.

Алексей осторожно взял книгу, долго рассматривал сотни раз скобленый, измочаленный переплет, а затем раскрыл её на титульном листе. «Устав Вооруженных сил СССР», — про себя прочитал Зайцев и захлопнул книгу.

— У вас что же, и грамотных нет? — поинтересовался он и сам удивился своему вопросу. — Хотя, да, понимаю.

— Да, что называть грамотным, — уклончиво ответил старик и, пожевав губами, добавил: — Когда–то был один шибко грамотный, давно онемел.

В ожидании, когда начнут читать, староста вытянул шею и застыл с вожделением онаниста на сморщенном изуродованном лице. Вид его был отвратителен: в темном провале рта поблескивал мокрый язык, рубцы на запечатанных глазницах походили на швы, отчего казалось, будто глаза у него зашиты, а шевелящиеся крылья носа, благодаря пляшущему пламени коптилки, постоянно изменяли выражение лица. Чтобы окончательно походить на огромное насекомое, ему не хватало только усиков–антенн и жвал.

— Ну? Читай, — не выдержал старик.

— Не могу, — соврал Алексей. — Я тоже неграмотный.

— Неграмотный, — одними губами проговорил старик, и на лице его появилось выражение то ли досады, то ли разочарования. Он кивнул хозяйке, та осторожно, не спуская с Зайцева глаз, вынула у него из рук книгу и вернула её на место — ловко закопала в грязных лохмотьях старосты. — Ты не тот стояк, — разочаровано прошептал старик.

После признания Алексея, староста потерял к нему всякий интерес. Несколько раз качнувшись из стороны в сторону, не разворачиваясь, он медленно начал выползать из норы и вскоре окончательно скрылся во мраке тоннеля.

— Не тот, — услышал Зайцев его голос, и кто–то невидимый передал новость дальше.

Алексей не знал, что ему делать: последовать ли за стариком или выждать, когда тот освободит проход. От разговора со старостой у него осталось неясное ощущение вины, жалости к этим людям и желание помочь, но ещё больше ему хотелось поскорее выбраться отсюда и забыть о существовании подземных калек.

— Ешь, — сказала Танька и этим самым вывела его из состояния оцепенения.

— Ах, ну да, давай. Кто знает, когда еще.., — принимаясь за угощение, сказал Зайцев.

Очищая картофелину, он думал о «священной книге». «Может сказать старику, что он носит под брюхом? Вообще–то не стоит. Это все равно, что развенчивать библию. Что, мол, на самом деле в ней зашифрована кулинарная книга. Хотя, почему бы и нет? Допустим, существует другой язык, где этими же буквами обозначаются другие звуки, а значит слова и звучат иначе, и имеют другой смысл. И «Нет ничего нового под солнцем» на самом деле означает: «возьмите полстакана муки». Не поверит. А начну настаивать… кто его знает? Разоблачение святынь — дело неблагодарное и опасное.»

— Бред, — тихо проговорил Алексей.

— Кого? — откликнулась хозяйка. Она лежала на боку, положив голову на локоть и наблюдала за гостем.

— А ты можешь объяснить, что сейчас происходит наверху? — спросил Зайцев. Он всмотрелся в Танькино бессмысленное лицо, поморщился и сформулировал вопрос проще: — Что такое «время божьего гнева?»